Адъютант его превосходительства

Кольцов склонил голову:

– К этому меня обязывал долг офицера, ваше превосходительство!

– К сожалению, в наше время далеко не все помнят о долге! – Командую­щий присел к столу, снял пенсне, отчего усталые глаза его с припухшими веками словно погасли. – А кто и помнит, не проявляет должного дерзнове­ния в его исполнении. – Немного подумав, командующий спросил: – Если не ошибаюсь, в дни Брусиловского прорыва ваша бригада сражалась на ЮгоЗа­падном фронте? Имеете награды?

– Так точно! Награжден орденами Анны и Владимира с мечами! – не очень громко, чтобы не выглядело похвальбой, отрапортовал Кольцов.

Командующий бросил многозначительный взгляд на Щукина: значит, сме­лость капитана не случайна. Чтобы получить в окопах столь высокие награ­ды, надо обладать воистину настоящей храбростью – это Ковалевский хорошо знал.

Складывал свое мнение о командующем и Кольцов. Он был немало наслышан о военном умении и высоком авторитете Ковалевского. Сейчас же видел пе­ред собой человека умного и доброго – сочетание этих качеств он так це­нил в людях! Ковалевский был ему определенно симпатичен, и Кольцов ощу­тил сожаление, что такие люди, несмотря на ум, волю, проницательность, не сумели сделать правильный выбор и оказались в стане врагов…

Эти мысли, проскальзывая как бы вторым планом, не нарушали внутренней настороженности Кольцова, его предельной мобилизованности. После побега от ангеловцев все для него складывалось очень удачно, и это обязывало Кольцова к еще большей собранности: он знал, что в момент удачи человеку свойственно расслабляться, а он не имел на это права.

Вызов к командующему не был для Павла неожиданным, в сложившейся си­туации все должно было идти именно так, как шло. Вполне естественной бы­ла и приглядка Ковалевского к отличившемуся офицеру, хотя Кольцов и чувствовал в ней какуюто пока не понятную ему пристальность.

– Скажите, капитан, где бы вы хотели служить? – доверительно спросил командующий.

– Я слышал, ваше превосходительство, генерал Казанцев в Ростове фор­мирует бригаду. Хотел бы выехать туда.

– Так-так… – Что-то неуловимое в лице Ковалевского, какое-то про­должительное раздумье насторожило Кольцова. По логике, в их разговоре можно было поставить точку. Интуиция же подсказывала, что командующий делать этого не собирается.

– А если я предложу вам остаться у меня при штабе? – вдруг спросил он.

Первая обжигающая сердце радостью мысль: «Удача, какая необыкновенная удача! – И тотчас же, вслед: – Но и удесятеренный риск». Здесь, в штабе, он будет все время на виду, под прожекторами. Будет постоянно подвер­гаться контролям и проверкам… Выдержит ли легенда?.. Однако риск того стоит. Такой второй возможности, может, никогда не представится… Эти противоречивые мысли промелькнули одна за одной, как волны. Если в раз­говоре и возникла пауза, то очень незначительная и вполне оправданная, когда человеку неожиданно предлагают изменить уже сложившееся решение. Лицо Ковалевского сохраняло прежнее доброжелательство, Кольцов отметил это. Теперь нужно было согласиться, но сделать это осторожно, сдержанно.

– Я – офицер-окопник, ваше превосходительство, – с сомнением в голосе сказал Кольцов, – и совсем не знаком со штабной работой!

– Полноте, капитан! – едва заметно нахмурился генерал, не любящий ни резкости, ни торопливости в людях. – Все мы тоже не на паркете Гене­рального штаба постигали войну. Но поверьте старому солдату, храбрость, самообладание и выдержка нужны не только на поле брани. В штабах тоже стреляют, капитан, правда перьями и бумагой. Но голову, смею уверить вас, сохранить не намного легче, нежели в окопах…

Кольцов с покорным достоинством склонил голову:

– Благодарю за доверие, ваше превосходительство! Почту за честь слу­жить под вашим командованием!

– Вы меня знаете? – Ковалевский внимательно посмотрел на Кольцова. Кольцов снова сдержанно поклонился. Теперь его полупоклон должен был

означать уважение и почтительность:

– Кто не знает имени генерала, который первым на германском фронте получил за храбрость золотое оружие! Имени генерала, который под Тарно­полем вышел под пули и увлек за собой солдат в штыковую атаку!

– На войне как на войне, капитан! – Ковалевский задумчиво оперся ще­кою о ладонь, глаза у него стали отстраненными, словно мысленно он вер­нулся в те дни, когда честолюбивый, полный сил, он ждал от жизни только удач, когда неудачи и жестокие поражения, отступления перед противником были у других, а не у него, Ковалевского. Ему было трудно сейчас вер­нуться из того далека в салон-вагон, где были его товарищи по войне – Львов, Щукин и этот храбрый и тоже, как когда-то он сам, удачливый капи­тан. Но он пересилил себя. И тихо сказал в прежней доброжелательной то­нальности: – Вы свободны, капитан.

Когда Кольцов вышел, Львов спросил:

– Предполагаете – адъютантом, Владимир Зенонович? – В голосе полков­ника явственно звучало одобрение.

– Возможно, – кратко отозвался Ковалевский тем тоном, который обычно исключает необходимость продолжать начатый разговор.

Поднялся Щукин, который до сих пор молча сидел в углу салон-вагона, внимательно следя за разговором командующего и Кольцова.

– Владимир Зенонович, ротмистр Волин прежде служил в жандармском кор­пусе. С вашего разрешения, я хотел бы взять его к себе.

Ковалевский готовно кивнул, соглашаясь со Щукиным и отпуская его од­новременно.

Оставшись наедине со Львовым, командующий пригласил его сесть побли­же.

– Я понимаю, Михаил Аристархович! После всего пережитого вы, конечно, хотели бы получить кратковременный отпуск?

Полковник Львов недоуменно посмотрел на командующего и почти не заду­мываясь тотчас же решительно ответил:

– Напротив, Владимир Зенонович! Я сегодня же намерен выехать в вве­ренный мне полк.

– Нет. В полк вы не вернетесь… Вам известна фронтовая обстановка?

– Да, Владимир Зенонович, – со скорбью в голосе ответил полковник Львов. – Падение Луганска крайне огорчило меня…

– Генерал Белобородов сдал город, проявив нераспорядительность, без­дарность и личную трусость, – раздраженно сказал Ковалевский. – Го­товьтесь принять дивизию у Белобородова. Луганск для нас очень важен, взять его обратно нужно как можно скорее…