Страница 25 из 27
4
Шхуна "Тира" небольшое частновладельческое судно - отбыла с грузом товаров из Лондона ровно в полдень следующего дня. Егор, как и Янсен, шел матросом, работал у парусов, прибирал на палубе. В ту пору в Северном море стояли туманы, облачность была низкой и для солнца почти непробиваемой. Часто выпадали дожди. Вначале дули слабые западные, а потом, дальше к северу, - северо-восточные ветры. Дважды на пути из Лондона в Берген "Тира" попадала в шторм. Для такого маленького судна шторма представляли большую опасность, но остойчивость у шхуны была великолепная. Пузатый округлый корпус позволял ей отлично держаться на волне, хотя и швыряло ее, как поплавок, во все стороны. Качка была неимоверной, волны перекатывались через палубу. Егор, уж, кажется, немало повидавший штормов в Атлантическом и Индийском океанах, здесь едва удерживался на ногах, его сильно мутило. Однако он крепился и не подавал вида, что еле-еле переносит качку. Янсен подтрунивал над ним: - Это тебе не на клипере "Поймай ветер"! А шторм все бушевал, и в кубрике стало душно от того, что люки были задраены. Как бы там ни было, шхуна "Тира" под управлением невозмутимого Роллона благополучно пришла в Берген, и Егор, поблагодарив капитана, сошел вместе с Янсеном на берег. Янсен привел его к себе на окраину города в небольшой старинный домик с очагом посреди кухни. Жена его, рослая голубоглазая норвежка, конечно, обрадовалась супругу, который вернулся-таки в родные края с приличной суммой заработанных денег. Она приняла и русского матроса, хотя и без особого восторга, но вполне гостеприимно. У Янсена было много детей. Егор пытался их сосчитать, но они постоянно выбегали на улицу, возвращались и опять убегали - и он сбивался со счета: то ли семеро, то ли восьмеро... Норвежец сдержал слово, дал Егору старенький, но крепкий, аккуратно сработанный сундучок, и Егор переложил в него скромные пожитки и подарки, купленные в Лондоне перед отплытием. Русские корабли в Бергене бывали редко, они чаще приходили в порт Варде на полуострове Варангер, и Янсен устроил Егора на рыбацкую шхуну, шедшую в Баренцево море за треской и палтусом. В Варде Егор стал поджидать русские купеческие парусники. Но было еще рано, навигация в Белом море не началась. Он снял угол у одинокой пожилой норвежки и стал работать в рыбном порту, разгружать парусники, приходившие с уловом сельди. Каждый вечер он обходил все шхуны, стоявшие у пристани, в надежде увидеть русский корабль. И вот однажды, уже в июне, когда началось мягкое скандинавское лето с белыми ночами, под вечер к причалу подошла на буксире за лоцманским катером шхуна из Архангельска. Еще издали Егор увидел на борту знакомое название "Тамица". С каким нетерпением он ждал, когда она ошвартуется у причала, с какой радостью глядел во все глаза, как русские мужики разгуливали по палубе в сапогах, овчинных безрукавках и треухах! Его слух приятно ласкала родная архангельская речь: - Эй, Петруха! Какого лешего копаешься там? Спишь на ходу, язви тебя в печенку! Эти "ласковые" слова несомненно принадлежали хозяину, который сам водил судно. А вот и он появился на палубе в поддевке, в начищенных сапогах-вытяжках, в картузе и направился к сходням. - Вахтенным в оба глядеть! На судно никого не пущать! Я иду к портовому начальству... Эй, Петруха! Да што ты в самом-то деле? Долго я ждать-то буду! Из люка вылез огромный матрос в бахилах, перехваченных под коленями ремешками, в чуйке и поярковой шляпе, с небольшой кожаной сумкой в руке. Это, видимо, и был тот самый Петруха. Он заторопился к хозяину, и оба они сошли на пристань. Егор нетерпеливо приблизился к ним. - Здорово, земляки! Хозяин резко остановился, будто споткнулся, и воззрился на Егора с удивлением. Егор, конечно, узнал это доброе мужицкое лицо с крупным носом и спокойными серыми глазами. - Эт-то что ишо за земляк выискался? Откудова? Кто таков? Егор с нескрываемой радостью одним духом выпалил: - Да Егор я, Пустошный. Неужели не узнаете? - Его-о-ор? Пустошный? - протянул хозяин изумленно. - Не тот ли Егор, который ко мне в команду просился прошлым летом? - Он самый. - Ну здравствуй, Егор, - хозяин снисходительно подал руку. - Ушел-таки в море? Наплавался? - Наплавался... досыта... - Вот дьявол! Ну не дьявол ли? Экой настойчивой! Дед не пускал, а он ушел... Гли-ко ты. Нет, ты глянь, Петруха, ведь ушел... Ну и ну! восторженно