Патер Бракель

Бредель Вилли

Патер Бракель

ВИЛЛИ БРЕДЕЛЬ

ПАТЕР БРАКЕЛЬ

Рассказ

Сокращенный перевод с немецкого Л. МАКОВКИНА

"Si Deus nobiscum - Quis contra nos!" ("Если с нами бог, то кто против нас!"). Эти слова выбиты на могильной плите патера Жана Франсиса Бракеля в церкви Сен-Пьер...

13 октября 1914 года немецкие части вступили в Зеебрюгге. Приветствовать их вышел один только католический священник - патер Бракель. Он представился командиру и на вопрос о настроении населения выразил желание поговорить с господином капитаном с глазу на глаз. Менее часа спустя были арестованы сапожник Луи Габелен, старый Этьен Валенкур и адвокат Зиверт Хоогбрек; первые двое - известные в городе социалисты, адвокат - фламандский националист.

Возбуждение первых военных недель скоро улеглось и забылось: война стала буднями. По праздникам верующие маленького городка шли в церковь и, ища утешения, внимали словам патера Бракеля, а подростки, игнорируя все родительские запреты, собирались в послеобеденные часы на базарной площади возле немецкого военного оркестра.

Даже когда в Зеебрюгге пришли германские морские части и принялись восстанавливать и расширять портовые сооружения, это вызвало любопытство и волнение лишь на первые несколько дней, а затем тоже стало повседневностью.

При расквартированных в Зеебрюгге морских частях было трое армейских офицеров, вне всякого сомнения не принадлежащих к штабу коменданта города капитана фон Люрхова. Факт, который, впрочем, менее всего тревожил воображение жителей.

Патер Бракель, мужчина лет пятидесяти, жил тихо и уединенно. Он был единственным духовным лицом в городке, и его проповеди очень любили. Многие из тех, кто до войны вовсе не выказывал религиозного рвения, стали в это мрачное время регулярными посетителями церкви, и когда погожими вечерами патер совершал прогулки по городу, его почтительно приветствовали со всех сторон.

В один из августовских дней 1915 года патер явился к капитану фон Люрхову в отель "Европа", где размещалась городская комендатура. Он сообщил, что его посетил агент французского генерального штаба и попросил передавать сведения о том, что происходит в Зеебрюгге. Чувствовалось, что патеру, хранившему внешне холодное спокойствие, нелегко было сдерживать свой гнев и возмущение этим бесстыдным предложением. Он объяснил капитану, что церковь не участвует в войне, а его молитвы в равной степени распространяются как на немецких католиков, так и на французских.

- Ваше преподобие, неужели вы его прогнали? - спросил капитан.

- Напротив, господин капитан, я договорился с ним о новой встрече на завтра.

Капитан фон Люрхов не удержался, чтобы не преподнести эту важную новость лично подполковнику Хагебергу, несмотря на то, а может быть, как раз именно потому, что тот был ему глубоко антипатичен. Излюбленные высокопарные рассуждения подполковника никак не вязались с его мелкобуржуазным происхождением и еще меньше, как находил капитан, с его служебной деятельностью. Итак, в Зеебрюгге проник агент французского генерального штаба. Надменный плебей сделает большие глаза и разбушуется: фон Люрхов заранее позлорадствовал.

Однако подполковник Хагеберг не удивился и не разбушевался, а встретил это сообщение в высшей степени сдержанно. Он потер свои широкие, мясистые руки с чванливо поблескивающими перстнями на пальцах и сказал:

- Итак, патер чист.

- Я это знал и раньше, - раздраженно сказал капитан.

- Вы - да, - возразил подполковник. - Я - нет!

- Прикажете взять французского агента? - спросил капитан.

- Нет необходимости!

- А-а, понимаю, - выдавил фон Люрхов и показался себе вдруг маленьким и ничтожным, признавшись, что недооценил подполковника. Пристально, почти с изумлением, смотрел он на небольшого, крепко сбитого человека с красным затылком и двумя шрамами на жирном, вульгарном лице.

