Страница 23 из 40
Над сведениями за полугодие она корпела дома весь остаток дня. Кажется, ничего сложного - привести в систему показатели по удойности на корову, по группам и в целом по ферме, высчитать среднюю жирность молока, отразить на бумаге "движение стада", то есть указать, сколько было и сколько стало коров, быков, телок и бычков, какое количество молодняка поставлено на откорм да сдано государству на мясо. Все эти показатели она знала наизусть, были записаны они у нее в тетрадку, которую она постоянно носила в кармане. Но привести это в стройную систему на бумаге оказалось для нее сущей мукой: как-никак образование всего три класса, да и много писать до работы на ферме ей не приходилось. Даже писем посылать было некому. Шариковая ручка непривычно скользила в пальцах, но Фекла старательно выводила буковку к буковке, циферку к циферке, чтобы председатель мог все хорошо понять и не ошибиться, когда будет держать ответ в райкоме. * * * Фекле очень хотелось сходить по ягоды. Уже поспела черника, скоро будет и морошка. Больших заморозков в начале лета не было, и ягодники сохранили цвет. А раз цвет уцелел, будет и плод. Идя утром проторенной дорожкой на ферму, Фекла видела, как в тундру, к озерам тянутся старухи, детишки, молодухи. Она даже не помнила, когда ходила по ягоды последний раз. Все дела удерживали. Да и не хотелось нежелательных пересудов: вот, дескать, Зюзина бросила ферму и убежала по ягоды... Но наконец Фекла все же решилась выбраться в лес. В субботу особенно тщательно проверила, все ли в порядке на скотном дворе, а воскресным утром взяла корзинку и пошла. Был солнечный день. Холодноватый восточный ветер освежал лицо, с губы доносились запахи моря. Фекла шагала быстро по бурой торфянистой тропке, огибая бочажки с водой, ощущая необыкновенную, давно не испытанную легкость во всем теле. До небольших озер, окруженных кустарником и низкорослыми березками, было рукой подать. Вскоре Фекла вышла к озеру Глубокому и стала брать чернику. Быстро наполнила корзинку и поспешила домой. Перекусив и высыпав ягоды на холстину, она решила сходить к озеру еще раз. По пути заглянула на ферму справиться, увезли ли молоко после утренней дойки. Но второй раз быстро набрать корзинку не удалось: пока Фекла ходила домой, ягодницы порядком обобрали кусты. И когда корзинка снова наполнилась, солнце уже коснулось края земли. Ветер поутих, стало спокойно и тепло. Фекла огляделась вокруг и поразилась глубине неба и шири горизонта, который полукружьем охватывал тундровую даль. Над озером летела гагара, она то опускалась на воду, то поднималась, и Фекла видела, что крылья гагары снизу подбиты золотистым пухом, который искрится и будто просвечивает насквозь от лучей солнца. Спокойная заря отражалась в воде, и казалось, было две совершенно одинаковые зари, разделенные полоской дальнего кустарника. У берегов озера покачивался камыш, на мелководье вода рябила, и сквозь нее был виден мелкий песок. Фекла села у самой воды, сняла платок, поправила волосы и долго сидела неподвижно, словно и сама стала частицей этой удивительной неброской природы. Она думала о том, что редко выходит в тундру, все у нее работа да домашние дела, а полюбоваться всем тем, что вокруг, и отдохнуть некогда. Ведь в общении с природой человек обретает состояние покоя, равновесия и душевной чистоты, очищается от всего наносного, суетного и мелочного. Фекла тихонько вздохнула и поднялась с кочки. На пути домой она свернула чуть влево, к другому озеру - Тихому, что было неподалеку. В детстве она любила ходить к нему с девчонками. Очень уж заманчиво поблескивало оно в просветы между березками. Вода в нем прозрачная, чистая-чистая. Пить ее из пригоршни сущее удовольствие - и не хочешь да напьешься... И вот теперь ей захотелось поглядеть, как в озере Тихом колышется на заре розовая вода, как шуршат у берегов зеленовато-желтые камышинки, как с поверхности воды взлетают чайки, кружат над озером и тоскливо кричат: "Кили-и... кили-и!" Фекла пробралась через кусты и, придерживаясь за корявую сучковатую березку, зачерпнула воды рукой и глотнула её, ощутив холод во рту. Озеро лежало перед ней в зеленом березовом ожерелье. Внизу, в камышах, стал наслаиваться легкий туман. Просветленная вышла Фекла на тропку, что вела к дому, и тут увидела между деревцами рыболова. С длинной удочкой он зашел по мелководью в резиновых броднях далеко в озеро. На голове у него была соломенная шляпа. Шляп в Унде не носили, и Фекла решила, что это, наверное, какой-нибудь командированный. Но когда рыболов повернул голову, она узнала Суховерхова. Фекла слышала, что после окончания учебного года Суховерхов собирался съездить на родину в Липецкую область. Значит, он уже вернулся. Она спустилась к воде и окликнула: - Леонид Иванович! Он быстро обернулся и, узнав ее, вышел на берег. В одной руке Суховерхов держал удочку, в другой нес прозрачную полиэтиленовую сумку, в которой виднелось несколько рыбешек средних размеров. - Ловится рыба? - спросила Фекла. Суховерхов поздоровался