Белая береза

- Все же своих повидали...

- Это вчера я был во хмелю, - тише ответил Андрей. - А вот сегодня похмелье.

Когда Лозневой и Костя ушли, на кухне несколько минут стояла тягостная тишина. Все знали, что утром Андрей уйдет дальше, и все же уходил он неожиданно. Ерофей Кузьмич сидел за столом, положив на него левую руку и обессиленно свесив кулак. Алевтина Васильевна и Марийка, прижавшись друг к другу, стояли в темном углу, слабо освещаемом огнем из печи. Все молча поглядывали на Андрея. Он начал собирать свои немудрящие солдатские пожитки. Наконец Ерофей Кузьмич сказал с натугой в груди:

- Ну, гляди, Андрей! Гляди!

- Ничего, тятя, все будет хорошо... - ответил Андрей.

- Гляди, с умом воюй!

У печи послышались всхлипывания.

- Ну, вы! - загремел Ерофей Кузьмич на женщин. - Заревели! Нечего тут реветь! Что он - малое дите! У него теперь свой ум! Нажил! - Он вдруг не выдержал и неожиданно укорил сына за вчерашний разговор на огороде. - Он даже отца учит!

Андрей оторвался от вещевого мешка.

- Нет, тятя, еще не нажил, - сказал он неожиданно жестким голосом, только начинаю наживать. А ты, тятя, гляди, остаешься тут - не проживи его!

Ерофей Кузьмич даже опешил.

- Это ты... погоди, ты чего так?

- Проживешь, - закончил Андрей, - второй раз поздно будет наживать. А прожить ум-то в такое время легко.

- А-а, вон что! - Ерофей Кузьмич поднялся, прижал широкую бороду к груди. - Ну, теперь вижу: вырос!

Как хотелось Андрею мирно посидеть среди родных в этот час! Но мир в семье был нарушен. Тяжко, нехорошо стало в лопуховском доме. "Вроде бы угарно, - подумал Андрей. - Так и давит сердце!" Накинув на плечи шинель, он с тяжелым чувством вышел на двор. Первый раз он так жестоко разговаривал с отцом, и ему было больно оттого, что это случилось против его воли и случилось, как назло, в час разлуки.

Над двором уже шумели, роняя листья, любимые березы. Под сараем, похлопав крыльями, закричал петух. Завидев молодого хозяина, Черня поднялся от предамбарья, выгнув спину, звонко позевнул, прищелкнув зубами. Из-под сарая, чирикнув, будто подав команду своей братии, резко выпорхнул воробей. На дворе было все обычно и привычно с детства.

Обласкав Черню, Андрей прошел через весь двор, мягко ступая по холодной земле, открыл влажные от измороси воротца на огород. Хотелось побыть в одиночестве. Пройдя за сарай, он прислонился плечом и пылающей щекой к его стене.

Три месяца назад Андрей впервые пережил тяжесть разлуки с домом и семьей. Но тогда он уходил на запад, навстречу войне, оставляя родных в безопасности, далеко позади. Теперь уходил на восток, оставляя их на произвол врага. Что будет с ними? Что будет с Марийкой? Страшно и больно было Андрею второй раз уходить из дому...

VII

И вновь Андрей шел на восток...

За ночь, сильно дохнув холодом, осень побила все, что еще жило, хоронясь от нее на полях, похитила с них последние краски лета. Куда ни глянь - всюду мертвая пустота. Только один раз Андрей заметил, как на склоне пригорка, в поредевшем бурьяне, метнулась лиса. Среди пустых и бесцветных полей, как зарева, стояли багряные леса. На восходе солнца поднялся ветер. Вновь зашумел листопад. Тучи листвы несло на восток. И вновь Андрей с тяжкой болью ощущал горькое чувство утраты всего родного, что было прочно связано с его жизнью.

Марийка провожала Андрея далеко за деревню.

Приотстав от батальона, они шли одни. Им не хотелось говорить б разлуке, да они и боялись говорить о ней. Шли молча. Лишь изредка, чтобы оторваться от дум, они перекидывались отдельными словами, пустыми и ненужными в этот час. Следом за ними плелся Черня.

У мостика через речку, за которой густо поднимался молодой березняк, они остановились. Андрей взял Марийку за руки. Лицо у нее было спокойное и строгое, как все это утро, но теперь на нем выступал румянец. Она долго смотрела на Андрея, не отрывая взгляда, - в ее темных глазах мелькали отблески солнца, неба и пролетавшей мимо багряной листвы. Опустив глаза, сказала тихо и просто:

- Ну, все, Андрюша, все, родной!