...Патера Бракеля часто приглашали в казино: служитель культа мастерски играл в скат, не чурался при этом доброго французского вина, был гораздо охоч до неистощимым потоком льющихся, густо сдобренных непристойностями солдатских анекдотов.

С того времени капитан фон Люрхов, аристократ с кайзеровским пробором, плешивый подполковник Хагеберг и патер в сутане и с тонзурой сделались постоянными партнерами в скат. Одиночество и скука примиряют. Аристократ капитан не мог избежать плебея подполковника, и ему не оставалось ничего другого, как подчиниться неизбежному.

Вокруг этих трех столь разных игроков в казино постоянно собирались надоедливые болельщики, державшие, однако, языки за зубами, ибо с обоими офицерами шутки были плохи, тем более что игра шла на деньги и малейший проигрыш раздражал толстого подполковника самым ужасным образом. Был он, как определил для себя капитан, алчен и скуп, как истинно копеечная торгашеская душа. Когда подполковнику шла хорошая карта, его толстое лицо самодовольно сияло и он возбужденно пыхтел своей неизменной сигарой. Несколько таких же, про запас, всегда торчало из верхнего кармана его кителя, который подполковник обычно оставлял на вешалке.

В казино были запрещены разговоры на военные темы. Однако этот запрет мало-помалу забылся, и дело не обходилось без того, чтобы в беседах иной раз не затрагивалось положение на фронтах и оценивались предполагаемые направления ударов. Давно перестало быть тайной и то, для чего восстанавливают гавань и маленькую верфь: Зеебрюгге стал важнейшей базой подводных лодок германского флота; отсюда уходили в море маленькие серые лодки, которые должны были блокировать Англию и здесь же искать убежища, когда по пятам за ними гнались вражеские крейсеры и сторожевые катера.

Это была пора, когда действия маленьких серых морских чудовищ, преподносивших англичанам немало сюрпризов, стали заметно активнее. Тоннаж потопляемых судов головокружительно рос. Ходили слухи, что скоро наступит еще более интенсивная подводная война, которая вынудит высокомерную Англию встать на колени. Об этом поговаривали и в казино: ведь господа офицеры были среди своих, а патера за постороннего давно уже не считали.

Однажды вечером, когда неразлучная троица партнеров но скату сидела за игрой, подполковнику Хагебергу показалось, что патер, устремивший взор в свои карты, напряженно прислушивается к разговору двух морских офицеров.

- Ваше преподобие, - спросил он, - вы играете?

Патер медленно перевел на него взгляд и сказал:

- Вы бы хорошо сделали, если бы выложили наконец вашего бубнового туза.

Подполковник затянулся сигарой и бросил на стол туза бубен.

В этот вечер патер засиделся дольше, чем обычно: он заявил, что намерен оставить свой выигрыш в казино, и пригласил нескольких морских офицеров, стоящих у бара, выпить с ним.

Офицеры пили аперитивы и коктейли, отдавая предпочтение так называемому "Прибрежному", - из виски и французских коньяков. Патер же заказал бургундское: его желудок, как объяснил он офицерам, пытавшимся склонить его к своему любимому напитку, не выносит коктейли. Ну и ради патера все решили выпить густого сухого бургундского урожая 1907 года.

- Ваше преподобие, долго ли продлится эта война? - спросил молодой бледный лейтенант, происходивший, как это было известно патеру, из богатой семьи из Оффенбаха.

- От пророчеств я отказываюсь!

- Ваше преподобие, вы и в самом деле не имеете представления о том, когда наступит мир?

- Да оставь же ты свою вечную пустую болтовню! - крикнул ему раздраженно другой офицер. Вернер Каульбах, берлинец, слыл среди сослуживцев краснобаем и резонером. - Определенно в следующем месяце. Можешь не сомневаться. Пусть только придут те лодки - у бриттов сразу перехватит дух.

В соседней комнате заиграл граммофон: "За истертый франк и хлеба кусок приголубь ты меня на часок..."

- Ну, началось! - недовольно пробурчал берлинец, не переносивший подобных песенок.