Страница 4 из 12
Когда на дворе стемнело, кто-то тронул Наруза за плечо. Он спал чутко и тотчас вскочил. Перед ним, покрытый с головы до ног пылью, стоял рослый, обросший густой рыжей щетиной человек в длинном теплом халате, за ситцевым кушаком которого торчала рукоятка плетки.
Наруз Ахмед пристально всмотрелся в лицо гостя, черты которого напоминали ему кого-то, и вдруг радостно воскликнул:
- Бахрам-ака?!
- Я, я... А ты уже совсем мужчина. Джигит! Смотри, что сделали одиннадцать лет. И вылитый отец!..
- Ну, говори, рассказывай, - торопил обрадованный хозяин, поспешно одеваясь.
- Расскажу все в дороге. Собирайся!
- А есть не хочешь? Может, поедим?
- Хочу, но время не ждет. Перехватим на ходу.
Не прошло и десяти минут, как два всадника выехали из безмолвного кишлака и стали медленно подниматься в гору по извилистой каменистой тропе.
2
- Нет! - тряхнул головой юноша и облизал разбитые в кровь губы. - Нет и нет! - повторил он.
Парень стоял связанный по рукам и ногам. Его поддерживали с обеих сторон два дюжих басмача. На сатиновой косоворотке юноши с разодранным воротом алел кимовский значок.
Перед ним, шагах в трех, на округлом камне-валуне сидел широкоплечий чернобородый и горбоносый курбаши6. Он холодно смотрел на пленника, полуприкрыв тяжелые веки.
Дело происходило ранним утром в узком и глубоком безводном ущелье. Лучи поднявшегося солнца сюда еще не проникли. Вокруг возвышались дикие скалистые нагромождения, грозные и молчаливые в своем окаменелом раздумье.
- Глупец! - с усмешкой бросил курбаши. - Тебе неведомо, какая новая судьба ждет тебя и твой народ. Ты подобен слепцу. Ты видишь лишь то, что у тебя под носом.
Комсомолец угрюмо молчал, сплевывая кровь.
- Скоро на эту землю, - продолжал курбаши, топнув мягким сапогом, придет священная армия воинов, старых, истинных хозяев. Они изгонят с нашей земли всех вероотступников, уничтожат всех большевиков. Они сурово накажут тех, кто поддался на безбожную агитацию коммунистов и записался в колхозы. Они восстановят священную власть эмира бухарского. И горе тому, кто не захочет встать под зеленое знамя армии ислама. Ты слышал о таком воине, как Ибрагимбек?
Комсомолец усмехнулся и ответил:
- Как же не слышать! Все зовут его Ибрагимом-локайцем, бандитом, конокрадом. Какой он воин! А ты слышал такие имена, как Кизилхан, Кур-Ширмат, Мадаминбек, Азизхан, Ашимбай-Керим, Аман-Палван?
Да, эти имена были знакомы курбаши. Больше того, почти всех он знал и видел. Это были такие же, как и он, главари басмаческих шаек. Но курбаши предпочел дипломатично промолчать.
- Молчишь? - повысил голос комсомолец. - Они, как и ты, говорили: "Всех изгоним, всех уничтожим, всех накажем". А что стало с ними? Забыл? Я тебе напомню: их поганые кости, обглоданные шакалами, разбросаны в песках. То же ждет и твоего Ибрагима. То же ждет и тебя.
Глаза курбаши почти совсем закрылись. Стоявшие за его спиной басмачи глухо зароптали. Один из них, худой и высокий, шагнул было к юноше с тяжелой камчой в руке, но, остановленный жестом курбаши, попятился назад.
- Глупец! - еще раз повторил курбаши. - Ничтожный ты человек. Упрямство обойдется тебе дорого. Ты говоришь чужим языком, мальчишка, а я требую, чтобы ты заговорил своим.
- Я говорил языком человека, а не эмирского раба, - отрезал юноша.
- Я обещаю тебе сохранить жизнь. Ты еще молод. У тебя есть отец, мать и, наверное, любимая. Что из того, что ты загубишь свою жизнь и опечалишь их? Кому от этого польза?
- Я все время думаю о пользе для них и для всех честных мусульман, поэтому не трать лишних слов...
- Подумай! - предупредил курбаши. - Я требую от тебя немногого. Скажи, что было написано в той бумажке, которую ты вез на погранзаставу и проглотил?
Юноша молчал.
- Думай быстрее! - напомнил курбаши.
- Мне спешить некуда. Это тебе следует торопиться. Вот наши нагрянут...
