Страница 4 из 24
Повар. Тридцать, не сорок. Я говорить тридцать.
Мамаша Кура ж. Эх ты, ведь это не простой каплун. Он, говорят, и зернышка не брал, пока его любимый марш не сыграют. Он считать умел, такой дар был скоту от бога! А тебе сорок геллеров дорого! Смотри, хозяин тебе самому шею свернет, если его поститься заставишь!
Повар. Гляди, что я делал! (Достает кусок говядины и начинает резать.) Вот кусок говядина, я его жарил. Даю тебе одна минута на размышление.
Мамаша Кураж. Жарь, жарь, говядина-то - прошлогодняя.
Повар. Бычок вчера еще бегать, я сам видел.
Мамаша Кураж. Стало быть, он еще заживо протух.
Повар. Я варил пять часов, если надо. Я поглядеть, как он не разварился. (Режет мясо.)
Мамаша Кураж. Перцу сыпь побольше, чтобы твоему начальнику нос зажимать не пришлось.
В палатку входят военачальник, полковой священник и Эйлиф.
Военачальник (хлопая Эйлифа по плечу). Итак, сын мой, заходи, заходи к своему полководцу и садись от меня по правую руку. Ведь ты подвиг совершил, геройский подвиг во имя господне, в войне за веру. Это особенно достойно похвалы. Жди золотой нашивки, как только возьму город. Мы пришли спасти их души, а эти нечестивцы, это грязное мужичье, угоняют свою скотину у нас из-под носа! Для своих попов они ничего не жалеют. Но ты их проучил. Вот тебе полный кубок красного, пьем до дна!
Пьют.
А его преподобию - шиш. Он у нас святоша. Чего хочешь закусить, сынок?
Эйлиф. Кусочек мясца не плохо бы.
Военачальник. Повар! Жаркое!
Повар. Еще приводил с собой гостей, когда в доме хоть шар покатись!
Мамаша Кураж знаком просит повара замолчать. Она прислушивается к разговору
в палатке.
Эйлиф. Мужиков трясти - проголодаешься!
Мамаша Кураж. Иисусе, это же мой Эйлиф!
Повар. Кто?
Мамаша Кураж. Мой старшенький. Два года я его в глаза не видала. Украли его у меня на дороге. Видно, в гору пошел, раз сам командующий на обед позвал. А что ты им подашь? Пустую тарелку? Ты слышал, чего гость требует, мяса. От души советую тебе, торопись, бери каплуна, пока не поздно. Гульден с тебя.
Военачальник (усаживается с гостями за стол и рявкает). Подавай обед, кухонная протобестия! А то я тебя самого зарежу!
Повар. Давай каплуна, черт тебя, вымогательша!
Мамаша Кураж. Неужто пригодился "несчастный цыпленок"?
Повар. Я несчастный - пятьдесят геллеров плачу! Ты бога не бояться!
Мамаша Кураж. Сказано - гульден! Родной сынок у самого командующего в гостях - уж тут я за ценой не постою!
Повар (отдает деньги). Хоть ущипни его, пока я разводил огонь.
Мамаша Кураж (усаживается и начинает ощипывать каплуна). Вот диву-то дастся, когда меня увидит. Старшенький у меня всем взял - и умом и смелостью. У меня еще один есть - тот простоват, зато честный. А от дочки толку никакого. Правда, хоть не болтлива, и на том спасибо.
Военачальник. Выпьем еще по одной, сын мой! Это мое любимое, фалернское! Одна бочка осталась, самое большее - две. Но я ничего не пожалею, лишь бы в моем воинстве жила истинная вера. А пастырь опять оближется: он только языком болтает, а вера без дел мертва есть, верно, поп? Ну-ка, Эйлиф, расскажи нам, как ты мужиков вокруг пальца обвел и взял в полон двадцать голов скота. Надеюсь, их скоро пригонят.
Эйлиф. Завтра, самое позднее - послезавтра.
