Адъютант его превосходительства

Кольцов понимал, что переигрывать нельзя, что нужно вести себя как можно естественней, сначала неопределенно хмыкнул, а затем равнодушно вымолвил:

– Любопытно. – И мгновенно подумал: «Очень важно, чтобы Дудицкий за­помнил, что сам решил показать мне этого заключенного». – Вон тот, что ли?.. Как вы их только различаете, поручик! Для меня они все на одно ли­цо! – небрежно сказал Кольцов и почти вплотную подошел к Семену Алексее­вичу, с высокомерным любопытством оглядел его с головы до ног, снова за­дал обычный вопрос: – За что здесь?

– Вам лучше знать, ваше благородие, – даже с некоторым вызовом отоз­вался Семен Алексеевич и, нагловато оглядевшись вокруг, словно приглашая всех на потеху, добавил: – Закурить не дадите?

Кольцов несколько помедлил, затем полез в карман, достал коробку, ве­ликодушно бросил:

– «Гаванну» тебе дам, скоту эдакому! Наверное, и не слышал, что такие на свете есть!

Красильников раскурил сигару и внешне, для зрителей, как бы смягчил­ся. Пристально взглянув на Кольцова, не слишком громко буркнул:

– На юге, под Одессой… курил такие… – И, не меняя тона, чертых­нулся: – Не горит, вошь тифозная!.. И все же махра, ваше благородие, с этой, как ее, «гаванной» по всем статьям спорить может.

«На юге, под Одессой… – отметил для себя Кольцов слова Красильнико­ва и тут же мысленно связал их с полученным из ставки Деникина донесени­ем. „Так вот зачем Красильников направлен сюда! – подумал он. – Там бес­покоятся о Южной группе… Тем более что-то надо предпринимать. Как-то надо предотвратить поездку Осипова к Петлюре, – И еще подумал: – Надо дать знать Красильникову, что я его понял“.

Снисходительно оглядев пленного, Кольцов сказал:

– Все! Кончилась для вас Одесса. Которых еще не успели добить – добьем. – Глядя в упор ему в глаза, добавил: – Постараемся?.. – и отошел к Дудицкому.

– Зря только сигару на такого скота извели, – с сожалением сказал по­ручик и, еще раз взглянув на пленных в сарае, объяснил: – Здесь самые отпетые. Смертники, одним словом.

А Семен Алексеевич потягивая сигару, задумчиво смотрел повеселевшими, чуть лукавыми глазами на удалявшегося по лагерному двору Кольцова.

После посещения лагеря Кольцов отправился на свидание с Наташей. И снова они медленно шли по тихим улочкам Харькова. Со стороны – пара влюбленных.

– Человек без имени, которого мы ждали, – в руках Щукина, – тихо ска­зал Кольцов. – Я видел его.

Он рассказал Наташе о письме Деникина Ковалевскому, о Южной группе и о том, что сегодня в девять вечера к Симеону Петлюре отправляется посла­нец Щукина со срочным предложением о совместных действиях.

– Нужны верные люди, которые бы смогли пустить под откос специальный поезд, – решительно закончил Кольцов.

Наташа подняла на него глаза, стараясь подавить в себе удивление.

– Сегодня? Но право, это…

– Речь идет о жизни тысяч красноармейцев… – четко и твердо объяснил Кольцов. – Попытайся сейчас же связаться с подпольной организацией в де­по. Уверен, товарищи найдут способ это сделать. – И, поразмыслив, доба­вил: – Часов в пять вечера я смогу зайти к вам. Хорошо, если к этому времени ты пригласишь кого-то из деповских. Хочу сам обо всем с ними до­говориться.

– Я попытаюсь, Павел, – поджала губы Наташа, обиженная суховато-дело­вым тоном Кольцова. – Попытаюсь разыскать машиниста Кособродова, ты его знаешь – он у нас на запасной эстафете. Поговори с ним, но не думаю, что это возможно!..

Они расстались. К вечеру Наташа привела на квартиру большого, по-мед­вежьи нескладного, с покатой сутулой спиной и узловатыми, темными, как сухие корни, руками машиниста Кособродова.

Кольцов уже ждал. Обстоятельно рассказал ему суть дела. После чего, помедлив немного, Кособродов прогудел:

– Такую задачу и в неделю решить невозможно. А ты хочешь в один день. Они сидели в маленькой комнатке, примыкавшей к кабинету Ивана Плато-

новича Старцева. И эта комнатка, как и кабинет, также была завалена и заставлена разной исторической рухлядью… Медлительный и степенный Ко­собродов, казалось тоже был одной из достопримечательностей этой комна­ты. Живые, промицательные глаза, выглядывающие из-под густых бровей, свидетельствовали о том, что мысли его работают напряженно.

– Но это нужно? – сказал Кольцов. – Осипов сегодня в девять выезжа­ет… Завтра или уж, во всяком случае, послезавтра он будет у Петлюры. И тогда – все! Совместными усилиями они разгромят Южную группу…

– Понимаю… – Кособродов неторопливо вынул кисет, свернул цигарку, закурил. Морщась от едкого дыма, думал и рассуждал вслух: – Сейчас шесть. В девять поезд тронется. А взрывчатки еще нет, за ней надо ехать на Белокаменский разъезд, и неизвестно, будет ли туда попутный поезд… Да и не все поезда на разъезде останавливаются… А если пешком до разъезда добираться – два часа уйдет… – И Кособродов снова твердо пов­торил: – Нет, не получается!

– Ну что ж… – Павел резко поднялся. – Буду сам что-то предприни­мать…

– Погоди малость, – устало сказал Кособродов. – Горячиться, говорю, погоди. Голова дадена для чего?.. Чтобы думать! Вот и давай посидим да подумаем. Глядишь, мелькнет что-нибудь путное…

Кольцов послушно сел, положил руки на колени и в такой позе стал чем-то похож на провалившегося на экзамене гимназиста.

Кособродов молча курил. Пристально, с прищуром, глядел на тусклый огонек дотлевающей между пальцев цигарки. Затем

Опять поднял глаза на Кольцова.

– Для меня, парень, Южная группа – это не просто понятие. – У меня там в сорок пятой дивизии дружков полно… Во-от!.. – И снова протяжная тишина. И снова Кособродов что-то обдумывал, прикидывал, взвешивал… Долго тер большими грубыми руками лицо. И, наконец вздохнув, сказал: – Вообще-то можно попытаться… Есть одна мысля… Но рисковая…

Кольцов поднял на Кособродова вопросительный взгляд. В синих тягу­че-медленных августовских сумерках Кольцов к Наташа пустырями прошли к товарной станции, откуда должен был уходить спецпоезд. Постояли за пак­гаузами. Перекликались в отсыревшем воздухе маневровые паровозы. Падучей звездой, как бы остановленной возле самой земли чьей-то властной силой, повис невдалеке зеленый огонек семафора.