Король Гарольд

Вторая рать состояла: из телохранителей короля, восточных англов и дружин Медльсекса и Лондона. Последняя, заключая в себе воинов, происходивших от воинственных датчан и сильных саксонцев, считалась важнейшей частью войска и вследствие этого была расположена на главнейших пунктах. Вся рать была окружена плетнями и окопами, в которых находилось только три отверстия, оставленных для вылазок и впуска передовых отрядов на тот случай, если им нужно было укрыться от преследования неприятеля. Все тяжелое войско было в кольчугах, легкое было в кафтанах. Оружие саксонцев состояло из дротиков и мечей, но главнейшим их оружием были громадные щиты и секиры, которыми они владели с изумительной ловкостью.

Сев на легкого и быстрого коня, Гарольд, в сопровождении братьев, выехал к авангарду передового войска. Голова короля была не покрыта, как и у его противника. Но невозможно представить себе контраста более резкого, чем тот, который представляла наружность Гарольда и Вильгельма. Первый имел широкий лоб, светлые и спокойные голубые глаза, несколько впалые от правительственных забот, и прекрасные светло-русые волосы, вившиеся кольцами по вороту кольчуги. Гарольд был высок и статен, хотя немного худ. Лицо его дышало благородством, чистосердечием и чуждалось выражения напускной надменности, присущей его врагу. Вильгельм же, напротив, любил эффект Он был горд и довольно скрытен. Черные сверкающие глаза имели злое и даже свирепое выражение, как глаза тигра, когда тот собирается кинуться на добычу. Герцог выглядел настоящим потомком Роллона, то есть он имел здоровое, богатырское сложение, но оно было грубое.

Приветствие, которым встретило войско любимого вождя и короля, было так же чистосердечно и громко, как и приветствие, встретившее Вильгельма. В ответ на это король поблагодарил воинов и произнес следующую речь, которая разнеслась совсем рядам.

- Сегодня, англичане, - сказал он, - сегодня предстоит вам тяжелый подвиг защитить свободу вашей родины, а также и себя от цепей иноземца. Велика и сильна рать норманнского герцога, я знаю это и потому не хочу скрывать всей трудности предстоящего вам боя. Это войско герцог собрал обещаниями раздробить нашу родину на клочки и раздать их своим сподвижникам, а вы знаете, как сильно развита в норманнах страсть к добыче, и потому можете вообразить, как они будут биться. Вы слышали о бедствиях, которые испытывают наши отцы от датчан. Но эти бедствия ничто в сравнении с теми, что ожидают нас, если мы будем побеждены. Датское племя было нам родственно как по языку, так и по закону, и кто в настоящее время отличит датчан от саксонца? Норманны же - другое дело они хотят править нами на чуждом нам языке, по закону, считающему престол добычей меча, и делить землю отцов между вооруженными наемниками. Мы сумели унять датчанина, и наши священно служители укротили его сердце. Они же, норманны, идут на войну будто бы во имя оскорбленной святыни, между тем как цель их - только разорять нас. Они, отверженцы всех народов, мечтают наложить ярмо вечного рабства на вас и ваших потомков. Вы сражаетесь на глазах ваших отцов, на глазах вождей, избранных вашей волей, сражаетесь за свободу, за родину, за близких вам, за храмы, оскорбленные присутствием иноземного знамени, и вы не должны щадить ничего, чтобы отстоять их. Чужеземные свяшеннослужители такие же притеснители, как чужеземные бароны и короли! Да не имеет никто мысли об отступлении: каждый вершок земли, который вы отдадите, есть часть родной земли, что же касается меня, то я твердо порешил: или спасти родину или не пережить предстоящей битвы. Поэтому помните, что глаза мои будут следить за всеми вашими движениями. Поколеблется строй или отшатнется - вы услышите между вами голос вашего короля. Держите крепко строй. Помните, те из вас, которые ходили со мной на Гардраду, что тогда только восторжествовало наше оружие над норвежцами, когда наши нападения выбили их из строя. Учитесь из их поражения: ни под каким видом не нарушайте боевого порядка и я даю вам слово, слово вождя, никогда не покидавшего поля без победы, что враги не одолеют вас. В эту минуту ветер гонит корабли норвежцев, возвращающихся на родину с телом павшего короля. Довершите нынче торжество Англии, положив груды тел норманнов! И когда, по происшествии многих столетий, певцы и скальды дальних стран будут воспевать славные подвиги, совершенные за правое дело, то пусть они скажут: "Гарольд был смел и храбр, как те воины, которые бились рядом с ним и сумели наказать врага, задумавшего посягнуть на свободу их родины!"

