Страница 50 из 70
Глебка вздрогнул и весь вытянулся, повернувшись в ту сторону, откуда раздался выстрел. Теперь он знал, где находится фронт, в какую сторону идти. Ему вдруг стало жарко. Он сорвал с головы ушанку и жадно прислушался. Снова вдалеке раздались один за другим несколько орудийных выстрелов. Глебка засмеялся. Это было совсем неожиданно, неожиданно, даже для него самого. Он стоял, прислонясь к голой обмёрзшей берёзе, усталый, голодный, и смеялся. На душе у него сразу стало легко. Смеясь, он повернулся к Буяну, только теперь обратив, наконец, внимание на его отрывистый призывный лай.
— Ну чего ты? — откликнулся Глебка на его призыв и пошёл к маячившему между деревьев в сотне шагов от него псу.
Буян ещё усердней залаял, не переставая бегать взад и вперёд вдоль протянувшейся меж стволами лыжни. Когда Глебка подошёл вплотную, Буян остановился и завилял хвостом, приглашая полюбоваться находкой. Находка была чрезвычайно важна, но она не удивила Глебку. Ему показалось, что так и должно было быть: после услышанных им выстрелов отыскалась лыжня. Все сомнения позади. Глебка сдвинул ушанку к затылку и сказал Буяну:
— Пошли, давай.
Он стал на лыжню и двинулся по ней к югу. Буян побежал впереди него. Идти было не очень удобно. Глебкины охотничьи лыжи были широки, а лыжня узка, так как прокладывали её обычными солдатскими лыжами, во множестве привезёнными американцами и англичанами. Глебка не раз видел эти выкрашенные в белую краску лыжи, и ему хорошо знаком был оставляемый ими узкий следок с выдавленным посредине округлым валиком. Глебка шёл этим следом километра полтора. Потом увидел ещё одну лыжню, убегавшую в обход поросшего молодыми сосенками пригорка. Осторожно обойдя пригорок, он наткнулся сразу на две новых лыжни. Оглядываясь по сторонам, он прошёл ещё с километр и убедился, что окрестности перечерчены следами лыж, идущими во всех направлениях.
Он остановился и тихонько подозвал к себе Буяна. Надо было подумать, что делать дальше. Очевидно было, что где-то поблизости находится много рыжих шуб. Если бы это был отряд, двигавшийся по определённому курсу, следы лыж имели бы одно направление. Но лыжни разбрелись в разные стороны; кроме того, среди них были и совсем свежие и старые, уже полузанесённые снегом. Всё это значило, что по этим местам рыжие шубы бродят постоянно. Но сколько их? Что они здесь делают? Далеко ли они сейчас? Ни на один из этих вопросов Глебка ответить не мог. В то же время он понимал, что, не зная всего этого, вперёд двигаться опасно. В любую минуту можно напороться на каммана или белогвардейца, и тогда всему конец.
Может, изменить направление и попытаться обойти этот район? Но Глебка уже имел печальный опыт блужданий по лесу и снова бродить наугад не хотел. Тогда он решил вернуться на приведшую его сюда лыжню. Проложена она не иначе как посланцем, ординарцем или курьером, держащим связь фронта с тылом. Он шёл, как показывали следы лыжных палок, с передовых в тыл, шёл в какую-нибудь часть или штаб, стоящий в одной из деревень. Это всего верней. И всего верней будет идти по этой лыжне, пока не дойдёшь до деревни. Там, в деревне, всё можно будет узнать и проверить.
Глебка решительно повернул и пошёл по своей лыжне назад на север. После полудня он вышел на одинокую лыжню, обнаруженную Буяном час тому назад. Он был уверен, что эта лыжня приведёт его в деревню, и не ошибся.
