Голые люди

– Торгуют они детьми, вот что, – нетактично вмешался в разговор директор Матур. – Продают за перевалом. Потому что это типичные работорговцы.

– Какие у вас основания нести подобную чепуху? – возмутился профессор Никольсон.

– Вместо того, чтобы сидеть в чаще, где нас может ужалить любая змея, – проворчал Матур, – надо было совершить налет на их пещеру. Там у них и одежда, и деньги, и ручное стрелковое оружие. – Голос его звучал настолько убежденно, что, когда в тот момент из леса на площадку настороженно, словно чувствуя недоброе, вышел один из охотников, мне в первое мгновение показалось, что у него в руке не дротик, а автомат.

Появление первобытного человека немедленно прервало все разговоры. Над обрывом наступила мертвая тишина. И щелчок магнитофона, который включил профессор Никольсон, хотя вряд ли на таком расстоянии можно было бы разобрать хоть слово, показался мне выстрелом.

Дикарь оглянулся. Прислушался. Я затаил дыхание. И уверен, что моему примеру последовали все остальные.

Видно, он решил, что опасности нет. Он издал короткий отрывистый звук, схожий с лаем собаки. И почти мгновенно в отверстии пещеры показался старик, тот самый первобытный жрец с фотографии, который умел с помощью палочки разводить огонь. Охотник снял с плеча привязанную лианой крупную рыбину, которую я раньше почему-то не заметил, и кинул ее старику. Старик подхватил рыбину на лету и даже покачнулся, потому что она весила, наверное, не меньше трех килограммов. Старик понюхал рыбину, его лицо озарила робкая улыбка, и я понял, что этот жрец – не глава племени. Да, его искусство добывать огонь может показаться волшебным необразованным и темным соплеменникам, но в то же время основным критерием полезности в этом маленьком обществе остается умение добывать пищу, в котором старик ограничен. Мне хотелось поделиться своим наблюдением с кем-либо из антропологов, и я даже обратился к Аните, но она, заметив мое нечаянное движение, приложила палец к губам, останавливая готовую сорваться с моих уст фразу.

Старик исчез в пещере, а охотник присел на корточки и, положив дротик на истоптанную площадку, подобрал острый камень. Оглядел его и начал что-то чертить на земле. Мне представилось, как под неумелой еще рукой охотника рождается грубый силуэт оленя или быка, которого он сегодня увидел в чаще, но не посмел на него напасть. Может, он сейчас проткнет стрелой этот силуэт в надежде на то, что в следующий раз охота будет удачнее.

Тут из зарослей появились две молодые женщины. Они несли охапки зелени. Я сразу мысленно прокомментировал то, что увидел, а именно: зарождение сельского хозяйства и медицины. Собирательство диких злаков и съедобных трав предшествовало началу сельского хозяйства.

В одной из женщин я угадал пышноволосую красавицу в травяной юбочке, которую видел на фотографии. Ее дикая первобытная красота, детали которой не просматривались с нашей позиции, чем-то взволновала меня, цивилизованного жителя городов. Какой контраст она представляла изысканной красоте Аниты Крашевской!

Увидев женщин, охотник поднял голову, но не встал, чтобы им помочь. Впрочем, вряд ли можно было ожидать галантности от дикаря.

Старик вышел из пещеры с двумя палочками в руках. За ним последовала пожилая женщина, которую мы раньше не видели. Она тащила охапку сухих веточек и щепы, которую сложила на открытом месте. Остальные с интересом наблюдали за тем, как старик составил две палочки вместе, уперев конец одной в кучку растопки, а вторую, потоньше, начал крутить между ладонями, стараясь трением вызвать огонь.

Крутил он долго, несколько минут. У меня затекла нога, и я переменил позу. Анита не отрывалась от бинокля. Никольсон склонился к своему магнитофону, хотя я совершенно не понимаю, что тот мог уловить. За то время, пока старик, обливаясь потом, трудился, из леса вышли еще три охотника разного возраста. Один из них тащил за задние ноги зайца, двое других вернулись с пустыми руками. По тому, как открывались и закрывались рты присутствовавших, я мог догадаться, что они давали советы старику. И тут меня осенило!

