Священная охота

— Вы что-нибудь о них знаете?

«Что-нибудь, что плохо о них говорит?»

Услышав этот вопрос, Льюко поднял бровь.

— Все они — высокородные придворные, опытные в расследованиях серьёзных преступлений. Ответственно относящиеся к делу… Допрашивать свидетелей они могут начать уже завтра.

— Угу, — кивнул Ингри, — я видел рыцаря Улькру, а значит, и все слуги Болесо тоже прибыли в столицу. Таким образом, ничто больше не задерживает расследования. Меня вызовут как свидетеля?

— Поскольку вас там не было в момент смерти принца, то вряд ли. А вы желали бы что-то сообщить?

— Может быть… а может быть, и нет. Насколько опытны эти ответственно относящиеся к делу судьи в вопросах сверхъестественного?

Льюко хмыкнул и откинулся в кресле.

— Ну, это всегда представляет проблему.

Йяда нахмурила брови.

— Почему?

Льюко оценивающе взглянул на девушку.

— Так много того, что относится к сверхъестественному, да и к священному тоже, представляет собой внутренний, душевный опыт… А поэтому любые свидетельства неизбежно оказываются сомнительными. Люди лгут. Люди обманываются. Людей можно убедить или запугать, и они поверят, будто видели то, чего на самом деле не видели. Откровенно говоря, люди иногда просто бывают безумны. Каждый начинающий судья из ордена Отца очень быстро убеждается в том, что если будет сразу же отметать все подобные свидетельства, то не только избавит себя от бесконечных тягостных препирательств, но и будет прав в девяти случаях из десяти. По этой причине условия, при которых подобные заявления принимаются к рассмотрению, законом очень строго ограничиваются. Как правило, трое сенситивов храма с безупречной репутацией должны поручиться друг за друга и за свидетеля.

— Вы ведь храмовый сенситив, не так ли? — спросила Йяда.

— Я лишь один из нескольких.

— В этой комнате находятся трое сенситивов!

— М-м… может быть, присутствующие и сенситивы, но, боюсь, им не хватает таких качеств, как принадлежность к храму и безупречная репутация. — Скептический взгляд Льюко скользнул от Йяды к Ингри.

Халлана, подумал Ингри, могла бы оказаться свидетельницей, чьим словам судьи поверят. Однако сейчас её трудно привлечь… Впрочем, если понадобится прибегнуть к тактике проволочек, можно будет потребовать, чтобы за ней послали в Сатлиф. Ингри отложил эту мысль на будущее.

Йяда потёрла лоб и жалобно спросила:

— Вы не верите нам, просвещённый?

Льюко плотно сжал губы.

— Верю. Да, я вам верю, да поможет мне Бастард. Однако доверия достаточно для действий частного лица, а доказательства, убедительные с точки зрения закона, — это совсем другое дело.

— Действий частного лица? — переспросил Ингри. — Разве вы действуете не от имени храма, просвещённый?

Льюко сделал неопределённый жест.

— Я занимаю пост в храме и слежу за соблюдением порядка… и в то же время бог слегка коснулся меня — этого мне достаточно, чтобы понимать: к большему стремиться не следует. Я никогда не могу быть уверен, чем являются мои случайные озарения — следствием моей неспособности принять или нежелания бога дать. — Льюко вздохнул. — Ваш господин Хетвар не желает этого понять. Он требует от меня помощи в самых неподходящих делах и бывает недоволен отказом. Волшебники моего ордена в его распоряжении; боги — нет.

— Так вы ему отказываете? — Твёрдость жреца произвела на Ингри впечатление.

— Достаточно часто, — поморщился Льюко. — Что же касается великих святых, им никто не может приказывать. Мудрые священнослужители лишь следуют за ними и ждут, что случится.

Льюко на мгновение погрузился в воспоминания, а Ингри задумался о том, каков может быть опыт жреца в этом отношении. Что-то, несомненно, драгоценное и мучительное.

— Я-то ни в какой мере не святой.

— И я тоже, — горячо сказала Йяда. — И всё же…

Льюко обвёл их взглядом.

— Вот именно: и всё же. Вас обоих бог коснулся сильнее, чем можно было бы ожидать для людей с такой сильной волей. Ведь только отказ от собственной воли позволяет святому оказаться той дверью, через которую бог входит в мир. Легенды о том, что благодаря духам животных воины Древнего Вилда оказывались более открыты для своих богов и передавали их волю, как делают это священные животные у нас на похоронах, неожиданно стали казаться мне более убедительными.