Не успел замолкнуть восторженный крик саксонцев, закончивший слова Гарольда, как с северо-западной стороны от Гастингса показалась первая рать норманнов.

Король, посмотрев несколько минут на них и не замечая движения прочих отрядов, обратился к Гурту:

- Если это все, - сказал он, - что они дерзают выставить против нас победа за нами.

- Подожди радоваться и взгляни туда! - проговорил Гакон, указывая на ряды, заблестевшие из-за леса, из которого предводители саксонцев следили прошлой ночью за движениями неприятельской армии.

Не успел Гакон произнести эти слова, как с третьей стороны явилась третья рать, предводительствуемая самим Вильгельмом. Все рати шли разом в строгом порядке с намерением атаковать саксонцев: две из них двигались на оба крыла передового полка, а третья на - окопы.

Посреди войска, ведомого герцогом, развивалось священное знамя, а впереди его гарцевал воин-гигант, певший воинскую песнь:

Про дела Карла Великого И про славного Роланда, Павшим вместе с Оливером В грозной битве Ронсевальской.

Рыцари-отшельники уж не пели своих священных песен, а глухие и хриплые сквозь забрала голоса их вторили воинственной песне менестреля. Воин-менестрель был очень весел и, видимо, восторгался перспективой предстоящей битвы: он с ловкостью фокусника подбрасывал в воздух свой огромный меч и подхватывал его на лету. Он махал им, вертел его как бешеный и, наконец, не в силах обуздать свою дикую радость, пришпорил коня и, остановившись перед отрядом саксонской конницы, воскликнул громким голосом:

- На Тельефера! На Тельефера! Кто сразится с Тельефером?

И голос, и движения воина вызывали кого-нибудь на единоборство.

Один молодой таи, знакомый с романским языком, вышел из радов и скрестил меч с менестрелем. Тельефер, отразив ловко удар, подбросил свой меч в воздух и, подхватив его опять с невероятной быстротой и силой, рассек пополам голову саксонца. Затем, переехав через труп, Тельефер с хохотом и криком стал вызывать другого противника. На зов вышел второй тан, и его постигла участь товарища. Ужаснувшиеся ратники стали переглядываться между собой, этот веселый боец-менестрель со своими фокусами, казался им не рыцарем, а - злым духом. Этого единоборства в начальном сражении и в виду войска было бы достаточно, может быть, чтобы смутить дух англичан, если бы Леофвайн, посланный перед тем с поручением от короля в окопы, не возвратился к своему отряду. Беспечное и неустрашимое сердце его было возмущено надменностью норманна и очевидной трусливостью саксонцев, он пришпорил коня и, прикрывшись щитом, направил свою небольшую лошадку на коня норманнского гиганта. "Иди петь песни демонам, зловещий боян!" крикнул он по-норманнски. Тельефер бросился быстро, но меч его сломился о щит Леофвайна и, пронзенный насквозь, боян свалился мертвый под копыта своей лошади.

Восклицание горя прошло по всему войску, и даже сам Вильгельм, выехавший вперед, чтобы полюбоваться удальством Тельефера, был сильно опечален.

Леофвайн подъехал к передовым рядам и бросил в них свой дротик так ловко и так метко, что рыцарь, находившийся шагах в двух от герцога, повалился на землю.

- Любы ли вам, норманны, шутки саксонских фокусников? - спросил Леофвайн, медленно поворотив коня и возвращаясь к саксонскому отряду. Он повторил всем всадникам прежнее приказание: избегать прямой стычки с норманнской конницей, а тревожить ее и истреблять отставшихся. Кончив распоряжения, он затянул живую и веселую песенку и поехал к окопам с совершенно спокойным и радостным лицом.