Андрей разом притянул ее к себе.

- Марийка, ласточка моя!

- Теперь иди! - У нее едва пошевелились губы.

- Щебетунья моя!

- Да помни: я ждать буду! - вдруг сказала она громче и, не в силах бороться со своим горем, быстро прижалась к груди мужа.

Андрей почувствовал, как на руку упала ее слеза, - и точно палящим ветром ударило ему в лицо. Прижимая Марийку к груди, он сказал тихо:

- Я вернусь, Марийка! Слышишь?

Вдруг Андрей отстранил Марийку, и здесь она впервые увидела, как ему тяжко уходить от нее... Она крикнула испуганно, сквозь слезы:

- Андрюша, иди!

Андрей быстрой, порывистой походкой пошел за речку. Марийка стояла, смотрела ему вслед, не трогаясь, не в силах махнуть ему на прощанье рукой...

В глубине леска, за речкой, остановившись поправить за плечами вещевой мешок, Андрей услышал, что его догоняет кто-то. Оглянулся. По дороге, поблескивая розовым языком, бежал Черня.

- Ты куда? - крикнул на него Андрей.

Подскочив, Черня начал ласкаться у ног хозяина.

- Ой, дурной! - мягче сказал Андрей. - Я же далеко иду. Далеко! Понял? И когда вернусь - не знаю. Понял? Марш домой!

Но Черня не уходил. Он крутился вокруг Андрея, поглядывая на него с лаской и тоской. И Андрею вдруг стало жутко от мысли, что он вот так просто - надолго, а то и навсегда - покидает родной дом.

- Черня, - прошептал Андрей. - Ты иди к Марийке, иди! Эх, Черня! Эх, ты! - Он вдруг упал на колени, прижал к себе пса, крикнул со всей силой: Черня, дорогой! Черня!

Но через секунду, опомнившись, оттолкнул собаку.

- Назад! Домой!

Черня удивленно и обиженно взглянул на хозяина.

- Назад!

Черня молча отскочил в кусты. Не оглядываясь, Андрей быстро зашагал проселком на восток...

VIII

Слухи о том, что немцы быстро двинулись по большакам, сильно встревожили Лозневого. Опасность шла по пятам. Было ясно: не сегодня, так завтра - бой. Первый бой. Что готовит судьба?

Полк майора Волошина, в составе которого находился батальон, был сформирован только в конце лета. Он обучался у Опочки, на реке Великой, и далеко не успел закончить боевую подготовку. Третьего октября немецко-фашистские войска прорвали наш Западный фронт и двинулись к Москве. Полк Волошина (в составе дивизии Бородина) был подчинен штабу Н-ской армии, отступавшей в район Ржева. За неделю отступления до Ольховки полку Волошина не приходилось вести бои: противник пытался охватить Н-скую армию с флангов, взять ее в клещи, и она, по приказу штаба фронта, торопливо отходила на восток.

Но теперь Лозневой всем сердцем чуял, что схватка с врагом неизбежна.

В это утро он внимательнее, чем обычно, присматривался к своим солдатам. Провожая батальон из Ольховки, он стоял на пригорке, заложив руки за спину, не трогаясь; из-под козырька фуражки осторожно следили за рядами солдат его острые серые глаза. Он видел: солдат уже утомили тяжелые переходы, ночи без сна, постоянные тревоги и беспокойные думы. Обмундирование у них выгорело, от него сильно пахло терпким потом. Солдаты исхудали, у них были обветренные лица. Поглядывали они тревожно и недобро.

Вздохнув, Лозневой направился к дому Лопуховых.

Костя седлал коней. В доме слышался сильный и гневный голос Ерофея Кузьмича. Лозневой остановился у крыльца, вопросительно взглянул на вестового.

- Бушует! - насмешливо сказал Костя. - Хозяйке характер показывает.

Услышав шаги на крыльце, Ерофей Кузьмич притих. Когда Лозневой и Костя вошли в дом, он шагал по горнице, скрипя сапогами, - лицо у него было темное, борода взлохмачена. Хозяйка лежала на кровати, беспомощно раскинув руки. Около нее сидел, нахохлясь, Васятка и приглаживал ее реденькие распустившиеся волосы.

Усадив гостей за стол, Ерофей Кузьмич кивнул на кровать:

- Мать-то вон - проводила и слегла. Вот как сынов провожать! От сердца отрываешь кусок!