говорил хозяин шхуны, с любопытством оглядывая Егора с головы до ног. - Гли-ко, и одет по-иноземному: башмаки, штаны заморские, шапчонка с шишечкой... Черен словно грач. Неужто по южным морям скитался? - Плавал на чайном клипере в Китай, - не без гордости ответил Егор. - Из Лондона. - А в Лондон как попал? - Со смоляной пристани на английском барке. - Во как! Видали наших? - обратился хозяин опять к Петрухе. Тот согласно и уважительно кивнул, глядя на Егора с любопытством. - Ну дак что, домой хошь, или как? - спросил хозяин. - Домой! Так хочется, что слов не нахожу... До слез хочется! - Ладно. Теперь-то я тебя, пожалуй, возьму. Дед, поди, заждался! Небось слезы проливает старый. Пропал внук! Погоди, а хвоста за тобой нету? С властями здешними в ладах? Не провинился ли чем? - Нету, дяденька, хвоста. Ничем не провинился. На пристани робил, вас поджидая... - Н-ну ладно, коли так. А дед-то, поди, истосковался, - повторил хозяин. Хоть ты и на клипере ходил, и аглицкие штаны носишь, а все же он тя за уши надерет! - Пущай дерет. Мне будет только приятно... - Ладно. Мы отплываем денька через три. Разгрузимся, погрузимся и подымем паруса. Приходи. - Спасибо... А как вас звать-величать? - поинтересовался Егбр. - Звать меня Митрием, по отчеству Евсеевич. А фамилия известна - Куроптев. - Спасибо. Можно ли сегодня придти к вам? Мне уж тут больно надоело... - Ну ладно, приходи и сегодня. Место в кубрике найдется. Русских щец похлебаешь, про путешествия свои расскажешь. Люблю я слушать про путешествия. И сам, как видишь, путешествую...
5
Ровно через неделю на русской шхуне "Тамица" Егор скоренько добежал до Архангельска. Хозяин судна Дмитрий Евсеевич Куроптев счел нужным сам доставить путешественника к деду: то ли опасался, что Егор снова куда-нибудь исчезнет, то ли ему просто хотелось порадовать Зосиму Иринеевича. Впрочем, у него нашлось к парусному мастеру и дело. - Мне надобно заказать новый грот. Старый-то поистрепался. Поедем вместе, - сказал он Егору, когда шхуна стала на якорь. Дмитрий Евсеевич нанял на берегу подводу, погрузил на нее две штуки парусного полотна. Всю дорогу Егор молчал и с любопытством смотрел на родной город. В нем все как будто оставалось по-старому. Все так же сверкали маковки церквей. На пристани было шумно и суетно - грузились суда. От складов на подводах везли мешки с зерном и мукой, бочки с рыбой, тюки с разными товарами. На Троицком проспекте взад и вперед катили извозчичьи пролетки. Губернские дамы, разодетые в пух и прах, шли по ярко освещенной солнцем мостовой под разноцветными зонтиками, чтобы уберечь от загара "томную бледность лиц". Дворники в фартуках с цигарками на губе подметали тротуар широкими метлами. Матросы на ходу подшучивали над девушками, любезничали, пытались назначать свидания. Мастеровые, крестьяне из окрестных деревень спешили по своим делам; в пролетках важно восседали гарнизонные пехотные и морские офицеры да чиновники. Телега пересчитала колесами деревянный настил Кузнечевского моста и втянулась в узкие соломбальские улочки. Вот, наконец, и дедовский дом. Зосима Иринеевич приметил в окно, что по проулку мягко катится по траве чья-то, телега. Он вгляделся получше в людей, которые ехали, признал внука и засуетился, заходил по избе, спотыкаясь от радости о разные предметы. Вспомнив о вожжах, давно приготовленных для такой встречи, торопливо снял их с деревянного штыря и вышел на крылечко. Егор, увидев деда, не сразу заметил зажатые у него под мышкой ременные вожжи. Он смотрел в лицо Зосимы Иринеевича, примечая, не очень ли он постарел, здоров ли... А дед уже размахивал вожжами: - А ну иди сюды, такой сякой! Я тя попотчую! Строптивость в характере деда осталась прежней Но что-то надорвалось в его старом сердце, и он, выронив вожжи, засеменил к телеге. Егор соскочил с нее и кинулся к Зосиме Иринеевичу, намереваясь заключить его в объятия. Но дед опередил его, вцепился обеими руками в уши внука и стал пребольно тянуть их к себе. Целуя Егора, он тыкался сивой бородой ему в лицо, не выпуская, однако, ушей из цепких пальцев. По щекам у него текли слезы, но дед все равно мял Егоровы уши. Тому было больно, но он терпел... - Вернулся-таки! Вспомнил, что есть у тя дед! Ах, такой-сякой! Дед наконец выпустил уши и они зарделись на солнце, как петушиные гребешки. - Прости, дедушко, что я самоходом ушел... Прости! - Егор опустился