Адъютант его превосходительства

– В этом тревожно-торопливом ритме зазвучал диссонансом замедленный стук Наташиных каблучков. Теперь Наташа одна, без Кольцова, шла по тем­ной улице. Завернула к «Буффу». Постояла темного и снова пошла. Не дойдя до ярко освещенного подъезда ресторана, повернулась и скучающей походкой пошла обратно. Несколько раз она неторопливо проделала этот путь. Туда и обратно.

Из темноты выплыл какой-то пьяный толстяк. Поравнявшись с Наташей, замедлил шаг, доверительно ей сообщил:

– А мне тоже одиноко.

Наташа не ответила. Она повернулась, снова пошла в сторону «Буффа».

– Плачу золотыми, – без надежды бросил он ей вслед, порождал немного и – так же бесшумно растворился в темноте.

Из «Буффа» вывалила подвыпившая компания.

– Извозчик! – закричал один.

Но извозчика не было.

– Пошли пешком, здесь близко.

И они скользнули в темноту… Вскоре они преградили дорогу Наташе, которая одиноко брела по улице.

– Я вас люблю! – встав на колено, патетически воскликнул один из ком­пании. – Я не могу без вас жить!..

Остальные тесно окружили их, пьяно ожидая продолжения забавного эпи­зода.

Но случилось непредвиденное: кто-то ворвался в гущу компании.

– Вы!.. Приставать к женщине!

Глухо прозвучал удар, и один из пьяных покатился по брусчатке. Дру­гой, тот, что стоял на коленях, кулаком подсек напавшего на компанию че­ловека. Завязалась потасовка. В темноте слышались глухие удары, стоны и ругань.

Наташа торопливо вбежала в ярко освещенный подъезд «Буффа». Бросилась к группе офицеров, встревоженным голосом сказала:

– Господа… здесь, рядом, напали на офицера!..

Несколько человек тотчас бросились в темноту. Захлебнулась и смолкла музыка. Лавиной повалили из ресторана офицеры. И гражданские в черных фраках. И любопытные дамы…

– Где?

– Что случилось?

– Кого убили?..

Сквозь встревоженно гудящую толпу протиснулся ротмистр Волин.

В световой овал ресторанного подъезда в сопровождении офицеров вошел Кольцов. Мундир его в нескольких местах был разорван. Лицо в кровоподте­ках и ссадинах.

– Что произошло, Павел Андреевич? – бросился к нему Волин.

– Ничего особенного, ротмистр! Просто какие-то скоты были невежливы с моей дамой!..

Волин пригласил Кольцова и Наташу в зал, усадил их за свой стол. Мо­лоденькие контрразведчики стоя ждали, когда Волин представит их адъютан­ту командующего. Они знали его по штабу и были наслышаны о его отчаянной храбрости.

– Вот чего я не понимаю, – пьяно сказал Волин. – Чего я не понимаю, это почему Павел Андреевич не у наев контрразведке. Разливайте!.. Даме закажите шампанского!..

Молоденькие офицеры стали услужливо разливать коньяк, послали офици­анта за шампанским.

– Я видел капитана в деле! – продолжал Волин. – В настоящем боевом деле, господа! Он не говорил слов, он действовал…

Возле Волина вырос официант и, склонившись к самому его уху, что-то прошептал, указывая глазами на дверь.

– Но я занят!.. Я принимаю друзей!.. Так и скажите: он принимает дру­зей и к телефону идти не пожелал!

Официант снова что-то шепнул.

– Кто?

Ротмистр быстро вскочил и, пошатываясь, пошел между столами к выходу. Отсутствовал он не больше минуты, но обратно возвращался совершенно трезвым. Лицо встревожено. Он подошел к столу:

– Господа! К сожалению, я должен вас покинуть!

– Что-нибудь случилось? – спросил Кольцов.

Волин склонился к уху Кольцова, тихо прошептал:

– Убит капитан Осипов.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Отцветали в палисаднике Оксаниного дома подсолнухи, осыпались их сморщенные желтые лепестки. Лишь грустные мальвы не сдавались подступаю­щей осени – ярко горели среди пожухлой зелени.

В один из таких августовских дней отыскал Оксану единственный свиде­тель смерти Павла – бывший ангеловский ездовой Никита. Пришел он в город не хоронясь, потому что отвоевался и отъездился на конях до конца дней своих – руку и ногу потерял он в той схватке с белогвардейскими офицера­ми. Пришел и рассказал Оксане все как было.

Не плакала Оксана, не голосила. Молча выслушала его и закаменела. Просидела так на лавке в кухне до рассвета. Резкие скорбные морщины про­легли на ее лице в ту ночь. А утром поспешно оделась во все лучшее, что было, сошла с крыльца.

Пустырями вышла она на многолюдную улицу, гремящую мажарами и тачан­ками. Через весь город прошла с торопящейся на базар толпой. На площади Богдана Хмельницкого отыскала здание Чека.

– Здравствуйте, – поклонилась она часовому. – Мне до вашего самого главного.

Часовой внимательно оглядел Оксану, отметил мертвенную бледность ее лица и лихорадочно блестящие глаза.

– По какому делу?

– Важное дело, – сказала Оксана, подумала и добавила: – Чека касаемо! Часовой подошел к большому телефону в деревянном корпусе, покрутил

рукоятку:

– Барышня! Дай мне товарища Фролова!..

Через минуту он вернулся к Оксане, посторонился, пропуская ее в зда­ние…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Уже с раннего утра Микки, сидя в приемной, с восторгом и любопытством допрашивал кого-то по телефону:

– А капитан что?.. Ну-ну!.. Что ты говоришь!.. – Микки весь светился, оттого что одним из первых в городе оказался посвященным в такую но­вость. Он опустил трубку и доверительно, лучась довольством, сказал си­дящим в приемной офицерам: – Господа, я сообщу вам сейчас нечто потряса­ющее. Представьте себе, адъютант его превосходительства подрался вчера из-за своей пассии с какими-то цивильными…

Через приемную торопливо прошел Щукин. Не останавливаясь, бросил:

– У себя? – и не дожидаясь ответа, скрылся в кабинете командующего. Ковалевский сидел, утопая в глубоком кресле. Кивком он указал Щукину

на кресло против себя. А сам снял пенсне, привычно протер его и, близо­руко щурясь, спросил:

– Узнали что-нибудь?

– Пока ничего, Владимир Зенонович, – усаживаясь в кресло, мрачным то ном сказал Щукин. – Солдаты охраны показали, что в вагон никто не вхо­дил, шума борьбы они тоже не слышали.

– Что с пакетом? Нашли?

Никогда Щукин не видел командующего таким нетерпеливым и резким. Его благодушие как рукой сняло.