Страница 92 из 113
- Извините... Не узнаю...
- Ничего удивительного. Мы с вами виделись недели три Назад, в Москве, у вас дома, по очень печальному поводу.
- Что вы говорите?! - загораясь любопытством, восклицает Знаменский. Что же такое было?
В этот момент лифт с коротким лязгом останавливается, но Петр Львович в ожидании моего ответа даже не спешит открыть дверь кабины.
- Мы, если помните, ездили с вами в морг.
- Ой!.. - в полном восторге взвизгивает Знаменский. - Так вы тот молодой сыщик, кстати довольно франтоватый! Ну, знаете...
Он открывает наконец дверцу лифта, и мы выходим в небольшой вестибюль, где стоят диваны, кресла, неизменный телевизор и столик дежурной по этажу.
- У вас, дорогой, такой вид, - улыбается Знаменский, - что где уж вас узнать! Это вы нарочно, да?
В глазах его загорается нестерпимое любопытство. Да, он, видимо, действительно много о нас читал.
Я считаю своим долгом его разочаровать и небрежно машу рукой.
- Был на юге. Сюда попал случайно. Друзья дали поносить, чтобы я не замерз.
- Ну, ладно, ладно, - заговорщически кивает мне Петр Львович. - Не буду допытываться. Лучше скажите, как ваши дела? Вы размотали то происшествие?.. Да! Знаешь что? - внезапно прерывает он сам себя, переходя при этом на привычное "ты". - Идем ко мне. Все расскажешь. И кстати... Это просто здорово, что я тебя тут встретил! Надо посоветоваться. Представляешь, ночи не сплю...
Он хватает меня под руку и настойчиво увлекает за собой по коридору. Сопротивляться такому натиску бесполезно. Мы только на минуту заглядываем ко мне, и я сбрасываю пальто и шапку.
В номере Знаменского куда просторнее. Это хорошо знакомый мне тип "полулюкса" из двух комнат.
Профессор скидывает свою умопомрачительную дубленку и, перехватив мой взгляд, небрежно поясняет:
- Подарок. Из Болгарии. Вице-президент прислал. Последняя мода. Видишь, какая выпушка?
Он торопливо снимает пиджак, ослабляет узел громадного, фантастически пестрого галстука и расстегивает под ним пуговичку воротничка на полной розовой шее. После этого он с облегчением разваливается в кресле напротив меня и осторожно проводит рукой по седым, словно приклеенным волосам.
- А я, понимаешь, тут всего на три дня. Оппонирую на защите. Диссертация блестящая, без дураков. Так что не стыдно. А диссертантка еще лучше. Хочешь познакомлю?
Он заливается смехом и машет короткими ручками, словно прося меня не отвечать на эти глупости.
Внезапно лицо его становится серьезным, в серых глазах, увеличенных стеклами очков, появляется уже знакомое мне любопытство, и он, подавшись ко мне, спрашивает, при этом почему-то понижая голос:
- Слушай, ну, а как все-таки с тем делом, с женщиной той? - И, успокаивающе протянув ко мне руку, добавляет многозначительно: - Можешь со мной в открытую. Я ваши дела знаю.
Чудак, он, конечно, рассчитывает услышать сейчас про жуткую драму, невероятные похождения и мои личные подвиги. Большинство людей думает, что из этого и состоит наша работа, полная секретов и опасностей. Секреты, конечно, у нас есть, хотя о главном в нашей работе уже немало рассказано и даже показано; некоторые мои товарищи даже считают, что рассказано и показано слишком много.
Впрочем, секретность некоторых приемов нашей работы понятие довольно относительное. Вот, к примеру, такой прием, как скрытное наблюдение за преступником, за его встречами, знакомствами, поступками. С одной стороны, каждому понятно, что дело это секретное и посторонним знать о нем не следует. Но, с другой стороны, в принципе, так сказать, этот прием элементарен, очевиден и используется, наверное, со времен Древнего Рима, а то и египетских фараонов. Я уж не говорю о всех мальчишках во всех дворах, которые, играя "в разбойников" или "в войну", твердо знают, что за "врагами" сперва надо следить, а потом уже их хватать. Так что, если мы будем внушать своим сотрудникам, что этот прием в принципе секретен и никому не известен, принесет ли это пользу, повысит ли наше профессиональное мастерство в трудной борьбе, которую мы ведем? Я уверен, что это может принести только вред. Ибо в принципе тут нет секрета, но это секрет, и очень важный, в каждом конкретном случае, когда ведется такое наблюдение, и ты должен проявить всю свою находчивость, ловкость, опытность, все свое искусство, чтобы остаться незамеченным, ибо преступник часто тоже далеко не дурак и принимает меры, чтобы тебя выявить. Нечистая совесть не дает ему покоя, и порой ему мерещится даже больше опасностей, чем стережет его на самом деле.
И все же секреты, конечно, у нас есть. И запреты тоже. В частности, мы не склонны рассказывать о делах, над которыми сейчас работаем. И потому я вынужден ответить весьма уклончиво на вопрос почтенного профессора:
- Видимо, несчастный случай, но работа еще не закончена, кое-что пока неясно. - И тут же перевожу разговор на другое: - А как ваше строительство продвигается?
Петр Львович в это время занят раскуриванием своей громадной трубки. Он туда натолкал табак из сигареты и теперь жжет одну спичку за другой, отчаянно сопя и чмокая губами. Но мой вопрос заставляет его бросить это занятие. Он торопливо придвигается ко мне вместе с креслом, кладет ладонь мне на колено и доверительным тоном произносит:
- Слушай. Я, ей-богу, спать с этим проклятым гаражом перестал. Хотел все вашему замминистру позвонить. Мы с ним как-то вместе в самолете летели. Прелестный мужик! Но раз уж я тебя встретил, то дай совет.
Он выпрямляется, словно собираясь с силами, напоследок сует в трубку еще одну горящую спичку, с усилием, краснея, засасывает туда воздух, в трубке что-то шипит, потрескивает, и Петр Львович наконец с удовлетворением затягивается. Эта победа настраивает его на деловой лад, и, удобно откинувшись на спинку кресла, он приступает к рассказу:
- Так вот. Прежде всего учти. Мы строим вторую очередь гаража. Первая, машин на тридцать, уже готова. Ну, сторожа там, слесарь, электрик, дворник, словом, штат. А на второй очереди - строители, водители, механизаторы и еще бог знает кто. И тут, и там происходят всякие ЧП и возникают непредвиденные, экстренные расходы. В жизни я себе такого не представлял.