Страница 10 из 17
Вот возле этих сыров капитан и увидел странного матроса. Матрос был смугл, трезв, гладко выбрит, имел по обе стороны лица красивые и ухоженные бакенбарды, и он с потрясённым видом пронзительным чёрным глазом смотрел на капитана. Второй глаз матроса был закрыт повязкой. Заметив, что на него обратили внимание, матрос вроде как запнулся, опустил поля своей шляпы на лицо и скрылся в толпе, обступившей торговку палочками сахарного тростника.
– Ты видел его? – спросил капитан у Платона.
– Да, – как всегда, коротко ответил Платон.
– Мы с ним раньше нигде не встречались? – спросил капитан.
– Нет, – ответил Платон. – Я его не помню…
Капитан нашёл на рынке уксус и, не торгуясь, купил его в большой, оплетённой ивовыми прутьями бутыли. Платон сразу же взвалил бутыль к себе на плечо. Возвращались в гостиницу они намеренно другой дорогой.
Они шли по улице, по обеим сторонам которой стояли дома в один, реже в два этажа, окружённые каменными заборами. В окнах этих очень простых на вид домов уже были опущены жалюзи, а кое-где из-за жары даже закрыты ставни. За заборами виднелись сады, и зелени везде было много – всё было обвито плющом, цвели и благоухали всевозможные растения, и даже сквозь мостовой камень, там, где он был, пробивалась мелкая пушистая травка. Улица резко спускалась вниз, к морю.
– Вот так здесь они и живут, на скалах, – сказал капитан. – И всё выращивают на террасах – и картофель, и цветы… Ниже по склону – виноградники, банановые плантации… На более высоких уступах пасут скот… Лёгкой эту жизнь я бы не назвал.
Подойдя к гостинице, капитан, сделав вид, что он вновь заговорил с Платоном, обернулся и незаметно посмотрел в конец улицы. Не увидев на ней ничего подозрительного, капитан коротко кивнул Платону, и они вошли в двери. И уже спустя какое-то время после их ухода в конце улицы появился странный одноглазый матрос, который принялся изучать фасад отеля от одного крайнего окна до другого.
Только капитан этого уже не видел, потому что он с Платоном вошёл в комнату, где возле лежащего без сознания мистера Трелони сидел доктор Легг.
Платон тут же подошёл к сквайру, лежащему на боку, перевернул его на спину, нашёл свой амулет, сбившийся у сквайра на груди на сторону, и, поправив бечёвку, положил амулет сквайру на грудь ровно.
– Доктор, вы опять сбили амулет, – тихо сказал Платон.
– Но ты же знаешь, что лучшим положением для человека, потерявшего сознание, является так называемое стабилизированное, фиксированное положение на боку! – воскликнул доктор. – Когда голова, плечи и туловище не смещаются относительно друг друга…
– Да, доктор, это я знаю, – ответил Платон. – Но, если вы помните, колдун мандинка клал мой амулет именно на грудь… Амулет так работает…
– Да не знаем мы, как он работает! – вскричал доктор Легг с сердцем. – Может он вообще никак не работает!.. Или действует только на тебя!..
Платон промолчал. В комнате ощутимо повисла напряжённая тишина.
– Как он, доктор? – спросил капитан, подходя к кровати сквайра.
– Так же, – ответил доктор Легг удручённо.
Капитан опустил глаза. Тут в комнату, постучав, вошла хозяйка и предложила господам отобедать. Только сейчас джентльмены рассмотрели, что она была хороша собой, хороша красотой южной, горячей – невысокого роста, смуглая, с ярким румянцем, ниспадающей на шею чёрной косой и большими нежными карими глазами, которые, не отрываясь, смотрели на капитана, словно хозяйка разговаривала только с ним одним и никого в этой комнате больше не видела. Капитан утвердительно, но рассеянно кивнул головой хозяйке, соглашаясь.
Когда хозяйка вышла, доктор Легг, не оставивший, конечно, без внимания красоту женщины, сказал только:
– А она хорошо говорит по-английски…
– Тут многие португальцы хорошо говорят по-английски, – всё так же рассеянно ответил капитан. – Наших соотечественников на Мадейре живёт много…
Конец дня прошёл в ожидании и ничего нового не принёс.