Мамаша Кураж. Молодец сынок, сообразил. Хорошо, что скот только завтра пригонят, а то бы вы с моим каплуном, пожалуй, и разговаривать не стали.
Эйлиф. Дело так было. Докладывают мне, что мужики перегнали ночью скотину из потайного места поближе к городу, в рощицу. Оттуда городские должны были ее забрать. Ну что ж, думаю, мешать вам не стану. Вам ее легче найти! Ребята мои и так давно мяса не видали, а я им на два дня еще рацион урезал, чтобы у них слюнки текли, если кто мяукнет, не то что замычит.
Военачальник. Тактика правильная.
Эйлиф. Еще бы! Ну, остальное пустяки. Правда, у мужиков дубины здоровые были, и оказалось у них народу втрое больше, чем у нас. Они на нас нападение сделали. Меня четверо в кустах прижали, клинок из рук выбили, орут: "Сдавайся!" Что, думаю, делать? Того гляди, самого на котлеты порубят!
Военачальник. А ты?
Эйлиф. Рассмеялся.
Военачальник. Что, что?
Эйлиф. Засмеялся я. Ну, тут у нас и разговор пошел. Я давай торговаться. Говорю: двадцать гульденов за быка - это мне дорого. Даю по пятнадцати - вроде я собирался платить. Ну, они, конечно, - в затылке чесать. Я нагнулся, подхватил клинок и порубил их, всех четверых. Нужда свой закон пишет, верно?
Военачальник. Что на это скажет пастырь духовный?
Священник. Строго говоря, в писании такого текста нет, но господь наш умел сотворить из пяти хлебов пятьсот, ему и нужды не было. Потому и мог он требовать: люби ближнего своего. Ибо люди сыты были. Ныне не те времена.
Военачальник (хохочет). Совсем не те. Так и быть, теперь и ты глотни заслужил, фарисей! (Эйлифу.) Ты их, значит, порубил? Доброе дело, теперь будет чем моим молодцам подкрепиться! И в писании так сказано: что ты сделал меньшему из братьев моих, то ты мне сделал. А что ты им сделал? Ты им доброй говядинки на обед припас. Они у меня к заплесневелому хлебу не привыкли. Они, бывало, в шлем вина нальют, булки туда накрошат - перед тем как в бой за веру идти.
Эйлиф. Да, я нагнулся, подхватил клинок и порубил их, всех четверых!
Военачальник. В тебе сидит юный Цезарь! Ты достоин видеть короля.
Эйлиф. Я его видал, правда издали. От него прямо сияние шло! Эх, стать бы мне таким, как он!
Военачальник. Задатки у тебя есть. Доблестного воина я ценю. Твоя доблесть мне по душе. Храбрый солдат для меня - сын родной. (Подводит Эйлифа к карте.) Ознакомься с обстановкой, Эйлиф. Видишь, есть где отличиться.
Мамаша Кураж (прислушиваясь к разговору в палатке, яростно ощипывает каплуна). Плохой, видать, командующий!
Повар. Обжорливый, а почему плохой?
Мамаша Кураж. Потому плохой, что ему храбрые солдаты нужны. Хорошему ему на что такие храбрые. У него план кампании хороший, он любыми обойдется. Уж я знаю, где заведут речь про доблесть всякую, там дело дрянь.
Повар. А я думал, это хороший дело.
Мамаша Кураж. Нет, дело дрянь. Возьми короля или там командира, какого бог умом обидел. Ведь он такую кашу заварит, что без доблести-геройства солдату не обойтись. Вот тебе одна доблесть! Возьми скрягу. Поскупится, мало солдат наберет, а потом требует, чтобы все были богатыри! Возьми опять же растяпу - уж у него солдат должен быть мудрее змея, а то живым ему не выбраться. Такому и верность от солдата требуется необыкновенная. Ему всего мало. Чужой доблестью все дырки затыкают! А в хорошей стороне, при хорошем короле да полководце все эти доблести ни к чему! Там доблести не надо, были бы люди как люди, лишь бы не совсем дураки, а меня спросить - хоть и трусоваты!