Страница 13 из 20
- Нет, нет, мне показалось! - поспешил я ответить.
- Ты врешь! - вдруг тихо сказала Рита. - А ну вас всех!
Она вскочила и выбежала из комнаты.
А я был настолько счастлив, что чуть не пустился плясать.
- Я слышу, черт возьми! Я тоже слышу! Не такая уж я бездарность!
16
Теперь у меня была одна задача: по возможности скрыть это от Виктора Васильевича. Передо мной открывались блестящие перспективы: не зная о том, что я слышу, Воробьев не станет передо мной закрываться, и я его прослушаю. Первый из всех! Посмотрим, что скажет на это Борька Махонин.
Блокироваться наглухо я еще не умел, но стоп-контроль освоил довольно прилично. Задачка "не думать о белом медведе" была мне вполне по плечу. Вся трудность сводилась к тому, как скрыть прослушанные уже мысли. Раз я их принял и понял, значит, и Воробьев их тоже поймет. Собственно, никаких секретов я узнавать не собирался, мне даже не приходило в голову, что желание мое некрасивое. Для меня это была просто трудная техническая задача: прослушать Воробьева так, чтобы он этого не заметил. О своих подозрениях и страхах я уже давным-давно позабыл.
На следующей автогенке я сидел весь как наэлектризованный.
- Что-то ты напрягаешься сегодня, - сказал мне Виктор Васильевич. - И слишком часто щелкаешь выключателем. Так недолго и поломаться. Ну-ка, расслабимся. Установка: "У меня теплое, спокойное, неподвижное лицо". Начинай. "У меня теплое, спокойное, неподвижное лицо. Я уверен в себе, мне ничто не грозит, я способен за себя постоять, и мне нечего тревожиться." Ну вот, опять защелкал! Что с тобой, Андрюша?
А я смотрел на него с ужасом: Воробьев говорил мне все это, не шевеля губами. Значит, он уже знает?
- Прекрати щелкать немедленно! - рассердился Виктор Васильевич. - Или я уйду из класса. Что такое, на самом деле! Ну разумеется, мы с тобой давно уже не разговариваем вслух. Ровно две недели. Что в этом странного?
От растерянности я позабыл о перебивке и сидел с раскрытым ртом.
- Ай-яй-яй! - засмеялся Виктор Васильевич. - И ты, Врут, решил меня подслушать. А ведь подслушивать нехорошо! Разве мама тебе этого не говорила?
"Вы-то подслушиваете", - подумал я.
- С твоего ведома, милый мальчик. Это в корне меняет дело. Ты был честно предупрежден. Ну что ж, если тебя это до сих пор тревожит, давай займемся блокировкой. А то ты все выключатели поломаешь в своей бедной головке. Помнишь, две недели назад мы учились думать - о двух, о трех вещах сразу и тебе это показалось неинтересным? А между тем суть абсолютной блокировки связана именно с этим. Представь себе...
Господи, до чего это было просто! А я-то так мучился! Честное слово, чуть не заплакал от досады. Берется основная мысль и берется фоновая, любая. Ну, например, "Я африканский жираф". Затем фоновая "опускается", и между нами глухая стена.
- "Я африканский жираф" - очень мило, - сказал Виктор Васильевич (я продолжаю для простоты говорить "сказал", на самом деле он ничего мне не говорил вслух, мы сидели друг напротив друга совершенно молча), - но тут, Андрюша, вот какая сложность. Ведь я-то этот ключ знаю. А раз уж знаю, все расшифровывается элементарно... Нет, нет, не трудись подбирать ключик в моем присутствии. Уж если тебе так не терпится от меня отгородиться, займись этим дома, на досуге. И помни: фоновая мысль "забывается" только понарошку... помнишь, я тебе объяснял. Забыть ее по-настоящему ты не имеешь права. Кстати, это стоит труда, и немалого. Ну, раз уж надо... В этом желании ты, к сожалению, не одинок. Такие виртуозы, как Борис Махонин, меняют ключик каждые пятнадцать минут. А Олег Рыжов... но это уже высший класс... так он вообще не опускает фоновую мысль для верности, а продолжает ее развивать, думая при этом о другом. О чем, не знаю. Наверное, о чем-то более существенном. Но вот какой казус иногда получается: развитие фоновой мысли дает иногда блестящие, совершенно неожиданные выводы... а основная так и чахнет в полуподвале.
Виктор Васильевич говорил еще что-то, но я его уже не слушал.
Боже мой, какое же я почувствовал облегчение, когда сразу после урока поднялся на лифте под купол и там, чувствуя себя в одиночестве, придумал себе прекрасную блокировку: "Печальный демон, дух изгнанья..."
В столовой я гордо прошел мимо столика Дмитриенки, чувствуя себя закованным в сталь и бетон. Ну-ка, подступитесь ко мне! Славка был настолько изумлен, что не успел вовремя зачехлиться, и я прослушал его сбивчивый шепоток:
"А наш-то, наш-то... дым из ушей валит!" - "Оставь ты его, что он тебе дался?" - ответила ему Лена.
А Черепашка в этот день не спустилась к обеду, и я сидел в гордом одиночестве. Бедняжка, она не умела думать о двух вещах сразу!
17
Вернувшись в комнату, я долго смотрел на себя в зеркало и остался доволен. Особенно мне понравилось выражение моих глаз - ясное и спокойное. Но только я успел подумать об этом, как сразу же мне стало стыдно. Спецкурс давал себя знать: появилась привычка гнать от себя ненужные, недостойные мысли.
Вдруг что-то остро кольнуло меня в сердце - как толстой иглой, я даже испугался. Но это была не физическая боль: со мной так бывало и раньше - от жалости к маме или к отцу. Сейчас я чувствовал (сам не знаю, каким образом, но чувствовал определенно): с мамой и с отцом все в порядке. Так что же тогда? И снова кольнуло. Потом я почувствовал такую сильную боль в плече и ключице, что у меня потемнело в глазах.
"Черепашка моя!" - подумал я и кинулся в ее комнату.
Черепашка сидела в кресле невидимая и горько плакала.
- Ну что за манера! - сказал я, превозмогая боль. - Какое удовольствие плакать, если ты себя не видишь? Все равно что умываться в темноте. Включись немедленно!
- Я тебе... не телевизор, - всхлипывая, возразила Ритка. - Я, может быть, не хочу, чтоб меня видели...
- Долеталась? - спросил я.
Вместо ответа послышались новые всхлипывания.
И боже ж ты мой, как у меня заломило плечо! Я чуть не взвыл от боли.
- Я, кажется, руку сломала, - сквозь стон и плач проговорила Черепашка. Разбилась вся... не удержалась...
Скривившись, я прислушался к себе. Нет, руку я однажды ломал, болит не так.
- Ты что? - с испугом спросила Черепашка: я ее не видел, но она-то видела, как я гримасничаю.