Белая береза

Как следует разговор начался только за обедом. Ради знакомства майор Озеров налил комиссару стопку водки.

- А себе? - сразу спросил Брянцев.

- Я ее редко употребляю.

- Это очень опасно.

- Опасно? Почему же?

- К старости начнете пить запоем, - объяснил Брянцев мрачновато и убежденно. - Сегодня выпейте, - добавил он проще. - Это даже необходимо.

- Да, я налью, пожалуй, - вдруг согласился Озеров.

Не чокаясь, Брянцев поднял стакан.

- С высокой наградой и замечательной победой.

Выпил он смело, но потом долго отдувался, смешно оттопыривая мясистые губы, и торопливо обнюхивал кусочек свежего ржаного хлеба, - ясно было, что он тоже выпить не большой мастак, как показалось вначале. Именно это сразу же навело Озерова на мысль, что новый комиссар, видимо, относится к числу тех людей, каких очень трудно разгадать с первого взгляда: у них особая, настороженная манера знакомства.

- Поздравляю и завидую, - продолжал Брянцев, закусив колбасой, - это ни с чем не сравнимо - испытывать чувство победы над врагом.

- А я вас ожидал раньше, - сказал Озеров.

- Задержали в политотделе армии, - ответил Брянцев, все еще пряча от света тяжеловатые глаза. - Вернее, пришлось заходить в госпиталь. Рановато уехал из Москвы.

- Вы москвич? Значит, были дома?

- Был, да... Но дом пуст.

- А семья?

- Семья там! - Брянцев указал ложкой в сторону запада. - Я был у границы. Когда это случилось, стало не до личных дел. А у жены - близнецы. В двух колясках.

Туго и медленно, как осторожный цветок на заре, раскрывалась перед Озеровым душа нового комиссара, и Озеров начинал видеть, что в ней полным-полно огненно-красного цвета, словно в бутоне махрового мака. "Кажется, подходящ", - с осторожностью отметил Озеров про себя и вновь взялся за флягу с водкой. Но Брянцев решительно отказался от второй стопки.

- Завидую, завидую! - сказал он, повеселев, и даже впервые внимательно посмотрел на Озерова. - Очень сожалею, что не принял участия в этом наступательном бою. Я большой неудачник в обороне. Уже два раза с начала войны выходил из строя. Знаете, я, видимо, похож на механизм без заднего хода: двигаешь вперед - идет, работает; чуть подал назад авария...

- В войне необходимы всякие механизмы, - сказал Озеров.

- Теперь я знаю это, - ответил Брянцев. - Но вначале не знал. Видите ли, полезным движением, а значит и жизнью, я привык считать только один процесс - когда идешь лицом вперед. Всякие иные манипуляции - балет... Вот такие взгляды, видимо, и губили меня в бою.

- Горячились?

- Вероятно, - просто сознался Брянцев.

- Да, это упрощенство. - Озеров уже с удовольствием чувствовал, что беседа с комиссаром пошла на лад. - Этак, дорогой Иван Иванович, можно дойти до отрицания маневра в войне. А война не есть движение только по прямой.

- Теперь я знаю. Но больно было!

- Значит, ваша стихия - наступление?

- Возможно.

Разговор все больше и больше радовал Озерова. Новый комиссар все еще казался ему черным куском антрацита, но теперь Озеров чувствовал, что он не холоден, а раскален, будто недавно вынут из горнила, и, значит, только брось его опять в горнило - он сразу засверкает огнем...

После обеда, хитря, Озеров спросил:

- Так что ж, Иван Иванович, будете отдыхать с дороги?

- Да, мне отдохнуть надо, - ответил Брянцев с иронией. - У меня так получилось. Два месяца я отдыхал в госпитале и, признаться, даже устал от отдыха. Ведь отдыхать - тоже устаешь. Так что теперь, конечно, мне вновь нужен отдых.

- Отлично, - сказал Озеров, - такой отдых, при желании, можно устроить очень быстро. Я вас познакомлю с нашими делами.

