Юрген

Глава XLVIII

Откровенные мнения госпожи Лизы

— Эх, господа! — замечает Кощей Бессмертный. — Некоторым из нас определенно трудно угодить.

И теперь Юрген уже собрался, пожав плечами, скрыть свои чувства.

— При выборе жены, сударь, — указал Юрген, — нужно принять во внимание всевозможные мелочи…

Но тут его охватило недоумение. Юргену показалось, что о его предыдущем общении с тремя женщинами Кощею было явно неизвестно. Что ж, Кощей, создавший все таким, какое оно есть, — не кто иной, как Кощей, — делал сейчас для Юргена все, что в его силах. И это «все» равнялось добыванию для Юргена того, что Юрген когда-то с помощью молодости и наглости добыл себе сам. Значит, даже Кощей не мог сделать для Юргена больше, чем могло быть достигнуто молодостью, наглостью и стремлением вникнуть во все в целом, которые Юрген только что оставил как чересчур беспокойные. При таком выводе Юрген пожал плечами. Решительно, ум не был превыше всего. Однако ничто не вынуждено оповещать об этом князя Кощея, и никакой мудрости в попытках это сделать не было.

— …Вы должны понять, сударь, — плавно продолжил Юрген, — что, каков бы ни был первый мгновенный импульс, любому здравомыслящему человеку ясно, что в прошлом каждой из этих дам есть многое, намекающее на врожденную неспособность к семейной жизни. А я люблю покой, сударь. Не соглашусь я и с моральной распущенностью — сейчас, когда мне сорок с хвостиком, — конечно, разве что в разговоре, когда это способствует общительности, и в поэзии, где она ценится в качестве общепринятого украшения. И все же, Князь, шанс я упустил! Понимаете, я говорю не о супружестве. Но какими блестящими словами мне следовало изъясняться в присутствии этих знаменитых красавиц, теперь ушедших от меня навсегда! К каким стилистическим высотам азиатской прозы мне следовало взойти по чудесной лестнице тропов, метафор и малопонятных аллюзий! Вместо этого я пустословил, будто школьный учитель. Решительно, Лиза права, и я ни на что не гожусь. Однако, — с надеждой добавил Юрген, — мне кажется, что, когда я видел ее в последний раз, год назад в этот вечер, Лиза почему-то была менее разговорчива, чем обычно.

— Эх, господа, она находилась под воздействием очень сильных чар. Я нашел это необходимым в интересах здешнего закона и порядка. Я, сделавший все таким, какое оно есть, не привык к крайностям практичных людей, склонных безжалостно переделывать своих партнеров. На самом деле одно из преимуществ моего положения состоит в том, что подобный народ не считает все таким, какое оно есть, и, следовательно, очень редко меня беспокоит. — И черный господин в свою очередь пожал плечами. — Вы меня извините, но я замечаю у себя в расчетах, что этой ночью мне непременно нужно покрасить анемоны, а это довольно крупная планетарная система. Время поджимает.

— А время неумолимо. Князь, со всем должным уважением я полагаю, что именно этот трюизм вы и проглядели. Вы бросили в решительное наступление на мои фантазии самых очаровательных женщин. Но вы забываете, что показываете их мужчине сорока с лишним лет.

— А это так уж сильно меняет дело?

— Меняет весьма печально, Князь! Пока человек живет, он во многом меняется. Он менее уверенно держит меч и копье и не берет такой тяжелый посох, каким когда-то размахивал. Его меньше интересуют разговоры, а поток его юмора истощается. Он уже не такой неутомимый математик, каким был, хотя бы только потому, что его вера в личные способности ослабевает. Он осознает свои недостатки и, следовательно, никчемность своих мнений, а на самом деле он осознает несомненную никчемность всевозможных материй. Так что он бросает попытки все рассчитать, а скипетры и свечи кажутся ему почти равноценными. И он склонен оставить философские эксперименты и позволить всему двигаться не обязательно по линейке. О да, это меняет дело. — Юрген вздохнул. — И, однако, несмотря на все это, некоторым образом наступает облегчение, сударь.

— Тем не менее, — сказал Кощей, — сейчас, когда ты проинспектировал цветок женственности, я не могу всерьез поверить, что ты предпочитаешь свою сварливую жену.

— Честно говоря, Князь, я тоже, как обычно, в нерешительности. Возможно, вы правы во всем, на чем настаивали. И, несомненно, я не могу зайти так далеко и сказать обратное. Но все же, в то же самое время!.. Послушайте, не позволите ли вы на мгновение взглянуть мне на свою первую жену?

Не успел он попросить, как просьба была выполнена: тут находилась, конечно же, госпожа Лиза. Громкость ее голоса больше не ограничивалась какой-либо изумительной некромантией. А после прохождения тех прелестных дам она выглядела на редкость невзрачной.

— Ага, негодяй! — начинает госпожа Лиза, обращаясь к Юргену. — Так ты думал от меня избавиться! Хорош гусь! Большую благодарность я получила за свой рабский труд! — И она начала браниться.

Но браниться она начала, к удивлению Юргена, почему-то заявив, что он даже хуже графини Доротеи. Потом он вспомнил, что, благодаря не самому страшному из возможных везений, последние известия из внешнего мира госпожа Лиза получила от своей сестры, жены нотариуса, двенадцать месяцев тому назад.

И весьма безотчетно Юрген стал думать о том, какими несущественными кажутся эти любопытные месяцы, посвященные другим женщинам, на фоне банальных лет, которые он и Лиза мучились в совместной жизни; об изящной и веселой девушке, которой была Лиза до замужества; о том, как хорошо она знала его вкусы в еде; и о том, как здорово она угождала ему в те редкие дни, когда ее ничто, по-видимому, не раздражало; о всех пришитых ею пуговицах и всех заштопанных носках; и о том, какая буря разыгрывалась, когда кто-то имел наглость критиковать Юргена; и о том, насколько более неприятной — все принимая в расчет — была жизнь без нее, нежели с ней. Она, бедняжка, к тому же так непривлекательна внешне, что ее можно только пожалеть. И Юргена охватила наполовину тоска, а наполовину раскаяние.

— Думаю, я ее верну, Князь, — очень покорно говорит Юрген, — теперь, когда мне сорок с хвостиком. По-моему, ей так же тяжело, как и мне.