Конец Осиного гнезда

- В эти детали не посвящен, - коротко ответил я.

- А каков он из себя?

Со слов Брызгалова я довольно живо обрисовал внешность и манеры капитана Гюберта.

- Не то, не то... Безусловно, не то, - проговорил инженер, подтвердив догадку незадачливого парашютиста, что Саврасов, по-видимому, не знает Гюберта. - Да это, в сущности, и не так важно.

Обычно я придерживался непреложного правила: не зная игры, не делать первых шагов. Сейчас обстановка предписывала мне действовать крайне осторожно. Но она вовсе не исключала риска. Даже наоборот - она предполагала риск. Если бы Саврасов не допустил оплошности и не упомянул о каком-то Докторе и Габише, то я, пожалуй, не нарушил бы своего правила и не пошел бы на риск. Но тут козыри сами шли в руки.

Решив обыграть ответный пароль, я небрежно осведомился:

- Стало быть, Виталия Лазаревича вы видели не так уж давно, в феврале сорок первого?

- Почему вы так решили? - удивился Саврасов.

- Я ничего не решал, - пожав плечами, ответил я. - Таков пароль.

Саврасов рассмеялся и махнул рукой.

- Вы правы, - признался он. - Совершенно верно. С Доктором мы встретились в феврале... перед уходом его на ту сторону. Но Виталий Лазаревич высказал твердую уверенность, что мы еще встретимся. Когда я сказал: "Прощайте!", он меня поправил и заметил: "Почему так театрально? Не прощайте, а до свидания". Поэтому-то я и решил сначала, что вы от него.

Итак, Виталий Лазаревич - это не случайное имя для пароля. Виталий Лазаревич существует, он и Доктор - это одно и то же лицо.

- И после вы ни с кем не встречались? - продолжал уточнять я.

- Конечно.

- И никого ни о чем не информировали?

- Да, да... Неожиданный переезд на восток. Связь через Минск нарушена войной... Доктор должен понять... Я ждал указаний...

Я кивнул, сделав вид, что меня это вполне удовлетворяет. Но следовало углубить разговор, выяснить побольше.

- Видите, в чем дело... - начал я, сделал умышленную паузу и продолжал: - Ваше присутствие здесь крайне необходимо, важно. Связь восстановим. "Шифр 17 апреля" действует, учтите. Задачи перед вами очень большие, ведь на Урал и в Сибирь перебазирована почти вся военная промышленность. Здесь формируются крупные соединения советских войск. Вам надо на какое-то время выехать в Москву, восстановить связи, организовать переезд двух-трех надежных людей сюда, на Урал, и в Сибирь...

- Что?! - воскликнул Саврасов. - Поехать в Москву? Это невозможно! Абсолютно невозможно!

- А если необходимо? - спокойно спросил я.

- Все равно...

- Если этого требует Гюберт?

- Я не знаю, кто такой Гюберт... - Саврасов вскинул плечи и растерянно развел руками. - Во всяком случае, если я уеду в Москву, то вернуться сюда не смогу и должен буду перейти на нелегальное положение.

- Не понимаю, - сказал я.

Саврасов объяснил, что работа по приему заводского оборудования, идущего с запада, которая на него возложена, не допускает никаких отлучек и промедлений. Никто его не освободит от этой работы. Время военное. Конечно, если вопрос стоит так, что, невзирая ни на что, он должен быть в Москве, то придется рвать с заводом. Опасно, это грозит судом. Покинуть завод официально не удастся, а неофициально... Завод имеет чрезвычайно важное оборонное значение. Перебазировка его из центральной полосы на Урал проводится быстрыми темпами. Сам Саврасов на заводе - человек не новый, всем известный, и терять такое место было бы неразумно. "Вы же сами говорите, что мое присутствие здесь крайне важно".

Я промолчал. Воцарилась долгая пауза, которую нарушил Саврасов.

- Вы говорите Москва... - начал он.

- Не я, а Гюберт...

- Да, да, это понятно, - кивнул Саврасов. - Но надо же учесть, что я устроился здесь фундаментально. Меня уважают, со мной считаются, мне доверяют. Сюда, если вы хотите знать, двери, как в рай, очень узенькие. Конечно, если дело требует, я брошу все, но это пахнет, я повторяю, нелегальщиной. Мое исчезновение насторожит руководство, возникнут подозрения. В данный момент я ничем официально не смогу обосновать свое желание покинуть завод. Но если, как принято говорить, цель оправдывает средства, тогда можно рискнуть.

