Иван Калита

Особую остроту приобрела в эти годы проблема раздела территории Юго-Западной Руси. Здесь схлестнулись интересы Польши, Венгрии, Литвы и Орды. Последние местные правители из династии Рюриковичей уже сходили с политической сцены, и назревала большая схватка за их наследство. Орда, привыкшая собирать здесь дань и считавшая эти края частью «русского улуса», не собиралась никому уступать. Между тем Польша и Венгрия в 1320 году заключили союз, имевший целью совместные действия против немцев и татар (131, 23). Готовился к наступлению на юг и литовский князь Гедимин.

В этих условиях главной задачей ханской дипломатии было не допускать присоединения Литвы к антиордынской коалиции, найти пути к сближению с Гедимином, но при этом наглядно показать ему, сколь тяжкие последствия будет иметь для его владений война с Ордой. Вместе с тем Узбек имел целью включить некоторые владения Гедимина в состав своего «русского улуса». В этой связи ему казались весьма желательными браки правителей Северо-Восточной Руси как с дочерями Гедимина, так и со знатными невестами из дома Чингизидов. Первые «притягивали» Литву к Руси, вторые – Русь к Орде.

Началом целой серии брачных маневров Орды была свадьба Юрия Московского и сестры хана Узбека Кончаки в 1317 году. Сыновья Юрия и Кончаки-Агафии должны были со временем возглавить русские земли и обеспечить их полную лояльность по отношению к Орде. Возможно, хан имел и более далекие планы на сей счет.

Смерть Агафий в тверском плену разрушала всю комбинацию. Несомненно, это был сокрушительный удар по могуществу Юрия. Вторую знатную невесту для московского князя хан искать не собирался. Более того, со смертью Кончаки-Агафии Юрий становился лишним в той игре, которую задумал Узбек. Бездетный великий князь Владимирский должен был уступить свой трон другому – тому, кто мог бы стать лучшим исполнителем ханского замысла.

Юрий быстро осознал случившееся. Тяжело униженный, лишенный не только политического будущего, но и семейных надежд, – он был похож на раненого зверя. Здесь открывается причина той лютой ненависти, которую Юрий питал к Михаилу Тверскому после Бортеневской битвы. Эта кипевшая ненависть выплескивалась то бесцельным убийством тверского посла, то злорадством при виде казненного тверского князя, которое возмутило даже видавших виды татар. Отсюда же – и надругательство Юрия над телом Михаила по дороге из Орды на Русь, и циничный торг с сыновьями Михаила о цене за выкуп ими тела отца. Огнем этой ненависти отсвечивает и подозрительный тверской пожар осенью 1318 года, когда «погоре большая половина града» (23, 38).

Глухая кончина ордынской жены Юрия стала «палкой о двух концах»: один ударил по Юрию, а другой – по самому Михаилу, которого обвинили в убийстве (отравлении) сестры хана. И если Кончака действительно стала жертвой политического убийства, а не того «зело сильного мора», который гулял по Твери в 1318 году (27, 403), – Михаил Тверской шел на смертельный риск. Однако в этом и была его обычная тактика: дерзкая, жестокая игра, ставкой в которой становилась не только честь, но и жизнь. Собственной жизнью ему и пришлось заплатить за гибель жены Юрия.

Но когда гнев Узбека поутих, настал час расплаты и для Юрия. Ему предстояло освободить место. Для кого? Ответом на этот вопрос стал брак 22-летнего тверского князя Дмитрия Михайловича с дочерью Гедимина Марией зимой 1320/21 года.

Столь важный в политическом отношении династический союз, конечно, не мог быть заключен без воли Узбека. Потерпев неудачу с московско-ордынским семейным альянсом, хан видел теперь претендентами на литовские уделы будущих детей Дмитрия Михайловича и Марии Гедиминовны. Да и сам этот брак намечал путь к сближению Литвы и Орды (через ее «русский улус»). Его логическим следствием должна была стать передача Дмитрию великого княжения Владимирского. Это хорошо понимали в Твери. Перед их князем открывались новые политические горизонты не только на Руси, но также в Литве и Орде. Не случайно, сообщив о свадьбе Дмитрия, тверской летописец замечает: «И бысть всем людем радость во Твери» (22, 187).

Эти годы вообще были обильными на свадьбы. Все понимали, что за гибелью Михаила Тверского последует новый тур междукняжеской войны. За время краткой мирной передышки родители спешили устроить семейную жизнь своих детей, а заодно и составить с помощью браков новые политические союзы.