Мы же присутствуем при великом моменте в истории человечества! Мы видим, как люди учатся добывать огонь! Явно старик не был мастером по этой части. Свидетельством тому было раздражение, с которым первый охотник оттолкнул его, отобрал палочки и стал крутить их сам. Старик обиженно поднялся и отошел к входу в пещеру, откуда он смотрел, как продолжается процесс добывания огня.

Я оглянулся, чтобы убедиться, что этот удивительный момент снимается на пленку. К счастью, Тильви Кумтатон понял важность момента и непрерывно снимал кинокамерой добывание огня.

Наконец из-под палочки появился легкий белый дымок, что вызвало взрыв оживления у дикарей. С непосредственностью каменного века они начали прыгать вокруг дыма, вознося хвалу своим первобытным духам.

Однако тут случилось непредвиденное. Первый охотник, еще с минуту покрутив палочки и убедившись, что, кроме дыма, он ничего не получит, вдруг вскочил, сломал палочки о колено и гневно зашвырнул их далеко в кусты.

Женщины всплеснули руками, а старик начал раскачиваться, демонстрируя крайнюю степень расстройства.

– Неудача, – услышал я голос Никольсона.

– Притворяются, – поправил его неугомонный Матур.

Тут уж я не выдержал.

– Зачем им притворяться? – зашипел я. – Неужели вы думаете, что они знают о нашем присутствии и совершают эти действия специально для нас?

– Все может быть, – отмахнулся Матур.

На этом нам пришлось завершить первую встречу с дикарями, так как неожиданно с гор свалилась туча и начался дождь, который становился все сильнее. Дикари поспешно убрались в пещеру, а Тильви Кумтатон, сделав строгий выговор солдатам, которые не догадались захватить с собой зонты или пластик, чтобы оградить гостей от шалостей природы, предложил нам срочно вернуться в лагерь, что мы и сделали. Путешествие назад было нелегким, но так как мы шли под горку, то добрались до палаток быстрее, чем шли к пещере. К тому же нас подгоняли острые и сильные струи дождя.

К счастью, оставшиеся в лагере солдаты расставили к тому времени привезенные нами палатки, чтобы мы могли переодеться и обсохнуть. Я же так устал и переволновался, что улегся на надувной матрас и неожиданно для себя уснул, отказавшись от обеда. И проспал до вечера.

Я был настроен пессимистично и не скрывал своего настроения. Исторический опыт свидетельствует о том, что подобные небольшие, оторванные от человечества группки людей оказываются беззащитными перед лицом всемирной цивилизации. Если они не вымрут в первые же месяцы от оспы или гриппа, даже элементарный насморк может оказаться для них смертельным. Целые народы, отколовшиеся от цивилизации, погибали. Если были уничтожены многочисленные тасманийцы, если мы можем проследить горькую судьбу лесных племен Южной Америки или Филиппин, то лигонский уникум – исторический нонсенс – исчезнет с лица земли мгновенно, как мотылек-однодневка. И что бы ни делали охваченные научным энтузиазмом наши лигонские коллеги, какие бы грозные бумаги ни подписывало правительство этой страны, максимум, что они дадут, – годовую отсрочку гибели микроскопического социума. К ним все равно проберутся туристы, проникнут торговцы опиумом или появится владелец какого-нибудь ярмарочного зоопарка. И снова повторится печальная и уже известная картинка. Последний представитель народца будет кривляться в голом виде в балагане под яркой вывеской «Обнаженный дикарь. Чрезвычайно опасен! Женщинам вход воспрещен». Было это, все было…

Мой коллега Мангучок, милейший человек, которого я помню еще по Оксфорду, где он был моим аспирантом, надувал свои и без того круглые щеки и утверждал, что именно в Лигоне эти бедняги обретут счастье. По-моему, ему свойственно заблуждение, характерное для наших бывших колониальных народов. Он распространяет собственную судьбу на судьбы малых племен. Однако забывает при этом, что антагонистами лигонцев либо индусов выступали англичане – могучая цивилизованная империя, которая не только брала у колоний, но и немало давала им. Сегодня лигонское правительство заботится о том, чтобы дать образование десяткам тысяч молодых людей, забывая, что избытком адвокатов не создает рабочих мест и в результате лишь плодит недовольство.