- Нет, так не пойдет, - сказал я решительно. - Гюберт, очевидно, не предполагает, что поездка в Москву так сложна. Я его информирую. Оставайтесь здесь, и больше к этой теме возвращаться не будем. В Москве все же остались у вас свои люди?

- Как это понимать? - испытующе спросил Саврасов.

- Раз вы категорически не можете к ним поехать - а ваши доводы меня убедили, - придется мне помочь вам.

- Хм... Есть один человек, служит на железной дороге. Я приобрел его еще в прошлом году. Удачный человек. Я бы сказал - очень удачный и перспективный. Проверен. Он уже оказал нам кое-какие услуги и готов их оказывать дальше.

- Это надежно?

- Вполне! - твердо заверил Саврасов. - Я информировал о нем Доктора. Он понравился ему еще тогда, до войны. Мы условились именовать его "диспетчером". На него можете рассчитывать.

- Ах, Диспетчер! - воскликнул я. (О Диспетчере я слышал, конечно, впервые!) - Слышал... А еще кто? Диспетчера трогать пока не разрешают.

- Есть еще человек, уже другой категории, - сказал Саврасов нерешительно.

- Именно?

- За этого поручиться не могу - будет слишком смело.

- Кто он?

Саврасов охотно рассказал, как рассказал бы любому другому, пришедшему к нему с паролями. Этот второй человек - бывший прораб одной из подмосковных гражданских строек. Инженер-строитель по опыту, но без диплома. Судился по уголовному делу, после заключения долго не мог обосноваться в Москве и получить прописку, но перед самой войной ему удалось это. Живет на частной квартире в районе Тимирязевской академии.

- О нем мне ничего не говорили, - деловито сказал я. - Так вы говорите, человек он ненадежный?

- Ненадежный, - кивнул Саврасов. - Этот тип привык к большим деньгам и очень избалован ими. За деньги, тем паче за хорошие деньги, которых у него теперь нет, он не остановится ни перед чем. Использовать его постоянно очень опасно, он пригоден лишь для эпизодической работы. Пьяница. А пьяницы, с одной стороны, весьма нам полезны, но с другой - опасны, неосторожны. Поэтому использовать его можно с оглядочкой. Я виделся с ним перед отъездом из Москвы. Он озабочен получением документов, которые освободили бы его от призыва в армию. Воевать не хочет.

- Понятно, - сказал я. - Еще кто?

- Все. Больше нет. Война все перемешала, раскидала людей.

"Негусто у тебя, оказывается", - решил я про себя и сказал:

- Значит, сами вы ничего не сделали, чтобы восстановить положение? А как вы живете материально?

- Живу неплохо, но можно было бы и получше, - усмехнулся Саврасов.

- Это дело легко поправимо...

- Что вы сказали? - Саврасов подался немного вперед.

Я прямо не ответил на вопрос и продолжал:

- Давайте договоримся так... - тут я почесал переносицу, будто что-то соображая. - Всё, что вы считаете нужным сообщить Гюберту, набросайте себе для памяти, чтобы завтра подробно рассказать мне. Хватит времени до завтра?

- Безусловно.

- Отлично. Завтра же я сниму деньги с аккредитива и вручу вам. Тут с этим делом нетрудно?

- Как вам сказать. Жмутся, конечно. У вас большая сумма?

- Сорок...

- Ого! Ну что ж... Я вам подскажу, в какие кассы обратиться.

- Договорились, - весело сказал я и встал.

- Позвольте! - спохватился Саврасов и тоже встал. - А что вы делаете вечером?

- Ничего. Если не возражаете, давайте поужинаем у меня в номере и поболтаем.

- Ради бога, я с удовольствием. Вечер и у меня свободен. А где ваша комната?

- Внизу, под вами... - Я назвал номер.

Не прощаясь с Саврасовым, я вернулся к себе, вытащил из чемодана сверток с нехитрой закуской и немного подкрепился. Потом прилег на диван и перебрал в памяти всю беседу с Саврасовым. Записывать я по уже укоренившейся привычке считал нецелесообразным. Да в этом сейчас и не было нужды: память служила мне пока безотказно.