«Так, значит, прощение, которое я получил от храма, действительно под угрозой, как утверждает Венсел?»

Ингри решил, что должен иносказательно задать этот вопрос.

— Йяда не более ответственна за получение духа леопарда, чем я — духа волка. Ей его навязали другие. Разве не может храм даровать ей прощение подобно тому, как оно было даровано мне? Бессмысленно оправдать её в одном тяжёлом преступлении и тут же обвинить в другом.

— Интересный вопрос, — сказал Льюко. — Что на этот счёт говорит хранитель печати?

— Я пока не сообщал лорду Хетвару о леопарде.

Брови Льюко поползли вверх.

— Он не любит осложнений, — уныло пробормотал Ингри.

— Какую игру ведёте вы, лорд Ингри?

— Я не стал бы говорить об этом и вам, если бы письмо Халланы не вынудило меня.

— Вы могли бы потерять письмо Халланы по дороге, — мягко — уж не с сожалением ли? — сказал Льюко.

— Я думал об этом, — признался Ингри. — Только подобная мера дала бы лишь небольшую отсрочку. Простите меня, просвещённый, — добавил Ингри, — но я мог бы задать тот же вопрос вам. Мне представляется, что ваша верность правилам оказывается очень гибкой.

Льюко поднял руку и растопырил пальцы.

— Говорят, большой палец потому символ Бастарда, что именно им бог нажимает на чашу весов правосудия, чтобы склонить их в нужную ему сторону. В этой шутке больше правды, чем кажется. И всё же каждое правило создаётся в ответ на какое-то давнее несчастье. Именно так возникли правила моего ордена, лорд Ингри. Мы вооружаемся тем, что оказывается нужно в данный момент.

Ингри с огорчением осознал, что это обстоятельство делает Льюко равно непредсказуемым и в качестве друга, и в качестве врага.

Йяда оглянулась, когда в дверь снова постучали. Ингри затаил дыхание от внезапного страха, что это может оказаться Венсел, сделавший выводы из утренних событий так же быстро, как и Льюко. Однако судя по возражениям привратника, донёсшимся из холла, это не мог быть граф… Наконец дверь комнаты приоткрылась, и привратник испуганно доложил:

— Посланец к просвещённому Льюко, милорд.

— Хорошо, — кивнул Ингри, и привратник, с облегчением вздохнув, впустил посетителя.

Вошёл человек в ливрее принца Болесо, судя по отсутствию меча и нерешительности — слуга. Это был немолодой сутулый человек с клочковатой бородой.

— Прошу прощения, просвещённый, мне срочно нужно… — Глаза человека расширились, когда он взглянул на Ингри: он его, несомненно, узнал, и голос его неожиданно стих. — Ох…

Сначала Ингри непонимающе смотрел на него, но тут кровь словно кинулась ему в голову кипящим потоком: он понял, что чует демона, отчётливо ощущает грозовой запах, окружающий этого человека. Один из волшебников Льюко, явившийся на доклад к своему господину? Нет, не похоже: Льюко явно не узнавал пришедшего, хотя тело его напряглось… «Он тоже чует демона или как-то иначе его чувствует!»

Воспоминание о голосе сказало Ингри больше, чем внешность… если убрать с лица слуги бороду и одиннадцать прошедших лет…

— Ты!

Слуга начал хватать ртом воздух.

Ингри вскочил с такой поспешностью, что его кресло отлетело в сторону и ударилось в стену. Слуга попятился, взвизгнул, развернулся и вылетел в дверь, захлопнув её за собой.

— Ингри, что?.. — начала Йяда.

— Это Камрил! — бросил через плечо Ингри, устремляясь в погоню.

К тому времени, когда он миновал обе двери и выбежал на улицу, человек в ливрее Болесо уже свернул за угол, но звук шагов и изумлённый взгляд прохожего указали Ингри, куда скрылся беглец. Ингри откинул плащ, стиснул рукоять меча и кинулся следом. Он успел добежать до поворота как раз вовремя, чтобы увидеть, как Камрил, испуганно оглянувшись, нырнул в переулок. Ингри ускорил шаги. Смогут ли ярость и молодость состязаться с ужасом и годами?