Священная охота

— Как вы…

— Я видела…

— Пойдёмте! — Ингри потащил Йяду за собой в гостиную, бросив через плечо слугам: «Прочь!»; всех их — привратника, мальчика-слугу, дуэнью и горничную — как ветром сдуло. Ингри захлопнул за собой дверь.

Ингри и Йяда больше не держались за руки; теперь они приникли друг к другу, но это объятие ничего романтического в себе не имело: оно было выражением ужаса. Ингри не мог бы сказать, кто из них дрожит сильнее.

— Что ты видела?

— Я видела Его, Ингри. И слышала. И это был не сон, не благоухание в темноте — ясное видение при свете дня. — Йяда отстранилась, чтобы посмотреть в лицо Ингри. — И тебя я тоже видела. — Йяда смотрела так, будто не верила собственным глазам, хотя её недоверие относилось явно не к видению. — Ты стоял лицом к лицу с богом и не придумал ничего лучше, как спорить с ним! — Она схватила Ингри за плечи и встряхнула.

— Он забрал Болесо…

— Я видела! Ох, благодаря милости Сына с меня снят мой грех! — Слёзы текли по лицу реальной Йяды так же, как это было в видении. — Благодаря тебе тоже, Ингри… О, что за деяние! — Йяда покрывала поцелуями лицо Ингри, её прохладные губы скользили по его покрытому потом лбу, щекам, векам.

Ингри слегка отстранился и сквозь стиснутые зубы прошипел:

— Я ничего такого не делал. Подобные вещи со мной просто не случаются!

Йяда вытаращила на него глаза.

— Я сказала бы, что они очень часто с тобой случаются.

— Нет! Да! О боги! Я чувствую себя так, словно превратился в какой-то проклятый громоотвод во время грозы. Чудеса… Я должен держаться подальше от всех этих похоронных чудес, а они минуют цель и наваливаются на меня! Я не хочу, я не могу…

Левая рука Йяды стиснула правую руку Ингри, и девушка опустила глаза.

— Ох!

Повязка снова была насквозь пропитана кровью. Йяда, ничего не говоря, подошла к комоду, порылась в ящике и нашла льняное полотенце.

— Иди сюда и сядь. — Йяда подвела Ингри к стулу, сняла повязку и туго перевязала рану чистой тканью. Дыхание у них обоих наконец стало ровным. Йяде не пришлось бегом пересечь половину Истхома, но Ингри не удивился тому, что она запыхалась.

— Твою руку нужно показать лекарю. Что-то с ней не так, — сказала Йяда, завязывая узелок.

— Не стану спорить.

Йяда наклонилась и отвела потную прядь со лба Ингри. Её глаза что-то искали в его лице — что именно, он не знал. Взгляд Йяды смягчился.

— Может быть, я и прикончила Болесо…

— Нет, всего лишь убила.

— …Но благодаря тебе я не обрекла его душу на проклятие богов. Это кое-что… это много!

— Да. Если ты так считаешь. — Значит, то, что он сделал, он сделал для неё. Если его поступки порадовали Йяду, может быть, оно того стоило. Йяда и Сын…

— Так вот в чём дело… вот для чего мы были направлены сюда. Ради избавления недостойной души Болесо. Мы выполнили волю бога, и теперь, когда всё кончилось, нас можно бросить на произвол нашей собственной судьбы.

Уголки губ Йяды поползли вверх.

— Как это типично для тебя, Ингри: всегда видеть во всём тёмную сторону.

— Кто-то же должен оставаться реалистом посреди всего этого безумия!

Теперь и брови Йяды поползли вверх. Она подсмеивалась над Ингри.

— Сплошная тьма и уныние — ещё не реализм. Все прочие цвета тоже реальны. Ведь и я была избавлена, хоть и недостойна…

Ингри мог бы почувствовать обиду, если бы смех Йяды не был так похож на пузырьки, щекочущие кожу при купании в горячем источнике.

Йяда втянула воздух.

— Ингри! Если единственная душа, прикованная к миру материи духами животных, причиняет богам такое страдание, что ради её избавления они совершают чудеса руками таких неподходящих помощников, как мы, что же должны значить для них четыре тысячи душ?

— Ты думаешь об Израненном лесе? О своём сне?

