Осколки чести

— Долго нам еще идти? — спросила Корделия.

— Примерно день-полтора, в зависимости от того, как пойдем. — Он скривился. — Не волнуйтесь, вам не придется тащить меня. Я один из самых тренированных людей в моем экипаже. — Он похромал дальше. — Из тех, кому за сорок.

— А много в вашем экипаже сорокалетних?

— Четверо.

Корделия фыркнула.

— Все равно, если потребуется, у меня в аптечке есть стимулятор, который даже мертвого поднимет. Но его я тоже хочу приберечь на крайний случай.

— Ждете каких-нибудь неприятностей?

— Зависит от того, кто примет мой сигнал. Я знаю, что у Раднова — моего политофицера — есть по крайней мере двое агентов среди связистов. — Он сжал губы, снова испытующе поглядев ее. — Видите ли, я не думаю, что это всеобщий мятеж. Скорее, импровизированная попытка убийства. Раднов и еще несколько офицеров решили втихую избавится от меня и спрятать концы в воду, свалив все на вас, бетанцев. Если я прав, то на корабле все сейчас считают меня убитым. Все, кроме одного.

— Кого именно?

— Хотел бы я знать. Того, кто стукнул меня по голове и спрятал в папоротниках, вместо того чтобы перерезать мне глотку и сбросить в ближайшую расщелину. Похоже, в группе у лейтенанта Раднова есть мой сторонник. И все же — будь этот тип действительно верен мне, ему стоило только слово сказать Готтиану, моему первому помощнику, и тот мигом выслал бы патруль подобрать меня. Так кто среди моего экипажа настолько запутался, что предает сразу обе стороны? Или я что-то упустил?

— Может, они до сих пор преследуют мой корабль, — предположила Корделия.

— Где сейчас ваш корабль?

Сейчас уже можно быть откровенной, прикинула Корделия: теперь это уже не стратегический, а чисто отвлеченный вопрос.

— Ну, наверное, на пути к Колонии Бета.

— Если только их не поймали.

— Нет. Когда я с ними разговаривала, они уже вышли из вашей зоны обстрела. Может, они и не вооружены, но скорость у них такая, что они могут круги наматывать вокруг вашего боевого крейсера, и тот все равно их не достанет.

— Хм, пожалуй.

«А он совсем не удивлен, — заметила Корделия. — Могу поспорить, что он читал такие доклады о наших секретных разработках, от которых всю нашу контрразведку удар бы хватил».

— И как долго они будут его преследовать?

— Это решать Готтиану. Если он сочтет, что надежды захватить их нет, то вернется на пограничную станцию. В противном случае он приложит все усилия для того, чтобы захватить ваш корабль.

— Почему?

Он искоса глянул на нее.

— Я не в праве обсуждать это.

— Не понимаю, почему бы и нет. В ближайшем будущем мне не светит ничего, кроме барраярской тюремной камеры. Забавно, как меняются воззрения на жизнь. После этого вояжа даже тюрьма покажется верхом роскоши.

— Я постараюсь, чтобы до этого не дошло, — улыбнулся он.

Его глаза тревожили ее, да и улыбка тоже. Его краткие и язвительные выпады она могла парировать напускной беззаботностью, защищаясь, как фехтовальщик рапирой. Но как отразить его доброту? Это ведь все равно что воевать с морем: ее выпады смягчаются и теряют всю свою силу. Она вздрогнула, чуть отшатнувшись. Его улыбка тут же погасла, и лицо снова сделалось замкнутым и мрачным.

ГЛАВА 3

Наскоро позавтракав, они некоторое время шли молча. Форкосиган первым нарушил молчание — похоже, лихорадка подточила его сдержанность.

— Поговорите со мной. Это отвлечет меня от моей ноги.

— О чем?

— О чем угодно.

Она задумалась.

— Как по-вашему, есть разница между командованием обычным кораблем и военным?

— Разница не в корабле, а в людях, — подумав, ответил он. — Лидерство — это главным образом власть над воображением людей, а в бою это проявляется ярче всего. В одиночку даже самый отчаянный храбрец — всего лишь вооруженный псих. Настоящая сила — в способности заставить других выполнять твою работу. И это справедливо даже в отношении флотов Колонии Бета, вы не находите?

Корделия улыбнулась.