Пройдя километров восемь, Глебка вышел на лесную опушку, с которой глазам его открылась неширокая речная пойма. По краю поймы вилась речка. За ней лежала открытая низина, — верно, заливные луга. Берег, обращённый к лесу, был выше и на нём-то и столпилось несколько десятков изб. По одну сторону этой тесной толпы изб высилась потемневшая от непогод деревянная церковь. За церковью тянулась кладбищенская ограда и ряды сосновых и берёзовых крестов. По другую сторону деревни виднелась околица. К ней издали набегал бурый от навоза зимник. Зимник переходил в широкую деревенскую улицу, тянувшуюся вдоль главного порядка изб. Позади главного порядка сразу начинались огороды, спускавшиеся некруто под горку к реке. Меж редких загородок из жердин вилась по берегу и дальше по реке к проруби пешеходная тропка. На середине берегового ската она разветвлялась, образуя сеть тёмных узких тропок, ведущих к бревенчатым приземистым банькам.
Скрываясь на опушке в осиннике, Глебка оглядел и баньки, и реку, и избы. Лыжня, по которой он шёл, вела прямо к деревенской околице. Это значило, что в деревне стоят рыжие шубы. Входить днём в такую деревню было опасно. Но ждать до вечера Глебке было невтерпёж, и он решил действовать немедля. Глебка обошёл деревню стороной. Потом быстро спустился к реке и, сняв лыжи, сунулся в одну из банек.
В предбаннике было темно. Чтобы не привлекать к баньке посторонних глаз, Глебка закрыл за собой входную дверь и открыл дверь в мыльню, имевшую маленькое оконце. Когда глаза привыкли к полутьме, Глебка разглядел широкую лавку у стены. Перед ней на земляном полу лежала толстая сосновая доска. Взяв из мыльни тяжёлый железный ковш, Глебка снял доску, ручкой ковша проковырял длинную канавку и положил в неё ружьё, предварительно вынув патрон и обернув металлические части тряпицей. После этого он положил доску на место, поставил лыжи в самый тёмный угол и вышел наружу. Очутившись за порогом, он огляделся, стараясь точней приметить расположение баньки, чтобы потом суметь найти к ней дорогу.
Внимание его привлёк крутой выступ угора, похожий на склонённую баранью голову. Если стать спиной к этой «бараньей голове», то банька будет чуть влево, возле самой кромки берегового льда. Заметив себе это, Глебка уже тронулся было по тропке вверх, но потом вернулся, решив для верности пометить баньку, чтобы её и ночью можно было найти. Он вынул нож и в несколько взмахов вырезал на правом косяке дверей три зарубки. Только после этого Глебка в сопровождении Буяна стал подниматься в гору, туда, где толпились избы в высоких снежных шапках.
Улицы были пустынными. Деревня точно вымерла. Изредка в окне какой-нибудь избы мелькало насторожённое бородатое лицо, но тотчас опять скрывалось. На главный порядок изб Глебка выходить пока не решался и колесил на задворках деревни.
Буян крутился около, ко всему принюхиваясь, просовывая морду в подворотни, забегая во дворы и переругиваясь с деревенскими собаками. Большого интереса, как и большой злобы, к чужаку собаки, видимо, не чувствовали и в драку не ввязывались. Что касается Буяна, то он настроен был ещё миролюбивей. После тяжёлых скитаний по лесной целине он с удовольствием рыскал по деревенским закоулкам, принюхиваясь к милым его собачьему сердцу запахам человеческого жилья.
Вскоре, однако, настроение его резко изменилось. Началось с того, что на крыльцо одной из изб вышел солдат в рыжей шубе. Буян остановился и недовольно заворчал себе под нос. Солдат выплюнул резину, которую жевал, да так ловко и далеко, что едва не попал комочком жвачки в морду пса. Буян отпрыгнул назад и заворчал. Глебка сказал ему:
— Брось. Ну его.
Затевать ссору в этой незнакомой деревне с первым же встречным иностранным солдатом совсем не входило в Глебкины расчёты, и потому он поспешно юркнул в ближайший проулок.
Проулок выходил на деревенскую улицу, по которой пролегал накатанный зимник. Глебка постоял минуту в проулке, раздумывая, куда направиться. В это время по улице пронеслись двое саней, запряжённых хорошими сытыми конями. В передних санях сидели четверо солдат, в задних — офицеры в зелёных шинелях с меховыми воротниками. Вслед саням забрехали во дворах собаки. Одна из них пробежала за ними, громко лая. К ней тотчас присоединились ещё две.