— Сомневаюсь, что всё уже закончено. По-моему, мы ещё даже и не начали!

Ингри облизнул губы. Он видел, куда ведёт её озарение, и только сожалел о том, что это так очевидно. Если освобождение единственной души сопровождалось для него таким смутным ужасом…

— И не начнём, если меня сожгут, а тебя повесят. Я не говорю, что ты не права, но сначала лучше заняться тем, что важнее.

Йяда в страстном отрицании замотала головой.

— Я всё ещё не понимаю, что от меня требуется. Но что требуется от тебя — это я видела. Если твой огромный волк превратил тебя в шамана Древнего Вилда, последнего шамана — а так сказал сам бог, — то ты и в самом деле последняя надежда тех воинов. Очищение… те, кто пал при Кровавом Поле, так и не получили очищения, не были освобождены. Мы должны туда отправиться. — Йяда подпрыгнула на стуле, словно готовая немедленно пешком отправиться в путь.

Руки Ингри стиснули запястья Йяды — и не только для того, чтобы удержать её на месте.

— Должен напомнить, что для этого имеются препятствия. Ты под арестом и ждёшь суда, а я — твой тюремщик.

— Ты уже предлагал раньше помочь мне бежать. И теперь я знаю куда! Разве ты не понимаешь? — Глаза Йяды горели.

— И что потом? За нами пошлют погоню и вернут обратно, может быть, даже ещё до того, как мы сумеем что-нибудь предпринять, и обвинения против тебя станут ещё более суровыми, а меня уберут от тебя подальше. Давай сначала разрешим все проблемы в Истхоме — таков логический порядок, — а уж потом отправимся. Если твои воины ждали четыреста лет, они наверняка могут подождать ещё немножко.

— Могут ли? — Йяда нахмурила брови. — Ты уверен? Откуда ты знаешь?

— Нам нужно сосредоточиться на одной проблеме зараз — самой срочной.

Рука Йяды коснулась сердца.

— Мне именно эта проблема представляется наиболее срочной.

Ингри стиснул зубы. Йяда была прекрасной, любящей, страстной, её коснулся бог — но всё это не означало, что она всегда права.

«Бог не просто коснулся её — он лично даровал ей искупление, совершив ради этого чудо!»

Что же удивляться, что она так пылает! Ингри чувствовал, что может растаять в её сиянии.

Однако искупление коснулось лишь её души, её прегрешения. Тело Йяды, её преступление всё ещё были подвластны миру материи, политике Истхома. Ингри не знал, ради чего призвал его бог, но ведь не для того же, чтобы вместе с Йядой совершить явную глупость.

Ингри сделал глубокий вдох.

— Мне не снился твой сон об Израненном лесе. Я могу полагаться лишь на твоё — хоть и очень живое — его описание. Призраки тают, лишённые пищи, которую раньше получали от своих тел. Почему же с этими такого не произошло? Не думаешь же ты, что они четыре столетия были замурованы в искалеченных деревьях?

Ингри хотел пошутить, но Йяда восприняла его слова совершенно серьёзно.

— Мне так кажется. Что-то в этом роде… Нечто живое поддерживало их в мире материи. Помнишь, Венсел говорил, что Аудар прервал великий обряд?

— Я не доверяю ничему, что говорит Венсел.

Йяда с сомнением взглянула на Ингри.

— Он же твой кузен!

Ингри не мог понять, считает ли она этот аргумент доводом в пользу Венсела или наоборот.

— Я не понимаю Венсела, — продолжала Йяда, — но эти слова показались мне правдивыми — они словно отдались в глубине моей души. Великий обряд, который даровал воинам силу самой земли Вилда, чтобы они смогли победить. — На лице Йяды отразилась тревога. — Но победить им не удалось, верно? И Вилд, который возник снова, был совсем не тем, который они потеряли. Венсел говорит, что новый Вилд — предательство по отношению к прошлому, хотя я не понимаю почему. Древние воины больше не могли выбирать, каким быть миру.

В дверь дома кто-то постучал, заставив Ингри недовольно поморщиться. До него донеслись шаги привратника, потом голоса. Слов Ингри разобрать не мог, но, судя по тону, привратник против чего-то возражал. Ингри раздражённо стиснул зубы — таким несвоевременным было это вмешательство.

«Что ещё?»