Страница 3 из 99
— Это тот, кто ведет практические приложения…? — сосредоточившись, вспомнил Гвидион.
— Да-да.
— А практические приложения… чего именно? — понадеялся наконец узнать Гвидион.
— Да в буквальном смысле практические приложения. Он просто всех практически прикладывает.
Гвидион заглянул в лицо Мак Кархи, но в сумерках нельзя было разобрать, улыбается тот или нет.
Гвидион был родом с севера, а Ллевелис — с юга, и вначале они настолько не понимали акцента друг друга, что говорили по-латыни. Но недели через две приспособились, и валлийский снова пошел у них в ход.
Ллевелис был родом из Абериствита и, подобно Гвидиону, по достижении должного возраста собрался идти в школу Мерлина в Кармартен-на-Аске. Большинство его родных и соседей вообще не понимало, как можно отъехать от родного города хотя бы на три мили без ущерба для здоровья и опасности для жизни, однако, взяв в толк, что их родич во что бы то ни стало хочет предпринять этот опасный поход, весь клан Ллевелиса решился его сопровождать. Поэтому Ллевелис появился в Кармартене в сопровождении шестидесяти человек, из них сорок мужчин, способных носить оружие, все с родовыми знаками, гербами и в лучших своих одеждах. Ллевелис только рукой махал, когда его расспрашивали об этом.
Ллевелис был некрасив, если говорить о чертах его лица, но все это скрашивалось обаятельнейшей улыбкой и даром беседы. Он был душой всякого случайного скопления публики и центром притяжения подвыпивших бродяг, ищущих поздним вечером на опустевших городских улицах, кому бы поведать свои горести.
Гвидиона и Ллевелиса поселили в одной комнате — с окнами на юг и на запад, с видом на башню Энтони, башню Невенхир и излучину реки Аск. В комнате были две деревянных кровати, стол, камин, пара дубовых стульев, каменные ниши для книг, сундук для одежды, сводчатый потолок, пестрый полосатый половичок при входе и лютня, забытая одним из учеников XVI века.
Гвидион, погруженный в учение, мог по неделям ходить в отцовской рубахе и в совершенно нормальных, с его точки зрения, штанах из овечьей шерсти. Ллевелис обычно носил одежду эпохи, но носил ее с изяществом и независимостью человека, не прикованного к своему времени. На спинке его кровати подчас можно было видеть небрежно брошенными два-три непарных носка, которые он поспешно сметал в невидное место при появлении гостей.
На всех предметах, где рассаживали по складу ума, Гвидион и Ллевелис оказывались в дальних противоположных концах класса.
…Гвидион с Ллевелисом бегом пересекли рыночную площадь, опаздывая на приметы времени, поэтому один из членов городского магистрата, стоявший перед проемом настежь открытой двери в школу и недоуменно ощупывавший видимую ему одному каменную кладку, вызвал их раздражение. Не дожидаясь, пока тот соберется с мыслями, вспомнит, как это делается, и переступит наконец порог, Ллевелис, самым вежливым образом взяв советника под локоток, буквально втолкнул его внутрь. «Вам директора? — быстро спросил он. — Вон там, на конюшне. Раскланивается со своим пони, видите? Шляпу перед ним снимает». Они бросили ошеломленного представителя властей на произвол судьбы, выбежали из-под арки и увидели, что семинар по приметам времени уже идет. Мак Кархи взмахом руки создал во дворе модель пригородного поезда и учил всех заходить в двери. Девочки визжали. «Это только кажется, что двери закрываются совершенно внезапно, на самом деле этот миг до некоторой степени предсказуем. Показываю еще раз», — и Мак Кархи с обворожительной улыбкой зашел в вагон и снова вышел. Потом он обернулся вороном, взлетел на крышу вагона над дверью и кивком дал всем знак по очереди заходить. Визг возобновился. Ллевелис подозревал, что негласный девиз Мак Кархи — «Не объясняй очевидного», и в сочетании с самым убийственным предметом в школе эффект этого был поразителен. Приметы времени ненавидели все, и в первую очередь — сам Мак Кархи, но из года в год заниматься ими приходилось. Мак Кархи, полагая, что предмет обязывает, неизменно появлялся на пэвэ в потрепанных черных джинсах, но поверх все равно носил мантию с кружевным воротником.
— Слушай, ну зачем нам это уметь? — простонал Ллевелис. — Все равно же это никогда в жизни не понадобится!..
— Никогда не знаешь, куды вопрешься, — задумчиво возразил Гвидион, в сомнительных случаях жизни обыкновенно цитировавший свою прабабушку.
Но при следующей фразе доктора Мак Кархи поежился даже бывалый Гвидион.
— Есть такой поезд, который ходит под землей, — тоном человека, излагающего древнюю легенду, сказал Мак Кархи.
— Что это вы пишете, дитя мое? — раздался ядовитый голос у Гвидиона за плечом. — «…причиняя большой ущерб исконному населению Британских островов…». Запомните, молодой человек: исконное население Британских островов — это я. Все остальные появились там гораздо позже. А это? «Наши знания об этом времени весьма скудны и приблизительны, и события эти по большей части принадлежат области неизвестного». Гм… Если вам нечего сказать, сокращайте, сокращайте это математическими значками. Наши знания об этом t → 0, и cобытия эти Є Х[6]. А то изводите только пергамент. Пишут, пишут, — сами не знают, чего пишут. Единственное, что я могу сделать для вас как очевидец и не последний участник этих событий — это оставить вас после уроков, и вместо всей истории Британии вы будете мыть пол. Вот этой тряпкой. О, о, о. Я вижу на вашем лице ужас. Это старая, заслуженная тряпка. Мне подарили ее в Аннуине[7]. Имя ее… впрочем, оно вам ничего не скажет.
Так Гвидион впервые увидел своего учителя Мерлина, и ему еще повезло. Тряпка, явно сделанная из шкуры дракона, с шипами на спине, огрызалась и извивалась, когда он пытался отжать ее. Но гораздо худшим способом с учителем познакомился Ллевелис. На вступительном экзамене Мерлин, доверительно перегнувшись к нему через подлокотник кресла и всем своим видом показывая, что готов слушать ответ по билету, представился:
— Профессор Мерлин Амброзий… Или Аврелий?.. Извините, память уже не та.
— Как? Профессор Мерлин? — закашлялся Ллевелис. — Но ведь вы…
— Я что? — быстро спросил Мерлин.
— Я читал, будто с вами произошла… одна неприятная история.
— Одна?! Вы мало читали.
— Ну, что-то с креслом… Лемурий Кумбрийский писал, — Ллевелис не мог оправиться от смущения. — Ох, как же там было?.. А, да!
— Не припоминаю, — сказал Мерлин задумчиво, потирая лоб. — А! — он хлопнул себя по лбу с видом человека вспомнившего.
Ллевелис сгорел со стыда.
— И, закатив глаза, он начал биться? — не переставал цитировать Мерлин. — И булькало…
6
Следует читать: «Наши знания об этом [тэ] стремятся к нулю, и события эти принадлежат множеству икс».
7
Аннуин (A