и повыше поднял сумку. - Вот, окуни. Тут, кроме них, другой рыбы, видимо, нет. Да и окуни держатся в глубине, на дне ямы. Если бы не такие сапоги, не поймать бы ни хвоста. - А вы не свалитесь в яму? - Я осторожно. Дно удилищем щупаю... Суховерхов бережно опустил сумку на траву, рядом положил удочку и, подвернув голенища сапог, пригласил Феклу сесть на старый обрубок дерева возле кострища. Трава уже покрывалась росой, и Суховерхов, наломав веток, сел на них. - Какие крупные ягоды, - сказал он, заглянув в корзинку Феклы. - Ешьте, не стесняйтесь. Суховерхов осторожно взял сверху немного ягод. - - Вкусные! - зажмурился он. - Сладкие и холодные. - Ешьте вволю. У меня дома еще есть. Я уж здесь сегодня второй раз. Вы на родину ездили? - спросила Фекла. - Ездил... Суховерхов рассказал ей про свою поездку, про то, как, прибыв в родной город, с трудом нашел старых знакомых. - Все там изменилось, - грустно заметил он. - Родных у вас там не осталось? - Никого. Посмотрел я, как там живут, и уехал. - Вам бы на юг, на курорт! - сказала Фекла. - Не люблю курортов. Там все искусственное. - Как это? - Ну, здания, парки, дорожки, газоны, пляжи - все сделано по плану, как бы по линеечке... В огромных зданиях напичкано людей, выходят они на обнесенные проволочными сетками пляжи и лежат там днями изнемогая от жары, духоты и тесноты... Нет, плохо на курортах. Тесно. И весь комфорт, хоть и современный, какой-то казенный, стандартный... - Я никогда не была на курортах, - призналась Фекла. - И не надо! - с живостью подхватил Леонид Иванович. - Здесь лучше всякого курорта. Одни озера чего стоят! Ширь, красота, раздолье! Дышится легко. Он отодвинул от себя корзинку с ягодами. - Вдоволь наелся черники. Спасибо вам. Фекла, заметив, что не только рот у него стал черным, но и подбородок и щеки измазаны соком, достала из кармана чистый платочек. - У вас все лицо в ягодах. Утритесь. - Правда? - Он послушно взял платок и стал вытирать губы. - Теперь как? Вместо ответа она взяла у него платок, намочила его в озере и отжала. А затем влажным платочком осторожно провела по подбородку и щекам. - Теперь ладно. Удить будете? - Да нет. Пожалуй, хватит. Суховерхов посмотрел на закат. Солнце стойло совсем низко над горизонтом. В летнюю пору оно здесь почти не заходило. Фекла смотрела на Суховерхова выжидательно, и он поймал этот взгляд. Еще с того вечера, с именин, он почувствовал влечение к этой женщине и все к ней присматривался. Нравилась ему уверенность в ее взгляде, осанке, походке. Нравилось то, что она прекрасно знала себе цену и то, чего хочет от жизни. Фекла выглядела намного моложе своих лет, и во внешности, и во всем ее поведении чувствовалась сдержанная, зрелая сила. Суховерхов молчал, сидя на влажных от росы ольховых ветках, и думал о ней. И Фекла думала о том, что вот этот скромный, немолодой уже мужчина мог бы стать ее спутником в оставшейся жизни. Он, пожалуй, ей нравился, хотя Фекла и не разобралась еще до конца в своих чувствах. Но не поздно ли в ее годы строить семью? Ведь в ее жизни уже наступает осень - с дождями, листопадом, с холодными туманными рассветами и печальными и темными вечерами. Она прервала затянувшееся молчание: - Идемте домой. Поздно. Уже и роса выпала. Суховерхов поднялся и помог ей встать. Фекла шла впереди и все время чувствовала на себе его взгляд. Он волновал, тревожил ее, однако она не оборачивалась. Лишь когда они вошли в уснувшее село, Суховерхов поравнялся с Феклой и сказал: - Сейчас бы сварить свежую уху! Но мой хозяин, конечно, спит. - Ермолай-то? Спи-и-ит. - Замечательная была бы уха! - мечтательно произнес Леонид Иванович. - Идемте ко мне! Я затоплю плиту и сварим... - предложила Фекла. Дома она принесла дров, растопила плиту, поставила воду в кастрюле и принялась на столе чистить окуней. Работа в ее руках спорилась. Дрова в плите весело потрескивали, в неплотно прикрытую дверцу выплескивались огоньки, пахло смолистым дымком от бересты. - Картошки положить? - спросила Фекла. - Пожалуй, нет. От нее утратится вкус настоящей ухи. Если положить картошки, то это будет уже не уха, а рыбный суп, - пояснил Леонид Иванович. - Лаврового бы листика... - Положу лавровый лист. И луку, да? - И луку, если есть. - Есть. Как же нет? Вскоре в избе вкусно запахло свежей ухой. Фекла разлила ее по тарелкам, нарезала хлеба, поставила солонку и пригласила гостя к столу. - Пожалуйте кушать, - улыбнулась она ласково. Суховерхов, заботливо переобутый в теплые валенки, сел за стол и стал есть, обжигаясь и похваливая поварское искусство хозяйки. Потом они пили чай, а после чая Леонид Иванович еще посидел, покурил и, уже подремывая, все смотрел, как в полусвете белой ночи вырисовывается перед ним округлый овал лица Феклы. - Надо идти, - сказал он, погасив папиросу. - Как хотите, - ответила Фекла и мизинцем стала смахивать со стола маленькую хлебную крошку. - Вы сказали: "Как хотите". А если... А если я останусь? - неуверенно спросил он. - Оставайтесь, - сказала Фекла и тихо, взволнованно вздохнула...