- У тебя длинный язык, - прервал его курбаши. - Смотри, я могу его укоротить.
Юноша усмехнулся и сказал:
- Наши языков не режут, а вот голову тебе отхватят, как бешеной собаке.
Басмачи загудели, стали плеваться и с нетерпением поглядывали на своего главаря. Неужели он и это стерпит?
- Верблюжий ублюдок, - процедил сквозь зубы курбаши и поднялся с камня. Сжимая в руке плеть, он сделал шаг вперед, но в это время к нему подбежал мирза7 банды Хаким и, не переводя дыхания, доложил:
- Едут... Двое едут... Бахрам и другой... молодой.
Курбаши оглянулся. Из горловины ущелья, приближаясь к лагерю басмачей, скакали два всадника. Один из них был Бахрам, другой - Наруз Ахмед.
- Да, это он, - тихо, только для себя, промолвил старый курбаши, и на короткое мгновение что-то человеческое и давно забытое шевельнулось в его груди. - Он... он...
Всадники спешились и, оживленно переговариваясь, направились к курбаши. Не доходя шагов десяти, Наруз Ахмед вдруг остановился. Он пристально взглянул на басмаческого главаря, как-то сгорбился, и из уст его сорвался крик:
- Отец! Отец!
Он стремительно подбежал к курбаши и бросился в его простертые руки. Старый курбаши Ахмедбек (а это был он) обнял сына, похлопал его по спине, отступил на шаг назад, окинул пытливым взглядом и сказал:
- Палван!8
Наруз отвел в сторону лицо с внезапно увлажнившимися глазами. Нет, не напрасно он день и ночь думал об отце. Не напрасно втайне гордился тем, что в его жилах течет кровь такого человека! Не напрасно верил в возвращение отца. И вот отец стоит перед ним, такой же крепкий, сильный, без единой сединки в бороде. И глаза его, как и тогда, одиннадцать лет назад, смотрят открыто, смело, по орлиному. Так вот почему помалкивал хитрый Бахрам и не говорил о том, кто ждет их в ущелье. Подарок! Да какой еще подарок!
Под шушуканье и одобрительные возгласы басмачей отец и сын отошли в сторонку и уселись на камнях.
Несколько мгновений они молчали, удивленно и радостно разглядывая один другого. Первым начал разговор Ахмедбек. Он стал подробно расспрашивать сына, где и как живет он, в чем состоит его работа, поинтересовался семейными делами Наруза и, наконец, спросил, жива ли мать.
Подошел Бахрам, опустился на землю, попросил закурить.
- Бек, - сказал он, затягиваясь дымом. - Твой человек ждет приказа.
Курбаши повернул голову. Невдалеке стоял высокий и тонкий, словно жердь, басмач, прозванный в банде насмешливым именем Узун-кулок - "Длинное ухо", - и нетерпеливо топтался на месте.
Ахмедбек прервал беседу и приказал человеку подойти.
Тот торопливо подбежал, скользнул быстрым взглядом по лицу Наруза Ахмеда и обратился к курбаши:
- Как велишь, господин, поступить с верблюжьим ублюдком?
Ахмедбек блеснул глазами и тотчас опустил веки.
- Я должен знать, что было написано на той бумажке, которая лежит в его желудке. Вытащи ее, - спокойно произнес он, будто речь шла о том, что бумажку следовало вытащить из кармана или тюбетейки.
- Все будет исполнено, господин, - басмач почтительно склонил голову, приложил руку к груди и удалился.
Прерванная беседа возобновилась.
Ахмедбек поинтересовался, был ли предупрежден кем-либо сын о необходимости подготовить лошадей.
- Да, был. В кишлаке Обисарым девять молодых объезженных лошадей отдыхают на выпасе в долине.
- Воробей на завтрак льву... - заметил курбаши.
Наруз объяснил, что в ближайшее время нет никаких надежд достать коней, так как все они взяты на строительство канала.
Вдруг страшный, нечеловеческий вопль огласил ущелье. Наруз вздрогнул.
- Что это? - с опаской спросил он, смотря в сторону лагеря.
- Ничего особенного, - успокоил его отец. - Узун-кулок делает операцию. Он у меня хирург.
Только сейчас Наруз Ахмед понял смысл приказа курбаши. Невдалеке несколько человек, навалившись на пленного, дико визжа и изрыгая проклятия, прижимали к земле его голову, руки и ноги. Узун-кулок действовал огромным ножом. А человек продолжал кричать так страшно, что у Наруза ослабли ноги и лоб покрылся испариной.