на колени. - Да чего уж там... чего уж там... Вернулся и ладно. С крыльца, смеясь, кричал Акиндин: - А вожжи-то, Зосима Иринеевич! Забыл про вожжи-то? - Да ладно уж, - радостно сказал дед, махнув рукой. Хозяин "Тамицы", наблюдая эту сцену, хохотал: - Я еще в Варде говорил, что дед непременно тебе уши надерет! Так оно и вышло. Гли-ко, горят, как маков цвет! Дед позволил Егору встать с колен и обнять себя. Егор от всей души сделал это и троекратно расцеловал деда. Тот заметил: - Ишь, силы накопил! Что медведь. Женить пора. Крепко на якорь посажу, штобы боле не бегал! Где побывал-то?.. - Во многих морях-океанах, в разных странах побывал, дедушко. Расскажу после... Акиндин, приковыляв к ним, широко раскинул руки и тоже стал обниматься. Серьга блестела на солнышке. - Молодец! Моряк! - хвалил он Егора. Услышав шум во дворе, с огорода прибежала мать - она там окучивала картошку. Увидев сына, вся расцвела и бросилась к нему: - Что же ты, Егорушко, ни письмеца не прислал, ни депеши какой... Только одну записочку и оставил... У меня все сердце изболелось! - Прости, матушка. Море меня позвало. - Море-то позвало, да хоть бы весточку подал! Скрипнула тихонько калитка, по проулку легко бежала к избе, не таясь, не скрывая радости, Катя, лоцманская дочь. Она, подождав, когда придет ее черед, обвила тонкими руками его шею и поцеловала прямо в губы, а потом вдруг застеснялась, отпрянула в сторону и закрыла глаза рукавом. Дед заметил восторженно: - Вижу - невеста есть. Посажу на якорь, посажу! Никудьт боле не уйдешь! В тот день в доме Пустошных было весело. Зосима Иринеевич пригласил всех на обед по случаю возвращения внука из дальнего плавания. Парусные мастера прервали работу и сели за стол. Дед не отпустил без угощения и хозяина "Тамицы" Куроптева. Не обошли приглашением и Катю, которая подросла и заметно похорошела. Егор не сводил с нее глаз. Он был, конечно, в центре внимания. Не торопясь, по порядку рассказывал о своих странствиях, начав с того, как рано утром убежал из дому на пристань... Он рассказал о первом для него шторме на "Пассате", о капитане Стронге, о Лондоне, о том, как попал на клипер и ушел в дальний рейс; как трудно ему порой приходилось в этом плавании и как он все трудности перенес и почувствовал себя настоящим матросом. Не умолчал и об испанце, умершем от лихорадки, и о том, как во время шторма упал в море голландец, как Егор пытался помочь ему, спустить шлюпку, но это не удалось... Дед слушал и покачивал головой. - Вот ведь как! Жизнь человеческая там и в грош не ставится! Слава богу, что с тобой, Егор, ничего не приключилось. - Со мной-то не приключилось. А вот другим матросам, что мыкаются по морям, живут без роду, без племени, иной раз трудновато приходится, говорил Егор. Дед уже больше не осуждал его, а, наоборот, гордился внуком и все повторял: - Хороший у меня внук вырос! К морю очень привержен. Кровь наших дедов-мореходов в нем шибко играет. Все были довольны возвращением Егора. За время плавания он возмужал, раздался в плечах. Дед, окончательно подобрев, сказал: - Вижу - мужиком стал! Принимай теперь парусную. А я - на покой. С меня хватит. Отдыхать буду. В церковь ходить да на печи полеживать. - Твоя воля, дедушко, - согласился Егор. - А я так думаю: парусам скоро придет конец, - бухнул слегка захмелевший Акиндин. - Теперь паровые суда станут по морям ходить. Ты, Егор, вовремя смотался на клипер. Поймал за хвост вчерашний день... Егор задумался, полуприкрыл глаза светлыми ресницами и отчетливо ярко в памяти его всплыл красавец клипер при полной оснастке, бегущий по шумным волнам теплого южного моря. Ему стало грустно: "Неужто парусники переведутся?" И, словно угадав его мысли, Куроптев степенно возразил: - На наш век хватит и парусов. Возражать ему никто не стал, и Егор повеселел. Пока у Зосимы Иринеевича угощались да слушали Егора, голосистые соломбалки, копавшиеся на огородах в грядках, передавали друг другу очередную новость: - Егорко Пустотный домой воротилсе! - Не Зосимы ли внук? - Он самой. - А откуль воротилсе-то? - В Англии был... - Значит аглицкой странник? - Выходит так. - Аглицкой Егор... - Аглицкой! Истинно так. Был Ваня Датской, Сенька Норвецкой, Тимоха Кольской, а этот - Аглицкой. С тех пор и стали его называть: "Аглицкой Егор". А про Катю, когда он женился, говорили: "Аглицкого Егора жонка". 1 Летик - южный ветер (поморск.)