Ночью капитану приснился сон: он стоял на бетонных блоках, установленных возле Верховной Рады Украины в Киеве, и смотрел сверху вниз на женщин, которые полностью перекрыли уличное движение на проезжей части. Лица у женщин были заплаканные, красные, они, отчаянно озираясь, смотрели кругом и друг на друга безумными, отрешёнными глазами. Часть из них угрюмо сидела на бетонных блоках, подложив под себя пальто и крепко сжав свои сумки, а те, кто стояли, те всё время куда-то двигались, куда-то старались зайти, забраться, беспрестанно перемещаясь и цепляясь друг за друга и за плечи сидящих натруженными руками. При этом женщины всё время что-то говорили друг другу, что-то повторяли друг другу с просительной интонацией, что-то друг другу пытались объяснить, доказать, друг друга явно не понимая, и, прислушавшись, Дэниэл всё же сумел разобрать, вычленить в этом общем гуле отдельные фразы:
– А теперь его хотят отправить на АТО…
– Один бронежилет на троих…
– Даже повестки не прислали…
– Взяли на десять дней на полигон…
– Он не отказывается идти, он просто морально не готов…
У Дэниэла защемило сердце, что-то подступило к горлу, какой-то удушающий густой комок, который не давал ему дышать, как он не старался сглотнуть, пересиливая себя и пропихивая этот проклятый комок поглубже, куда-то вниз, куда-то внутрь своего дрожащего от жалости тела, и уже просыпаясь, но ещё находясь во власти сна, капитан одним рывком сел на постели и уставился застывшим взглядом в темноту прямо перед собой…
Проснувшись окончательно, он вытер слёзы и пошёл в комнату к мистеру Трелони.
Там горела лампа, было почти светло, и в глазах у доктора Легга капитан вдруг увидел такое, что по телу его пошёл озноб, и ему стало нестерпимо холодно.
– Как он, доктор? – шёпотом спросил капитан.
– Так же, – тихо ответил доктор Легг, опуская глаза.
– Идите спать, я посижу сейчас с ним, – сказал капитан. – Вам надо отдохнуть…
– Вы же сидите с ним после четырёх утра, – напомнил доктор.
– Ничего, я сейчас тоже посижу… Мне всё равно не спится, – ответил капитан.
Наступившее утро ничего нового в состоянии сквайра не принесло, и только к вечеру, к огромному облегчению доктора Легга, капитана и Платона, сквайр открыл глаза. Но он был очень плох, руками почти не владел – пальцы его не сжимались, локтевые суставы и предплечья ломило. Джентльмены прожили в гостинице на Мадейре ещё неделю, и только через неделю «Архистар» и «Король Эдуард» вышли в открытое море.
****
Сквайр стоял на палубе и оживлённо крутил головой, что-то рассматривая в море. Доктор Легг подошёл и встал рядом, счастливо улыбаясь.
– Как интересно поведение этих поверхностных косяков рыбы, – сказал сквайр доктору.
Доктор Легг покосился за борт.
– Это сардинелла, – сказал он и опять стал смотреть на сквайра и улыбаться.
– Ну, пусть сардинелла, – согласился сквайр. – Так вот, эта сардинелла то исчезает, опускаясь на глубину, то двигается по поверхности с приятным шумом… Никак не пойму, что мне этот шум напоминает…
Доктор Легг продолжал с улыбкой смотреть на сквайра, вокруг усталых глаз доктора сгустилась сеточка морщин, делая его простое лицо удивительно привлекательным. Сквайр, оторвавшись от созерцания водной поверхности, вопросительно посмотрел на доктора и тоже заулыбался.
– Напоминает что-то очень знакомое, но я никак не могу вспомнить, – повторил он.
– Косяки шарахаются от хищников, которые атакуют их со всех сторон… А шум напоминает вам, мистер Трелони, шум летнего дождя, – наконец, сказал доктор Легг.
– Точно! – обрадованно воскликнул сквайр и опять посмотрел за борт, закрутив головой в поисках косяка рыбы. – Как совершенно точно вы выразились, доктор!.. Дождя!.. А я всё никак не мог понять!.. Дождя же, конечно!.. Пойду, запишу это в свою тетрадь, чтобы не забыть…
Сквайр, неловко качаясь, как мог быстро пошёл к себе в каюту. За ванты или за что-нибудь другое он по пути не держался, совсем как заправский моряк, и доктор Легг, вспомнив, почему он это делает, перестал улыбаться. Доктор нахмурился, рассеянно посмотрел в море и увидел невдалеке торчащий над водой треугольный акулий плавник. И тут же косяк рыбы опять обозначил своё присутствие и пошёл по поверхности воды. Акула стала медленно приближаться к косяку и, подойдя поближе, стремительно бросилась к нему. Сардинелла вновь ушла на глубину.