Страница 3 из 3
Наконец майор вытер платком глаза и сказал:
-- Ничего себе, приятное известие получит английская семья! Что же нам делать?
Памятуя о том, зачем майор привез меня сюда, я ответил:
-- Он умер от холеры. Мы были около него в это время... Мы не можем ограничиться полумерами. Идемте.
И началась одна из самых трагикомических сцен, в которых я когда-либо принимал участие. Стряпня огромной лжи, изложенной в письме, подкрепленной свидетельскими показаниями, -- и все это только для того, чтобы утешить родных мальчика. Я стал набрасывать черновик, а майор время от времени вставлял свои замечания и одновременно собирал листки, написанные мальчиком, и бросал их в горящую печь. Когда мы принялись за эту работу, был тихий, знойный вечер, и лампа светила тускло. Наконец мне удалось найти вполне удовлетворительный вариант случившегося. В нем говорилось, что мальчик был образцом всех добродетелей, что в полку его любили и полагали, что его ожидает блестящее будущее, и тому подобное. Я писал, как мы ухаживали за ним, когда он заболел. Зачем? Вы понимаете, тут уж было не до мелкой лжи -я сообщил, как он умер, не испытывая никаких страданий. Пока я все это писал, думая о несчастных людях, которые прочтут это письмо, слезы душили меня. Потом зловещая нелепость всего, что произошло, вызвала у меня смех, который смешался со слезами. Тогда майор сказал, что нам обоим надо бы выпить.
Страшно даже сказать, сколько виски мы выпили, прежде чем письмо было окончено. Но виски не оказало на нас никакого действия. Потом мы сняли с мальчика часы, медальон и кольца. В заключение майор сказал.
-- Нужно будет послать прядь волос. Женщины дорого ценят такие вещи.
Но, как вы сами понимаете, мы не могли найти подходящей пряди. Мальчик был темноволос. Майор, к счастью, тоже. Я отрезал ножом прядь волос у майора повыше виска и положил ее в сверток, который мы готовили. Приступ смеха и рыданий вновь овладел мной. Я вынужден был остановиться. Майор находился почти в таком же состоянии. Но мы оба знали, что худшая часть дела еще впереди.
Мы запечатали сверток, фотографии, медальон, печатку, кольцо, письмо и прядь волос сургучом, принадлежавшим мальчику, и с помощью его же печатки.
Потом майор сказал:
-- Ради бога... выйдем на воздух. . прочь из этой комнаты -- и подумаем !
Мы вышли и около часа гуляли по берегу канала. Мы съели и выпили все, что привезли с собой до того, как взошла луна. Теперь я точно знаю, что чувствует убийца. Наконец мы заставили себя вернуться в комнату, где находился фонарь и то, другое, и принялись за следующую часть работы. Я не буду писать об этом. Это было слишком страшно. Мы сожгли кровать и выбросили золу в канал. Мы собрали в кучу циновки и поступили с ними тем же способом. Я пошел в деревню и достал там две большие мотыги -- мне не хотелось, чтобы крестьяне нам помогали. В это время майор занимался.. всем остальным. Четырех часов тяжелого труда стоило нам вырыть могилу. Пока мы трудились, мы обсуждали, будет ли уместно прочесть то, что мы помним из заупокойных молитв. Мы сошлись на том, что прочитаем "Отче наш" и еще одну, самую простую, обычную молитву за упокой его души. Затем мы зарыли могилу и пошли на веранду, а не в дом, и там улеглись спать Мы смертельно устали.
Наутро майор с хмурым видом сказал:
-- Нам нельзя возвращаться назад до завтрашнего дня. Мы должны соблюсти приличия и дать ему достаточно времени, чтобы умереть. Запомните: он умер сегодня рано утром. Это прозвучит более естественно.
Очевидно, майор не сомкнул глаз ни на минуту и все это время обдумывал происшедшее.
-- Так почему же мы не привезли с собой его тело? -- спросил я
Майор задумался.
-- Потому что люди попрятались в своих домах, когда услышали о холере. А икка ушла.
Это была чистая правда Мы совсем забыли о пони, и он сам убежал домой. Так мы провели в загородном доме, совершенно одни, весь этот душный, жаркий день, вновь и вновь проверяя нашу версию гибели мальчика, чтобы выяснить, нет ли в ней уязвимых мест. Какой-то индиец заглянул около полудня, но мы сказали, что сахиб умер от холеры, и тот сломя голову удрал. Когда спустились сумерки, майор поведал мне все свои былые опасения относительно мальчика, а также страшные истории о самоубийствах или о покушении на самоубийство, истории, от которых волосы шевелятся на голове. Он рассказал, что сам, когда был еще юн и недавно приехал в Индию, пытался однажды сойти в ту же Долину Теней. Поэтому он понимает, какие мысли теснились в смятенном мозгу бедного мальчика. Он добавил, что юношам свойственно в моменты покаяния преувеличивать свои грехи, считать их более тяжкими и неизгладимыми, чем они есть на самом деле. Мы проговорили весь вечер и еще раз прорепетировали нашу версию смерти мальчика. Когда взошла луна и мальчик, согласно придуманной нами истории, был только что похоронен, мы отправились через холмы в обратный путь. Мы шли с восьми вечера до шести утра, но и смертельно усталые, мы все же не забыли по возвращении зайти в комнаты мальчика, спрятать его револьвер с соответственным числом патронов в патронташе, а также положить на стол его бювар. Затем мы разыскали полковника и доложили ему о смерти мальчика, чувствуя себя более чем когда-либо убийцами. Потом мы отправились спать и проспали двенадцать часов: мы были вконец обессилены.
Об этом происшествии помнили столько, сколько обычно было принято в таких случаях. Не прошло и двух недель, как все забыли о мальчике. Многие, однако, не преминули заявить, что майор поступил безобразно, не доставив сюда тело для погребения с надлежащими воинскими почестями. Но самым печальным из всего, что случилось, было письмо матери мальчика, адресованное майору и мне, с большими чернильными разводами на листе. В самых прочувствованных выражениях там воздавалась хвала нашей огромной доброте. Она писала, что будет обязана нам до конца своих дней.
Если принять во внимание все, что произошло, она действительно была нам обязана -- хотя и не совсем за то, что имела в виду.