— Наверное, даже в большей степени. Если бы мне пришлось подкреплять свою власть силой, то это означало бы, что я уже потеряла эту власть. Я предпочитаю ненавязчивый стиль. В этом у меня есть преимущество, поскольку я всегда могу сохранять терпение — или еще что-то — чуть дольше остальных. — Она окинула взглядом весеннюю пустыню. — Я думаю, цивилизация была изобретена ради выгоды женщин, в особенности матерей. Не представляю, как моим пещерным предкам удавалось заботиться о семьях в таких примитивных условиях.

— Наверное, они действовали совместно, целыми группами, — предположил Форкосиган. — Готов поспорить, вы сами отлично справились бы с этим, будь вы рождены в ту эпоху. Вы обладаете качествами, которых ожидаешь от матери воинов.

Он, наверное, шутит, подумала Корделия. Это у него, надо думать, такое своеобразное сдержанное чувство юмора.

— Нет уж, увольте! Восемнадцать-двадцать лет вкладывать всю свою жизнь в сыновей, чтобы в конце концов правительство забрало их у меня и извело на ликвидацию очередного политического провала — нет, спасибо.

— Никогда не смотрел на это с такой точки зрения, — признался Форкосиган. Некоторое время он шел молча, тяжело опираясь на свою палку. — А если они идут добровольно? Разве у вашего народа нет идеалов служения родине?

— Положение обязывает? — Но теперь и она умолкла, слегка смутившись. — Наверное, если добровольно, это совсем другое дело. Как бы то ни было, детей у меня нет, так что мне, к счастью, не придется сталкиваться с этой проблемой.

— Вы рады или жалеете?

— Что нет детей? — Она быстро взглянула ему в лицо. Похоже, он не заметил, что задел самое больное место. — Наверное, не судьба.

Они начали пробираться по каменистому плато, где под ногами то и дело внезапно разверзались расщелины, и нить разговора прервалась. Все внимание Корделии было сосредоточено на том, чтобы не дать Дюбауэру куда-нибудь свалиться. Добравшись до края пустоши, они по взаимному молчаливому соглашению остановились на привал, устало привалившись к скале. Форкосиган подвернул штанину и расшнуровал ботинок, чтобы осмотреть загноившуюся рану, грозившую лишить его возможности передвигаться.

— По-моему, вы довольно опытная медсестра. Как считаете — может, стоит вскрыть нарыв и промыть его? — спросил он Корделию.

— Не знаю. Боюсь, если трогать его, то есть риск занести туда новую грязь. — Она догадалась, что теперь рана беспокоит его гораздо сильнее, раз он заговорил о ней. Ее подозрения тут же подтвердились: он принял половину таблетки болеутоляющего из своего драгоценного и весьма ограниченного запаса.

Они зашагали дальше, и Форкосиган снова принялся болтать. Он рассказал несколько едких анекдотов о своей кадетской юности, затем подробно расписал своего отца, который в свое время был генералом, командовавшим всеми сухопутными войсками, и вдобавок личным другом хитрого старика — нынешнего императора. В воображении Корделии возник смутный, далекий образ строгого отца, которому юный сын, как ни старался, никак не мог угодить; но тем не менее их крепко связывала главная общая черта — преданность. Она рассказала о своей матери, настырном медицинском специалисте, которая изо всех сил сопротивлялась отставке, и о брате, недавно купившем разрешение на второго ребенка.

— Вы хорошо помните свою мать? — спросила Корделия. — Насколько я поняла, она умерла, когда вы были еще ребенком. Несчастный случай, как с моим отцом?

— Не случай. Политика. — Он сразу посерьезнел, лицо стало отчужденным. — Вы разве не слышали о Резне Юрия Форбарры?

— Я… мало что знаю о Барраяре.

— А, понятно. Так вот, император Юрий на последней стадии своего безумия стал чрезвычайно подозрительно относиться к собственной родне. Что ж, в конце концов это пророчество претворило в жизнь самое себя. Однажды ночью он выслал сразу несколько отрядов убийц. Взвод, отправленный за принцем Ксавом, не сумел пробиться сквозь его охрану. И по какой-то неясной причине он не послал убийц к моему отцу — вероятно, потому, что тот не был потомком императора Дорки Форбарры. Не представляю, чего хотел добиться Юрий, убивая мою мать и оставляя отца в живых. Ведь после этого отец перешел со своими войсками на сторону Эзара Форбарры в начавшейся гражданской войне.