Страница 79 из 128
Между прочим, именно благодаря этому мы смогли узнать обо всех - или, в крайнем случае, почти обо всех-жертвах 1937 года... Могут сказать, что для многих тогдашних "контрреволюционеров" установление правовых норм имело тяжкие последствия, ибо из них "выбивали" признания в мнимых преступлениях вместо того, чтобы попросту расстрелять, - как это делалось в первые послереволюционные годы. И тут действительно есть о чем задуматься...
С другой стороны, вполне вероятно такое сомнение: можно ли говорить о восстановлении права, если едва ли не абсолютное большинство передаваемых в суды следственных материалов было фальсифицированным? Но, во-первых, судебный процесс как таковой вообще "формален": он исходит из результатов следствия, а не занимается изучением самой реальности. А, во-вторых, ОГПУ и НКВД, занимавшихся расследованием "контрреволюционных преступлений", явно не коснулись тогда те перемены, которые произошли, начиная с 1934 года, в других сферах и областях жизни страны.
Вот характерный пример. Преемник Дзержинского на посту председателя ОГПУ, В. Р. Менжинский (1874-1934), писал о великом "достоинстве" своего предшественника: "На меры репрессии он смотрел только как на средство борьбы, причем все определялось данной политической обстановкой и перспективой дальнейшего развития революции".
То есть совершенно не имело значения, в чем "повинен" репрессируемый; как поясняет в следующей за процитированной фразе Менжинский, "одно и то же контрреволюционное деяние при одном положении СССР требовало, по его (Дзержинского. - В.К.) мнению, расстрела, а несколько месяцев спустя арестовать за подобное дело он считал бы ошибкой" 264; стоит отметить, что в одном из новейших изданий этого текста редакторы сочли за лучшее изъять вторую фразу...265
Эти "принципы" деятельности "органов безопасности" всецело сохранялись в 1937-1938 годах, когда, если угодно, расстреливали за то, за что в 1935-м или 1939-м не стали бы даже арестовывать... Но об этих "органах" речь пойдет далее.
Как уже сказано, в 1937-м совершилась смена "правящего слоя", типичная для любых крупных исторических сдвигов (например, в 1956-1960 годах). Страшное "своеобразие" заключалось в том, что прежние носители власти не только отстранялись, но и уничтожались или, по меньшей мере, оказывались в ГУЛАГе. Однако заведомо ложно широко распространенное представление, согласно которому эта варварская беспощадность является "особенностью" именно 1937 года и, конкретнее, выражением злодейской сущности Сталина. Часто говорится о мнимой "беспрецедентности" характерных для 1937 года директив о заранее "подсчитанных" количествах "врагов", которых следует выявить. Но уже приводилось заявление одного из вождей, Зиновьева, в сентябре 1918 года:
"Мы должны увлечь за собой 90 миллионов из ста, населяющих Советскую Россию (то есть РСФСР. - В.К.). С остальными нельзя говорить (и уж, конечно, нельзя устраивать следственные и судебные разбирательства! - В.К.) - их надо уничтожать". И действительно, уничтожали...
Нельзя не видеть, что именно отсюда идет прямая линия к словам, написанным Бухариным ровно через восемнадцать лет, в сентябре 1936 года, по поводу казни самого Зиновьева с Каменевым: "Что расстреляли собак - страшно рад".
Но, как известно, следствие НКВД (конечно, фальсифицированное) и судебные разбирательства "дела" Зиновьева и других длились полтора года - и это было "новым", в сравнении с 1918 годом, явлением... 1937 год самым диким образом соединил в себе восходящую к первым революционным годам стихию беспощадного террора и восстанавливаемые - пусть даже формально юридические принципы, которые вплоть до 1934-1935 годов начисто отвергали "старые большевики" типа Крыленко и Сольца.
Один из людей моего круга, П. В. Палиевский, еще на рубеже 1950-х-1960-х годов утверждал, что 1937 год - это "великий праздник", праздник исторического возмездия. Много позднее человек совершенно иного, даже противоположного мировосприятия, Давид Самойлов написал: "Тридцать седьмой год загадочен. После якобинской расправы с дворянством, буржуазией, интеллигенцией, священством, после кровавой революции сверху (был страх, но не было жалости), произошедшей в 1930-1932 годах в русской деревне, террор начисто скосил правящий слой 20-30-х годов. Загадка 37-го в том, кто и ради кого скосили прежний правящий слой. В чьих интересах совершился всеобщий самосуд, в котором сейчас (это пишется в конце 1970-начале 1980-х; раньше люди этого типа думали иначе. - В.К.) можно усмотреть некий оттенок исторического возмездия. Тех, кто вершил самосуд, постиг самосуд"266.
Существенно, что даже "либеральный" идеолог понял в конце концов необходимость признать этот смысл 1937 года-смысл возмездия (пусть даже, как говорится, скрепя сердце: "некий оттенок"). Перед нами масштабная и глубокая тема.
2) Драма "самоуничтожения"
Тема "возмездия" решена Д. Самойловым слишком прямолинейно: вот, мол, те люди, которых "скашивают" в 1937-м, ранее, начиная с 1917-го, сами беспощадно "скашивали" других людей и потому в конце концов получили столь же беспощадное наказание. Это толкование, по сути дела, подразумевает, что в истории действует неотвратимый закон возмездия, благодаря которому насильники и палачи сами подвергаются репрессиям и казням.
Вообще-то вера в реальность такого закона существует. Супруга Михаила Булгакова Елена Сергеевна записала 4 апреля 1937 года в своем дневнике: "В газетах сообщение об отрешении от должности Ягоды (в 1934-1936 годах глава НКВД. - В.К.) и о предании его следствию... Отрадно думать, что есть Немезида..." (древнегреческая богиня возмездия). И даже о литераторах рьяных "обличителях" Булгакова - в дневнике сказано (23 апреля 1937 года): "Да, пришло возмездие. В газетах очень дурно о Киршоне и об Афиногенове"267.
Д. Самойлов (эти его суждения приводились выше) писал, что 1937 год был выполнением "предначертаний высшей воли", - то есть как бы воли Бога; но эту "волю", скажу от себя, едва ли сколько-нибудь уместно осознавать в христианском духе: речь может идти о языческих или ветхозаветном богах...
Е. С. Булгакова в записи 27 апреля 1937-го рассказывает, как встреченный на московской улице писатель Юрий Олеша "уговаривает М. А. (Булгакова. - В.К.) пойти на собрание московских драматургов, которое открывается сегодня и на котором будут расправляться с Киршоном. Уговаривал выступить и сказать, что Киршон был главным организатором травли М. А. Это-то правда. Но М. А. и не подумает выступать с таким заявлением и вообще не пойдет..." (там же, с. 141), - то есть не хочет принимать участия в "возмездии"...