Страница 27 из 40
— Смотрите, не растратьте свой капитал, мне ведь больше нечего вам оставить.
Только Камюзо, в характере которого старик находил большое сходство с собой и которого любил настолько, что даже делился с ним своими хитростями и секретами, был посвящен в тайну этой пожизненной ренты в тридцать тысяч ливров. Камюзо чрезвычайно одобрял житейскую философию старика, считая, что, осчастливив своих детей и столь благородно выполнив отцовский долг, тесть имеет бесспорное и полное право весело доживать свой век.
— Видишь ли, друг мой, — говорил ему бывший владелец «Золотого кокона», — я ведь мог еще раз жениться, не так ли? Молодая жена подарила бы мне детей… Да, у меня были бы дети, я находился еще в том возрасте, когда они обычно бывают… Так вот! Флорентина стоит мне дешевле, чем обошлась бы жена; она не надоедает мне, она не наградит меня детьми и никогда не растратит моих денег.
Камюзо утверждал, что папаша Кардо — образцовый семьянин; он считал его идеалом тестя.
— Старик умеет, — говорил зять, — сочетать интересы своих детей с удовольствиями, которые естественно вкушать хотя бы в старости, после всех треволнений, связанных с коммерцией.
Ни сéмьи Кардо, ни чета Камюзо, ни Протесы не подозревали о том, что у них есть старая тетка — г-жа Клапар. Родственные связи между Кардо и матерью Оскара сводились к присылке приглашений на похороны или свадьбу и к обмену поздравительными карточками на Новый год. Г-жа Клапар была горда и поступалась своими чувствами только ради своего Оскара и ради дружбы с Моро, единственным человеком, оставшимся ей верным в несчастье. Она не докучала старику Кардо ни посещениями, ни какими-либо просьбами; но она считала его своей последней надеждой, навещала его четыре раза в год, рассказывала об Оскаре Юссоне, племяннике покойной достоуважаемой г-жи Кардо, да приводила сына к дяде раза три во время каникул. И старик неизменно угощал Оскара обедом в «Голубом циферблате», водил вечером в Гетэ и привозил обратно на улицу Серизе. Однажды Кардо одел его с ног до головы и подарил мальчику серебряный стаканчик и столовый прибор, которые должен иметь при себе каждый, поступающий в коллеж. Мать Оскара уверяла старика, что племянник его обожает; она пользовалась каждым случаем, чтобы напомнить дяде о его великодушии — о стаканчике, о приборе и о прелестном костюме, от которого уцелел теперь только жилет. Но эти маленькие хитрости, вместо того чтобы достигать цели, только вредили Оскару в глазах столь матерой лисы, каким был его дядя. Кардо никогда особенно не любил свою покойную жену, долговязую, сухопарую рыжую женщину; ему были известны и те обстоятельства, при которых покойный Юссон женился на матери Оскара, и то, что Оскар родился значительно позже, чем умер Юссон; и хотя он отнюдь ее за это не презирал, но считал бедного племянника — для семейства Кардо совершенно чужим. Не ожидая обрушившегося на нее несчастья, г-жа Клапар не позаботилась о том, чтобы своевременно восполнить это отсутствие кровного родства, внушив коммерсанту расположение к Оскару с его младенчества. Подобно всем женщинам, поглощенным только своим материнством, г-жа Клапар не подумала поставить себя на место дяди Кардо; она воображала, что старик должен глубоко интересоваться таким прелестным ребенком, носящим к тому же девичью фамилию покойной г-жи Кардо.
— Там пришла мать Оскара, вашего племянника, сударь, — доложила горничная г-ну Кардо, который, ожидая завтрака, вышел в сад, после того как парикмахер побрил и напудрил его.
— Здравствуйте, прелестница, — приветствовал бывший торговец шелком г-жу Клапар, запахнувшись в свой белый пикейный халат. — Так! Так! А мальчуган-то растет, — добавил он, потянув Оскара за ухо.
— Он окончил учение и очень жалеет, что вы, дорогой дядя, не присутствовали при раздаче наград. Оскар тоже получил награду. Имя Юссонов, которое он, надеюсь, будет носить с честью, также удостоилось упоминания…
— Ну! Ну! — пробормотал старичок останавливаясь. Они прогуливались по террасе, уставленной миртами, апельсинными и гранатовыми деревьями. — А что же он получил?
— Похвальный лист за философию, — торжествующе ответила мать.
— О! нашему молодчику надо будет потрудиться, чтобы нагнать упущенное, — воскликнул дядя Кардо. — Кончить с похвальным листом? Это не бог весть что! Вы позавтракаете у меня? — спросил он.
