Страница 11 из 20
Что источник любви превращает в объект любви.
-50
САН-ПЬЕТРО В два часа пополудни силуэт почтальона
приобретает в под'езде резкие очертанья,
I чтоб, мгновенье спустя, снова сделаться силуэтом.
Удары колокола в тумане Третью неделю туман не слезает с белой повторяют эту же процедуру. колокольни коричневого, захолустного городка, В итоге невольно оглядываешься через плечо затерявшегося в глухонемом углу самому себе вслед, как иной прохожий, Северной Адриатики. Электричество стремясь рассмотреть получше щиколотки прошелестевшей продолжает в полдень гореть в таверне. мимо красавицы, но - ничего не видишь, Плитняк мостовой отливает желтой кроме хлопьев тумана. Безветрие, тишина. жареной рыбой. Оцепеневшие автомобили пропадают из виду, не заводя мотора. Направленье потеряно. За поворотом И вывеску не дочитать до конца. Уже фонари обрываются, как белое многоточье, не терракота и охра впитывают в себя за которым следует только запах сырость, но сырость впитывает охру и терракоту. водорослей и очертанья пирса.
Безветрие; и тишина как ржанье Тень, насыщяющаяся от света, никогда не сбивающейся с пути радуется при виде снимаемого с гвоздя чугунной кобылы Виктора-Эммануила. пальто совершенно по-христиански. Ставни широко растопырены, точно крылья II погрузившихся с головой в чужие неурядицы ангелов. Там и сям Зимой обычно смеркается слишком рано; слезающая струпьями штукатурка где-то вовне, снаружи, над головою. обнажает красную, воспаленную кладку, Туго спеленутые клочковатой и третью неделю сохнущие исподники марлей стрелки на городских часах настолько привыкли к дневному свету отстают от меркнущего вдалеке и к своей веревке, что человек рассеянного дневного света. если выходит на улицу, то выходит в пиджаке на голое тело, в туфлях на босу ногу.
-51
За сигаретами вышедший постоялец Щербатые, но не мыслящие себя возвращается через десять минут к себе в профиль, обшарпанные фасады. по пробуравленному в тумане Только голые икры кривых балясин его же туловищем туннелю. одушевляют наглухо запертые балконы, Ровный гул невидимого аэроплана где вот уже двести лет никто напоминает жужжание пылесоса не появляется: ни наследница, ни кормилица. в дальнем конце гостиничного коридора Облюбованные брачующимися и просто и поглощает, стихая, свет. скучающими чудищами карнизы. "Nebbiq*",- произносит, зевая, диктор, Колоннада, оплывшая, как стеарин. и глаза на секунду слипаются, наподобье И слепое, агатовое великолепье раковины, когда проплывает рыба непроницаемого стекла, (зрачок погружается ненадолго за которым скрываются кушетка и пианино: в свои перламутровые потемки.) старые, но именно светом дня и подворотня с лампочкой выглядит, как ребенок, оберегаемые успешно тайны. поглощенный чтением под одеялом; одеяло все в складках, как тога Евангелиста В холодное время года нормальный звук в нише. Настоящее, наше время предпочитает тепло гортани капризам эха. со стуком отскакивает от бурого кирпича Рыба безмолвствует; в недрах материка грузной базилики, точно белый распевает горлинка. Но ни той, ни другой не слышно. кожанный мяч, вколачиваемый в нее Повисший над пресным каналом мост школьниками после школы. удерживает расплывчатый противоположный берег
от попытки совсем отделиться и выйти в море.
Так, дохнув на стекло, выводят инициалы
тех, с чьим отсутствием не смириться;
* NEBBIQ (итал.) - туман
-52
и подтек превращает заветный вензель только вода, и она одна, в хвост морского конька. Вбирай же красной всегда и везде остается верной губкой легких плотный молочный пар, себе - нечувствительной к метаморфозам, плоской, выдыхаемый всплывшею Амфитритой находящейся там, где сухой земли и ее нереидами! Протяни больше нет. И патетика жизни с ее началом, руку - и кончики пальцев коснутся торса, серединой, редеющим календарем, концом покрытого мелкими пузырьками и т.д. стушевывается в виду и пахнущего, как в детстве, йодом. вечной, мелкой, бесцветной ряби.
III Жесткая, мертвая проволока виноградной
лозы мелко вздрагивает от собственного напряженья. Выстиранная, выглаженная простыня Деревья в черном саду ничем залива шуршит оборками, и бесцветный не отличаются от ограды, выглядящей воздух на миг сгущается в голубя или в чайку, как человек, которому больше не в чем но тотчас растворяется. Вытащенные из воды и - главное - некому признаваться. лодки, баркасы, гондолы, плоскодонки, Смеркается; безветрие, тишина. как непарная обувь, разбросанные на песке, Хруст ракушечника, шорох раздавленного гнилого поскрипывающем под подошвой. Помни: тростника. Пинаемая носком любое движенье, по сути, есть жестянка взлетает в воздух и пропадает перенесение тяжести тела в другое место. из виду. Даже спустя минуту Помни, что прошлому не уложиться не расслышать звука ее паденья без остатка в памяти, что ему в мокрый песок. Ни, тем более, всплеска. необходимо будущее. Твердо помни:
-53
КВИНТЕТ II
I Иногда в пустыне ты слышишь голос. Ты
вытаскиваешь фотоаппарат запечатлеть черты. Веко подергивается. Изо рта Но - темнеет. Присядь, перекинься шуткой вырывается тишина. Европейские города с говорящей по-южному, нараспев, настигают друг друга на станциях. Запах мыла обезьянкой, что спрыгнула с пальмы и, не успев выдает обитателю джунглей приближающегося врага. стать человеком, сделалась проституткой. Там, где ступила твоя нога, возникают белые пятна на карте мира. Лучше плыть пароходом, качающимся на волне,
участвуя в географии, в голубизне, а не В горле першит. Путешественник просит пить. только в истории - этой коросте суши. Дети, которых надо бить, Лучше Гренландию пересекать, скрипя оглашают воздух пронзительным криком. Веко лыжами, оставляя после себя подергивается. Что до колонн, из-за айсберги и тюленьи туши. них всегда появляется кто-нибудь. Даже прикрыв глаза, даже во сне вы видите человека. Алфавит не даст позабыть тебе
цель твоего путешествия - точку "Б". И накапливается как плевок в груди: Там вороне не сделаться вороном, как ни каркай; "Дай мне чернил и бумаги, а сам уйди слышен лай дворняг, рожь заглушил сорняк; прочь!" И веко подергивается. Невнятные причитанья там, как над шкуркой зверька скорняк, за стеной (будто молются) увеличивают тоску. офицеры Генштаба орудуют над порыжевшей картой. Чудовищность творящегося в мозгу придает незнакомой комнате знакомые очертанья.