Адъютант его превосходительства

Щукин сердито оборвал его:

– Сто пятый-бис при вас отправлялся?

– Так точно, при мне, ваше высокоблагородие. – Сидорин наконец понял, что от него требуют не обстоятельности, а четких ответов.

– Паровоз с вагоном вам видно было?

– Как на ладони, ваше высокоблагородие.

– Ну и что вы видели?

– Да ничего такого. Сел в вагон офицер, охрана, и поехали они…

– А на паровоз кто сел?

– Окромясь трех паровозников, никто не садился.

Щукин заинтересованно поднял голову, снова спросил старика:

– Значит, вы хорошо видели, что на паровоз сели три человека?

– Вот как вас вижу… Это уж точно, ваше высокоблагородие, Глаз у ме­ня, надо сказать, прицельный, артиллерийский.

– Вы знаете этих троих? – строгим голосим продолжал задавать вопросы Щукин.

– Только машиниста, Кособродова Митрий Митрича… – добросовестно признался Сидорин.

– А остальные как выглядели? – не отступал от своего полковник?

– Обыкновенно, ваше высокоблагородие. Молодой парень, человек такой,

– средних годков… неловкий… – опять перешел на обстоятельную речь Сидорин, почувствовав заинтересованность Щукина.

– Неловкий? Почему? – невольно вскинулся полковник. Сторож потер пе­реносицу пальцами, переступил с ноги на ногу и с готовностью ответил:

– Да он когда на паровоз садился, то с подскоком. И чуть сундучок не выронил.

– Вспомните, как он выглядел, – попросил Щукин, теперь уже не без лю­бопытства изучая этого цепкого на зрение человека. – Лицо, фигура?.. Са­мое приметное вспомните…

Сторож старательно насупил брови, наморщил лоб, всем своим видом по­казывая, что старается думать изо всех сил.

– Ничего больше не запомнил, – наконец вздохнул он. – Да и темновато было, ваше высокоблагородие.

– Ладно. И на том спасибо. Понадобитесь – вызовем. О нашем разговоре

– никому! – сухо сказал Щукин.

– Уж не сумлевайтесь, ваше высокоблагородие. Я – ни-никому! Я – за порядок! Должен же он когда-нибудь установиться твердо!

Сторож пошел, старчески шаркая ногами. У дверей остановился, покло­нился.

Щукин несколько мгновений сидел молча, что-то прикидывая, потом нажал кнопку звонка. И тут же незамедлительно на пороге появился молоденький поручик.

– Прикажите начальнику железнодорожной охраны доставить паровозную бригаду сто пятого-бис…

…Машиниста сто пятого-бис Дмитрия Дмитриевича Кособродова втолкнули в узкую темную комнату с облезлыми и исчерканными стенами. Здесь стоял хромой дощатый стол и две табуретки, а в потолок ввинчена зарешеченная электрическая лампочка.

– Положив руки за спину, по комнате с неторопливой выжидательностью ходил ротмистр Волин, не показывая арестованному налитых ненавистью глаз.

– Дмитрий Дмитриевич, – елейным голосом участливо сказал он, – кто должен был вести в тот вечер паровоз?

– Я уже объяснял там, в депо, бригада Колпакова, – недоуменно пожимая плечами, пробубнил машинист. – А только загуляли они. У кочегара ихнего дочка замуж выходила. Ну и попросили меня. Чтоб я, значит, съездил…

– А может, наоборот: вы попросили его остаться дома? – прицелился взглядом в переносицу машиниста Волин, уже заметно выходя из себя.

– Ну зачем же это мне?.. – невозмутимо спросил Кособродов, невинно сложив руки на коленях.

– Рассказывайте, что было дальше! – все больше раздражаясь, наседал Волин.

– Дальше? – Кособродов помедлил, опять пожал недоуменно плечами и продолжил: – А что было дальше… сели да поехали…

– Втроем?

– Это я тоже уже говорил! – Кособродов поднял на Волина лукаво-невин­ные глаза. – Без помощника мы поехали. Заболел помощник.

– И паровоз вы, значит, вели вдвоем? – загадочно спросил ротмистр, радуясь заранее расставленной ловушке.

– Вдвоем, – как ни в чем не бывало повторил Кособродов.

– Не путаете?

В комнату стремительно вошел Щукин. Сел на край стола, бросил вопро­сительный взгляд на Волина.

– Вдвоем, говорят, были, Николай Григорьевич.

– Вдвоем? – Щукин достал портсигар, закурил, затем резко обернулся к Кособродову и быстро спросил: – А третий кто был на паровозе? Пассажир?

– Никого больше не было. Я уже сказал! – твердо ответил Кособродов.

Щукин неприязненно оглядел арестованного и подал Волину какой-то знак глазами.

Волин открыл дверь, крикнул:

– Давайте!

В комнату втолкнули паренька – кочегара сто пятого-бис.

– Как зовут? – спросил Щукин.

– Меня-то? – переступая на месте ногами, часто заморгал глазами паре­нек. – Колей… Николаем.

– Так вот, Коля, скажи нам, сколько вас было на паровозе сто пято­го-бис? – со слащавой вкрадчивостью продолжал расспрашивать полковник.

– Я да Митрий Митрич… – Коля подумал, добавил: – Митрий Митрич вел паровоз. Помощник заболел. А я и за кочегара и за помощника… Да мне это не впервой…

– А был еще третий… Третий кто был на паровозе? – с хорошо разыг­ранным удивлением спросил Щукин.

– Третий?.. Третий?.. Ах, вот вы о чем! Напросился один железнодорож­ник. Подвезите, говорит, до следующей станции. Ну, мы его и взяли. Очень уж просился человек. Жена, говорит, больная, возьмите… говорит… Христа ради…

Коля бросил мимолетный взгляд на Кособродова. Хотя тот молчал, по его гневному, укоризненному взгляду Коля понял, что говорит не то. И осекся. Глотнул воздуху, собираясь с мыслями. И вдруг рассмеялся. Давясь смехом, заговорил:

– И что это я вам тут намолол?! Это же все во вторник было… Ну да! Во вторник мы пассажира везли. А вчера ж среда была?.. – Коля посмотрел на Щукина невинно-обалделыми глазами и снова спросил: – Вчера среда бы­ла, госп…

Волин коротко взмахнул кулаком – Николай отлетел к стене и, схватив­шись руками за живот, медленно сполз на пол. Глаза ему застлало слепо­той, а в горле забился, так и не сумев вызваться наружу, крик.

Щукин брезгливо поморщился и, повернувшись к Кособродову, уперся в него тяжелым взглядом.

– Семья большая? – спросил он загадочно, и злорадная усмешка косо пе­речеркнула его губы.

– Чего?

– Семья большая, спрашиваю? – продолжал странно усмехаться полковник Щукин.

Машинист молча и угрюмо смотрел на Щукина, и подбородок у него чуть-чуть подергивался то ли от обиды, то ли от недоумения.