— Как прикажете, — отозвалась г-жа Клапар. — Ах, дорогой господин Кардо! Какое утешение для родителей, когда их дети с успехом делают первые шаги в жизни! В этом отношении, да и во всех прочих, — спохватилась она, — вы один из самых счастливых отцов, каких я знаю… Под началом вашего достойного зятя и вашей любезной дочери «Золотой кокон» продолжает занимать первое место среди парижских торговых домов. Ваш старший сын вот уже десять лет как стоит во главе лучшей нотариальной конторы в столице и взял невесту с большим приданым. Ваш младший стал компаньоном самых богатых москательщиков. У вас, наконец, прелестные внучки. Вы стали главой четырех больших семейств… Оставь нас, Оскар, пройдись по саду, только цветов не трогай!
— Но ведь ему уже восемнадцать лет, — заметил Кардо, улыбнувшись тому, что мать предостерегает сына, как маленького.
— Увы, да, дорогой господин Кардо! И если я уж довела его до этих лет и он вышел не урод, а здоровый душой и телом, если я всем пожертвовала, чтобы дать ему образование, то было бы слишком тяжело не увидеть его на пути к успеху.
— Но ведь господин Моро, благодаря которому вы получали в коллеже Генриха Четвертого полстипендии, наверно поможет ему стать на хорошую дорогу? — отозвался Кардо с лицемерным простодушием.
— Господин Моро может и умереть, — возразила гостья, — и, кроме того, он окончательно рассорился со своим хозяином, графом де Серизи.
— Вот как! Вот как! Послушайте, сударыня, я вижу, что вы хотите…
— Нет, сударь, — решительно остановила она старика, а тот из уважения к «прелестнице» сдержал раздражение, которое всегда испытывают люди, когда их прерывают. — Увы! Вы и понятия не имеете о переживаниях матери, вынужденной в течение семи лет урывать для своего сына шестьсот франков в год из тех тысячи восьмисот, которые получает ее муж… Да, сударь, это жалованье — все наше достояние. Что же могу я сделать для моего Оскара? Господин Клапар до того ненавидит бедного мальчика, что я не могу держать его дома. И разве при таких обстоятельствах не прямой долг бедной, одинокой женщины прийти и посоветоваться с единственным родственником, который есть у ее сына на земле?
— И хорошо сделали, что пришли, — ответил старец. — Но вы никогда не говорили мне обо всем этом.
— Ах, сударь, — с достоинством продолжала г-жа Клапар, — вы последний, кому бы я созналась в своей нищете Я сама во всем виновата, вышла замуж за человека, бездарность которого превосходит всякое воображение О! Я так несчастна!..
— Слушайте, сударыня, не надо плакать, — серьезно сказал старичок. — Мне ужасно тяжело видеть слезы такой красавицы… В конце концов ваш сын носит фамилию Юссон, и если бы моя дорогая покойница была жива, она, наверное, чем-нибудь помогла бы тому, кто носит имя ее отца и брата…
— А как она любила своего брата! — воскликнула мать Оскара.
— Но все свое состояние я роздал детям, им больше нечего ждать от меня, — продолжал старик, — я поделил между ними те два миллиона, которые у меня были, так как хотел видеть их еще при своей жизни счастливыми и богатыми. Себе я оставил только пожизненную ренту, а в мои годы люди дорожат своими привычками… Знаете, какую дорогу следует избрать нашему юноше? — сказал он, подзывая Оскара и беря его за локоть. — Пусть он изучит право, я оплачу лекции и расходы по диссертации. Пусть поступит к адвокату, чтобы усвоить все судебное крючкотворство, и, если дело пойдет на лад, если он выдвинется, если полюбит свою профессию и если я еще буду жив, каждый из моих четырех детей, когда нужно будет, даст ему денег и поможет устроиться самостоятельно, а я одолжу ему нужную суму для залога. Таким образом, вам надо будет все это время только кормить его и одевать; правда, ему придется туговато, зато он по крайней мере узнает жизнь. Не беда! Сам я отправился из Лиона всего с двумя луидорами в кармане, которые мне дала бабушка; я пришел в Париж пешком, и вот — видите! Поголодать полезно для здоровья. Помни, молодой человек: скромность, честность, трудолюбие — и ты добьешься успеха. Зарабатывать капитал очень приятно, и если у человека сохранились зубы, в старости его проедаешь со вкусом, распевая время от времени «Мамашу Годишон»! Итак, запомни: честность, трудолюбие, скромность!