Память

– Он еще умнее, чем я его себе представляла, – проговорила она, запыхавшись. – Он слушает… очень внимательно. Такое чувство, словно он впитывает сказанное целиком. Или это лишь игра?

– Нет, не игра, – ответил Майлз. – Усваивает он все. Но Грегору приходится очень тщательно следить за тем, что он произносит, ведь его слово – закон, в буквальном смысле. Он был бы застенчивым, если мог, но ему это не дозволено.

– Не дозволено? Как это странно звучит… – заметила Лаиса.

Прежде, чем вечер подошел к концу – в самый что ни есть положенный и умеренный час, сразу после полуночи, – Лаисе еще трижды представился случай испытать сдержанность Грегора, скользя с ним по инкрустированному полу бального зала. Интересно, подумал Майлз, а не обманывал ли его Грегор насчет своей застенчивости: ведь тому удалось пару раз по-настоящему рассмешить Лаису.

Вечер уже практически закончился, когда Майлз наконец оказался в орбите внимания Грегора и смог негромко переговорить с ним наедине. Но, к сожалению, первым, что сказал Грегор, было: – Я слышал, тебе удалось вернуть Нам Нашего курьера почти что целым. Чуть ниже твоих обычных стандартов, а?

– А, значит Форберг уже дома?

– Так мне сообщили. Что именно там случилось?

– Э-э… очень неприятный несчастный случай с автоматическим плазмотроном. Я расскажу тебе о нем все, но… не здесь.

– Буду ждать.

Что помещает Грегора в растущий список лиц, которых Майлзу надо бы избегать. Проклятье.

– И где ты отыскал эту удивительную молодую комаррианку? – добавил Грегор, уставившись куда-то в пространство.

– Доктора Тоскане? Впечатляет, верно? Я любовался ее смелостью не меньше, чем глубиной ее декольте. И вообще, о чем это вы тут толковали?

– В основном, о Комарре… Нет ли у тебя ее… хм… адреса Синдиката Грузоперевозчиков? Ладно, не важно, его мне предоставит Саймон. Несомненно, вместе с полным докладом СБ, хочу я того или нет.

– СБ живет, чтобы служить Вам, сир, – поклонился Майлз.

– Веди себя прилично, – проворчал Грегор. Майлз ухмыльнулся.

Когда они вернулись в особняк Форкосиганов, Майлз пригласил обоих комаррцев выпить по рюмочке прежде, чем сообразил, что сейчас у него имеются чисто технические проблемы с приемом гостей. Галени начал было вежливо отнекиваться, говоря что-то насчет завтрашней работы, но Лаиса одновременно с ним произнесла: – О да, благодарю. Я бы с удовольствием посмотрела на этот дом, лорд Форкосиган. Он весь пропитан историей. – Что бы Галени ни собирался добавить, он это немедленно проглотил и, слегка улыбаясь, последовал за ней.

Все помещения на первом этаже казались слишком обширными, мрачными и зловещими для всего троих человек; вместо этого Майлз повел гостей наверх, в имевшую более человеческие масштабы маленькую гостиную, где ему пришлось пронестись по комнате и сдернуть покрывала с мебели прежде, чем кто-нибудь успел сесть. Он установил освещение на вполне романтическую яркость позднего вечера, а затем снова слетел по лестнице вниз – через две или три ступеньки соответственно – в поисках трех бокалов и приемлемой бутылки вина. Наверх он поднялся уже здорово запыхавшись.

Вернувшись в маленькую гостиную, он обнаружил, что Галени не воспользовался благоприятным случаем. Майлзу стоило бы снять покрывало лишь с одной маленькой софы, вынудив этих двоих на более тесное соседство, тогда как сейчас они выбрали каждый свое, несомненно удобное, кресло. Серьезный, следующий старомодным правилам Галени, казалось, не осознавал, что его дама тайно жаждет каких-нибудь романтических глупостей. Странным образом это напомнило Майлзу Тауру, которую ее рост, профессия и звание вынуждали постоянно носить имидж человека слишком опасного, чтобы стать объектом насмешек. Лаиса совсем не высокая, но, возможно, она слишком яркая, слишком думающая о своем общественном и светском долге. Она никогда не попросит прямо. Галени заставляет ее улыбаться, но не смеяться. Майлза беспокоило отсутствие какой-либо игры между этими двоими. Нужно обладать изрядным чувством юмора, чтобы заниматься любовью и оставаться в здравом рассудке. Но в данный момент Майлз не чувствовал себя особо пригодным для того, чтобы давать Галени советы, как тому вести свою личную жизнь. Он снова вспомнил замечание Тауры: «Ты пытаешься подарить то, что хочешь для себя самого». Черт! Галени уже большой мальчик, пусть набивает себе шишки сам.

Навести Лаису на разговор о ее работе было нетрудно, хотя это и сделало беседу несколько односторонней: ни Майлз, ни Галени, естественно, не особо могли рассказать в ответ о своих в высшей степени засекреченных занятиях. И в беседе продолжилось обсуждение тем, поднятых за ужином: барраяро-комаррских отношений и истории. Семья Тоскане после завоевания явно отдавала предпочтение сотрудничеству, что и вывело их нынче на лидирующие позиции.

– Но неправильно, – твердо настаивал Майлз, когда дошло до этого вопроса, – было бы называть их коллаборационистами. Полагаю, стоит приберечь это определение для тех, кто сотрудничал с Барраяром до вторжения. На патриотизме Тоскане нет пятна из-за того, они отказались выбрать тактику выжженной земли или, что точнее, не погорели вместе с недавним комаррским Сопротивлением. А совсем наоборот. – Барраярское вторжение, конечно, не было ситуацией взаимного выигрыша, но по крайней мере те, кто в этой ситуации выбрал сотрудничество, поняли, как им минимизировать свои потери и двигаться дальше. Теперь, поколение спустя, успехи возрождающейся олигархии во главе с Тоскане показывали состоятельность этих умозаключений.

В отличие от Галени, отец которого, Сер Гален, потратил всю жизнь на тщетную месть Комарры Барраяру, позиция семьи Тоскане не обременила Лаису компрометирующими связями, наличие которые ей пришлось бы искупать. Сер Гален был темой, которую не поднимали ни Майлз, ни Галени; интересно, подумал Майлз, сколько рассказал Галени Лаисе о своем покойном отце-безумце?

Ближе к рассвету, когда они прикончили еще бутылку отличного вина, Майлз заставил себя отпустить своих зевающих гостей по домам. Он задумчиво поглядел, как автомобиль Галени, которому на выезде откозырял одинокий охранник СБ, сворачивает с подъездной дорожки на тихую ночную улицу и уезжает по ней. Галени, как и Майлз, последние десять лет всецело был поглощен своей карьерой, и ее тайные стрессы, возможно, сделали его несколько недоразвитым в смысле романтики. Майлз понадеялся, что, когда придет время, Дув не предложит Лаисе руку и сердце так, как делал бы нечто вроде делового предложения. Но он сильно опасался, что только такие манеры Галени себе и позволяет. Галени не хватает порыва, энергии движения вперед. Канцелярская работа ему в самый раз.