Князь Михаил Ярославич долго тянул с женитьбой своих старших сыновей Дмитрия и Александра. Сначала он просто не имел для этого времени: в 1313 – 1315 годах он жил в Орде, в 1316 году занимался покорением Новгорода. А после брака Юрия Московского с Кончакой в начале 1317 года Михаил стал лихорадочно искать для своих сыновей такие партии, которые могли бы уравновесить успех москвичей. Для этого нужна была милость хана, благоприятная ситуация. Михаил так и не дождался ее. Но уже осенью 1319 года, похоронив мужа и рассадив сыновей по уделам согласно его завещанию, княгиня Анна стала подыскивать своим сыновьям подходящих невест.

Зимой 1319/20 года (по Никоновской летописи – осенью 1319 года) женился второй сын Михаила Тверского – 18-летний Александр (21,41). Его женой стала княжна Анна – дочь князя Святослава Глебовича, убитого татарами под стенами Брянска 2 апреля 1310 года (43, 51). В браке у них родился сын Лев. Ранняя кончина Анны заставила Александра жениться вторично. Его новую жену звали Анастасия. Она была сильной, энергичной женщиной, сумевшей впоследствии, после гибели мужа, взять в свои руки удельные дела малолетних сыновей. Брак этот был увенчан многочисленным потомством. Потомки Александра и Анастасии правили в Твери до самого конца ее независимости (1485 год).

В конце 1319 года тверичи послали сватов к московскому князю Юрию Даниловичу. Сын Михаила Тверского 13-летний Константин предлагал руку и сердце дочери Юрия Софье (138, 67). Предложение было принято, и в начале февраля 1320 года сыграли свадьбу.

В то время княжеские свадьбы праздновали долго и основательно. Молодые обычно венчались в городе, где княжил отец невесты. Там устраивали первый свадебный пир. Затем торжества продолжались у отца жениха (43, 11). Но на сей раз традицию пришлось нарушить. Венчание состоялось не в Москве или Твери, а на нейтральной территории, в Костроме. (Ехать друг к другу в гости сваты, кажется, опасались.) Церемония была совершена в городском соборе во имя Федора Стратилата. Точная дата этого события неизвестна. Летопись говорит только – «к великому заговенью», то есть перед началом Великого поста (104, 89). Следовательно, венчание произошло в сыропустную («масленую») неделю, которая в 1320 году начиналась в понедельник 4 февраля и заканчивалась в воскресенье 10 февраля. (В позднейшее время церковь не разрешала совершать бракосочетание на масленой неделе (54, 1236). Однако в XIV веке это правило не было еще общепринятым (68, 389). Возможно, однако, что летописец не случайно отметил «к великому заговению», увидев в этом некую дерзость.)

В какой из дней «масленой» недели состоялось венчание? Обычным днем княжеских свадеб было воскресенье. «Великое заговенье» – это и есть в прямом смысле воскресенье, канун первого дня Великого поста («говения»). Воскресенье 10 февраля имело особый христианский смысл. Это было. «Прощеное воскресенье» – день примирения и прощения своих врагов по примеру Спасителя. В этот день в монастырях, соборах и приходских церквах совершался торжественный обряд взаимного прощения. В песнопениях этого дня звучит то же возвышенное настроение: «Друг друга обымем, рцем, братие! и ненавидящим нас, простим вся».

Примечательно, что за два дня до венчания, в пятницу 8 февраля, был день памяти общего предка московских и тверских князей великого князя Владимирского Ярослава Всеволодовича (1238 – 1246). Один его сын (Александр Невский) стал родоначальником московской линии князей, а другой (Ярослав) – тверской. Родившийся 8 февраля 1190 года, в день памяти святого Федора Стратилата, Ярослав Всеволодович имел церковное имя Федора. Несомненно, что в день именин общего предка (прадеда жениха и прапрадеда невесты) обе семьи уже были в Костроме и вместе встречали престольный праздник в костромском соборе Федора Стратилата. Чествование памяти общего предка должно было укрепить между недавними врагами ту новую «любовь», в которой Дмитрий Тверской поклялся Юрию при встрече во Владимире в августе 1319 года (23, 40). Знаменательно, что летопись в рассказе о событиях 1319 – 1320 годов постоянно повторяет родословную московских и тверских князей: «правнук Ярославль», «внук Александров» (22, 187). Здесь – отражение примирительного и покаянного настроения, которое овладело тогда князьями. Все устали от крови и ненависти. Настал миг прояснения. Людям до отчаяния нужна была хотя бы временная «тишина», возможность уладить отношения со своей страждущей совестью.