Майор Озеров знал, что любой комиссар прежде всего интересуется моральным состоянием личного состава части и тем, как поставлена в ней политическая работа. С этого и начал было Озеров свой рассказ о полке, но Брянцев попросил прежде всего показать, где занял полк позиции после боя, рассказать о командном составе, о боеспособности различных подразделений. А затем, быстро освоясь с обстановкой в полку, он расспросил, в каком состоянии орудия и пулеметы, достаточно ли зимней смазки, как работают ремонтники, какой имеется транспорт, сколько запасного телефонного кабеля, где можно достать лыжи... Причем, разговаривая о чисто военных делах, он проявлял во всем отличные знания. Сразу чувствовалось, что он не только хорошо знает Полевой устав пехоты и множество различных наставлений, но имеет немало своих, иногда оригинальных мыслей о военном искусстве. Озеров был окончательно изумлен, когда Брянцев, заговорив об инженерных работах, развязал свой вещевой мешок и вытащил пачку книг и брошюр по различным вопросам военного дела.

- Послушайте-ка, Иван Иванович, - сказал Озеров, рассматривая книги, - да вы случайно не были раньше строевым командиром?

- К сожалению, не пришлось.

- А из вас бы, пожалуй, мог выйти строевой командир. Вы это знаете?

- Возможно, - смело ответил Брянцев.

Наконец наступила очередь знакомить комиссара с делами, которые касались его непосредственно. Озеров умышленно начал рассказывать о них подробнее, чем думал рассказать прежде, - этим он хотел подчеркнуть, что вот, мол, дорогой комиссар, где твоя настоящая область работы. Озеров очень подробно рассказал о политическом составе полка, о том, как он выполнял свои обязанности в боях, чего не хватает некоторым политработникам, чтобы полностью оправдать свою роль в армии. Он рассказал о работе партийной организации, о ее влиянии в полку, об отдельных коммунистах, ставших вожаками солдат в бою.

Брянцев слушал его рассказ весьма внимательно и даже удивленно, изредка записывая что-то в своем блокноте.

- Сергей Михайлович, послушайте, - сказал он, когда рассказ был закончен, - а ведь мне, в свою очередь, приходится спросить: вы раньше не были, случайно, комиссаром, а?

- Никогда.

- А из вас бы, мне кажется, неплохой вышел комиссар!

- Возможно! - со смехом ответил Озеров.

XII

Поздно вечером в небольшом доме, на окраине деревни Козлово, собрались озеровцы, получившие правительственные награды. От усталости все едва держались на ногах, и поэтому Озеров и Брянцев, поздравив награжденных, тут же приказали им отправляться на покой.

Близ дома, где проходил коротенький митинг, столпились награжденные из батальона Шаракшанэ. Им нужно было идти на другой конец деревни, и они собирались отправиться туда вместе: в одиночку ходить ночью по местам, где только что находился противник, было рискованно. Друзья-сослуживцы закурили, пряча огни цигарок в рукава шинелей, потолковали о новом комиссаре в том смысле, что тоже человек, вроде Яхно, умный и душевный, поговорили о его коротеньком, но горячем выступлении на митинге, а потом о сердечном ответном слове лейтенанта Юргина...

Кто-то при этом спросил:

- А где же лейтенант? Все уже в сборе.

- Он сейчас подойдет, - ответил Андрей.

- Где же он? Пора бы идти!

- У майора он, что ли?

- Да нет, тут одно особое дело.

- А-а, понятно! Видал я те глаза!

- Значит, встретились они?

- Встретились...

- Тогда, может, пойдем тихонько, а?

Но всем почему-то не хотелось идти. Все вдруг замолчали и задумались: одни вспомнили матерей, другие - жен, третьи - невест... И все, вспомнив о близких, невольно вспомнили родные места.

В темной, звездной вышине послышался гул самолета. Он шел с востока на запад, и озеровцы, только что вспоминавшие родные места, все вместе невольно подумали теперь о великих просторах родной земли, и всем внезапно стало легко и радостно, точно и не были почти трое суток в тяжелом бою...

Большой, тяжелый самолет шел от Москвы на запад, за линию фронта. Он был загружен мешками из прочного брезента; в мешках - разные грузы, необходимые для войны. Всюду на мешках сидели десантники, - все как один в теплых ватных куртках защитного цвета, в серых валенках и пушистых меховых шапках-ушанках; за плечами у всех - парашюты.