Океан

Выхватывает факел и высоко поднимает над головою – огнем и дымом одевает свое страшное лицо:

– Смотри, вот я. Видишь? Теперь попроси еще, если смеешь.

Бросает факел. Что пригрезилось аббату в этой стране, полной чудовищных снов? Но с ужасом, дрожа всем толстым телом, бессильно отталкиваясь руками – отступает он назад. Поворачивается: видит блеск металла, темные и страшные лица, слышит злобный плеск воды и закрывает голову руками, уходит поспешно. Выскакивает Хорре и ножом бьет его в спину.

– За что ты? – хватает аббат ударившую руку.

– А так, ни за что!

Аббат падает и умирает.

– За что ты? – вскрикивает Мариетт.

– За что ты? – гремит Хаггарт.

И устами Хорре, идя из неведомых глубин, отвечает чужой странный голос:

– Ты велел.

Оглядывается Хаггарт и видит: суровые и хмурые лица, тревожный блеск металла, неподвижный труп; слышит загадочно веселый плеск волны. И с мгновенным ужасом хватается за голову.

– Кто велел? Это море шумело. Я не хотел его убивать – нет, нет!

Мрачные голоса:

– Ты приказал. Мы слышали. Ты приказал.

Хаггарт слушает, подняв голову – и вдруг хохочет громко:

– Ах, дьяволы! Дьяволы! Так вы думаете: для того у меня два уха, чтобы мне лгали в каждое?

– На, кольни, гадина.

Бросает Хорре на землю.

– На веревку! Я сам бы раздавил твою ядовитую голову – но пусть это сделают те. Ах, дьяволы, дьяволы! На веревку.

Хорре грубо хнычет.

– Это меня, капитан? Я был твоей нянькой, Нони.

– Молчи, гадина!

– Это я-то, Нони? Твоя нянька? Ты визжал как поросенок в камбузе – ты забыл, Нони? – жалобно бормочет матрос.

– Эй! – грозно кричит Хаггарт в угрюмые ряды: – Взять!

Подходят несколько человек. Хорре встает:

– Ну, уж если меня, твою няньку – так ты совсем выздоровел, Нони! Эй, слушать капитана! Взять! Ты у меня наплачешься, Томми. Ты у меня всегда зачинщик!

Угрюмый смех. Несколько матросов под тяжелым взглядом Хаггарта окружают Хорре. Недовольный голос:

– Здесь и вешать негде. Тут и дерева ни одного нет.

– Подождать до корабля! Пусть честно умрет на рее.

– Я знаю тут дерево, но только не скажу, – хрипит Хорре. – Ищите сами! Ну, и удивил же ты меня, Нони. Как закричишь: на веревку! Совсем как твой отец, он тоже чуть не повесил меня. Прощай, Нони – теперь я понимаю твои поступки. Эй, джину – и на веревку!

Хорре уводят.

Никто не смеет подойти к Хаггарту: все еще гневный, он шагает взад и вперед крупными шагами. Останавливается, взглядывает коротко на труп и снова шагает. Зовет:

– Флерио. Ты слыхал, чтобы я приказывал убить этого?

– Нет, капитан.

– Ступай.

Снова шагает и снова зовет:

– Флерио. Ты слыхал когда-нибудь, чтобы море лгало?

– Нет.

– Если не найдут дерева, прикажи удушить руками.

Шагает. Мариетт тихо смеется.

– Кто смеется? – гневно спрашивает Хаггарт.

– Я, – отвечает Мариетт. – Я думаю, как его вешают, и смеюсь. О, Хаггарт, о, благородный мой Хаггарт! Твой гнев – Божий гнев, ты это знаешь? Нет. Ты смешной, ты милый, ты страшный Хаггарт, но я тебя не боюсь. Дай руку, Гарт, пожми мне крепко, крепко. Вот сильная рука!

– Флерио, мой друг. Ты слыхала, что он сказал? Он говорит, что море никогда не лжет.

– Ты сильный и ты справедливый – я была безумна, когда я боялась твоей силы. Гарт, можно мне крикнуть морю: Хаггарт справедливый!

– Это неправда. Молчи, Мариетт, тебя дурманит кровь. Я не знаю, что такое справедливость.

– А кто же знает? Ты, ты Хаггарт. Ты божья справедливость, Хаггарт. Это правда, что он был твоей нянькой? О, я знаю, что такое нянька: она кормит, учит ходить, ее любишь, как мать. Не правда ли, Гарт – ее любишь, как мать? Ну, так вот же – на веревку Хорре!

Тихо смеется.

В той стороне, куда повели Хорре, слышится громкий, раскатистый хохот. Хаггарт в недоумении останавливается.

– Что там такое?

– Это дьявол встречает его душу, – говорит Мариетт.

– Нет. Пусти мою руку! Эй, кто там?

Надвигается толпа: смеющиеся лица, оскаленные зубы – но, увидев капитана, становятся серьезны. Голоса повторяют одно и то же имя:

– Хорре! Хорре! Хорре!

И сам показывается Хорре: взъерошенный, помятый, но счастливый: оборвалась веревка. Сдвинув брови, молча ожидает его Хаггарт.

– Веревка оборвалась, Нони, – скромно, но с достоинством хрипит Хорре. – Вот и концы. Эй, вы там: тише! Смеяться тут нечего. Стали меня вешать, а веревка-то и оборвалась, Нони.

Хаггарт смотрит на его старое, пьяное, испуганно-счастливое лицо – и хохочет, как безумный. И таким же хохотом, подобно реву, отвечают ему матросы. Весело пляшут на волнах отраженные огни – словно и они смеются со всеми.

– Нет, ты посмотри, Мариетт, какая у него рожа, – задыхается от смеха Хаггарт. – Ты счастлив, да? Да говори же: ты счастлив? Посмотри, Мариетт, какая у него счастливая рожа! Оборвалась веревка – это сказано сильно, это еще сильнее, чем я сказал: на веревку. Кто сказал, ты не знаешь Хорре? Но ты совсем одурел и ты ничего не знаешь – ну, не знай, не знай! Эй, дайте ему джину. Я рад, очень рад, что ты еще не совсем покончил с джином. Пей, Хорре!

Голоса:

– Джину.

– Ой, боцман хочет пить! Джину!

Хорре с достоинством пьет. Смех, крики поощрения. И сразу все смолкает и воцаряется угрюмое молчание – все погасил чужой женской голос, такой чужой и незнакомый, как будто не сама Мариетт – а другой кто-то говорит ее устами:

– Хаггарт! Ты помиловал его, Хаггарт?

Некоторые взглядывают на труп: те, кто стоит ближе, отходят. Хаггарт спрашивает удивленно:

– Это чей голос? А, это ты, Мариетт? Как странно: я не узнал твоего голоса.

– Ты помиловал его, Хаггарт?

– Ты же слыхала: веревка оборвалась.

– Нет, скажи: это ты помиловал убийцу? Я хочу слышать твой голос, Хаггарт.

Угрожающий голос из толпы:

– Веревка оборвалась. Кто еще разговаривает тут? Веревка оборвалась.

– Тише! – кричит Хаггарт, но в голосе его нет прежней повелительности. – Убрать их всех! Боцман, свисти всех на корабль. Время! Флерио! прикажи готовить шлюпки.