Страница 25 из 83
"Мы, неогуманисты, являемся самой гуманистической организацией всех времен и народов. Но, - писал дальше Генрих, - общество должно быть защищено от насилия со стороны людей, которые в силу своего генетического предрасположения отстали в развитии от остального общества. Виноваты ли они в этом? Конечно, нет! Это больные люди, и в отношении них нельзя применять наказание. Их надо лечить. Но всегда ли можно надеяться на благоприятный исход лечения? Увы, нет. Медицина еще не дошла в своем развитии до того прекрасного времени, которое, я верю, скоро наступит, когда все болезни будут успешно побеждаться. Мы стремимся к этому и проводим последовательную политику генетического оздоровления человечества. Но что делать с теми, которые пока не поддаются лечению? Можно ли позволить им совершать акты насилия по отношению к другим на том основании, что они больны? Следовательно, их надо изолировать? Но это опять-таки наказание, которого мы и хотим избежать. Надо что-то предпринять такое, чтобы не лишать человека жизни, даже если он убийца или потенциальный убийца, и не лишать свободы, если он грабитель и насильник. Мы располагаем сейчас методами предсказания поведения человека. Мы можем сохранить ему жизнь и свободу, если лишим его той незначительной части клеток мозга, которые, вследствие своего патологического развития, толкают человека на совершение преступлений. Это будет гуманно как в отношении самого человека, так и общества в целом.
Заботясь о людях, об их полноценной духовной жизни, мы идем дальше. Разрушая у части людей центр агрессии, мы, естественно, чего-то лишаем их. Справедливо ли это? Нет, конечно! Если человек что-то отдает, то он взамен должен получить нечто другое, равноценное. Мы, партия неогуманистов, партия справедливости, подходим к таким несчастным людям не как к преступникам, а как к нашим братьям, обиженным судьбой. И если что-то мы вынуждены взять у нашего брата, то взамен мы должны дать ему нечто большее, что осчастливит его. Забирая у него возможность делать зло, мы взамен даем ему целый мир красочного воображения, мир, в котором он будет счастлив, мир, в котором он сможет совершать подвиги, мир, в котором мужчина станет обладателем прекрасных женщин, а женщина обретет счастье в объятиях любимого мужчины. Приобретя этот огромный мир, пожалеет ли наш брат о том, что его лишили возможности красть, грабить, убивать, насиловать? Нет! Он будет счастлив! Так дадим же ему это счастье!"
Так появились мнемофильмы.
Первую партию преступников, среди которых были и убийцы, после проведенных операций выпустили на свободу. Их сразу же трудоустроили, т. е. поставили к конвейеру. Через неделю завод посетили журналисты. То, что они увидели и услышали от бывших узников, превзошло самые радужные надежды. Бывшие убийцы, насильники, воры со слезами радости на глазах рассказывали газетчикам, как им хорошо. "Мы не можем отличить сны от реальности, - говорили они. - Это прекрасно! За семь часов сна мы переживаем события длительностью в неделю, а то и в месяц. Мы счастливы и богаты". "У меня, - говорил один, - дома любимая жена и дети. После работы я "иду" к ним на целую неделю. Мы проводим время вместе, катаемся на яхте, едим вкусную еду". "А у меня, - спешил высказаться другой, - вилла на берегу моря. У меня там живут две подруги. Каждая из них готова отдать за меня жизнь". И так далее и тому подобное.
Газеты пестрели заголовками: "Полицейские уничтожили тюрьмы" (Железный Генрих был шефом полиции), "Наказание счастьем", "Недельный отпуск после десяти часов работы", "Растлитель малолетних стал примерным семьянином", "Проститутка - эстрадная звезда". Всех не сочтешь и не перечислишь. Затем в прессе появился проект закона об исправлении и профилактике преступности. Закон подвергся обсуждению и был принят. Спустя полстолетия большая часть населения земли днем стояла у конвейеров, а ночью смотрела мнемофильмы. Слово "профилактика" сыграло в законе главную роль. После такой профилактики уже не стоило никаких трудов разделить все общество на три класса и очертить их границы.
Преемник Каупони объявил о наступлении "золотого века". И вот теперь этот золотой век рушится. Рушится потому, что элита думает только о своих узких сиюминутных интересах. "Большой ошибкой было сужение границ среднего класса. Генерал поморщился. - Элита погрязла в роскоши и разврате и не может взять на себя интеллектуальное бремя общества. Работать головой может только тот, кому эта работа дает хлеб насущный. Это истина. Чтобы думать, надо быть хоть немного голодным. Когда сытость приходит сама собой, мозг начинает жиреть. Если головой работают с каждым годом все меньше и меньше людей, то происходит тотальная дебилизация общества. С этим надо кончать! Но как?
Против ли я существующего строя, против селекционных законов и разделения общества на элиту и прочих? Нет и еще раз нет! Я сам принадлежу к элите и не могу хотеть ее ликвидации. Следовательно, я не хочу возвращения к старому, еще не селекционируемому обществу. Селекция необходима, но ее надо проводить умно. Но как ее проводить умно с этими кретинами, которые ничего не хотят понимать? Ими движет страх перед переменами. Стоп! Страх! Страх всегда, был самым действенным оружием. Надо только управлять страхом. Пусть боятся еще больше. Следует еще больше припугнуть их. Тогда они будут нуждаться во мне, а там посмотрим. Итак, я беру на вооружение страх. Создадим источник панического страха. И поможет мне в этом Мария. Нет, это перст судьбы, что она мне встретилась. Теперь следующее: мне нужны деньги, много денег. Брак с Марией даст мне их, но пока потрясем элиту, пусть она даст деньги на выкуп Генриха.
Куда эти деньги пойдут - другое дело. Спасать Генриха я не намерен. Они пригодятся для борьбы с элитой. Прием, известный в самбо, - использовать средства противника для борьбы с самим противником. Император пусть пока сидит на своем месте. Когда понадобится, я его уберу. Сейчас же, напротив, буду его охранять пуще прежнего. Пусть пьет вино, щупает девочек, не испытывая ни тревог, ни забот. Впрочем, его тоже надо немного попугать".
Приняв окончательное решение, генерал откинулся на спинку кресла и задремал. Когда он открыл глаза, самолет уже шел на посадку.