Страница 44 из 122
Накануне 8 октября мы с Лизой плохо спали, потому что левая половина третьего этажа вновь гуляла всю ночь (у ребят с факультета правого дела накануне была получка). Мы стояли на пустыре и зевали. В то утро там было пусто. Бродили только две овчарки с хозяйкой и еще собака странной мясистой породы, которую наш мужчина называл «корейской столовой». Корейская столовая была знаменита тем, что гуляла сама по себе. Хозяева выпускали на улицу, а потом пускали домой. А однажды ее украл волк. Но потом притащил обратно. И никто не знает почему.
С хозяйкой овчарок мы раньше только здоровались. А тут она подошла к нам сама и сказала, что мужчина сегодня не придет. У его собаки случился инсульт. Мы ахнули и тоже стали переживать, мы переживали втроем, и тут хозяйка проговорилась, что пса зовут Ком. Мы с Лизой ахнули еще громче, потому что внезапно вспомнили, как мужчина действительно иногда кричал: «Ком! Ком! Ком!» Но хозяйка овчарок улыбнулась и сказала, что это сокращенно, потому что полное имя пса — Комбыгхатор. И она показала, в каком примерно подъезде мужчина живет.
Мы обошли все подъезды, никого не нашли и, уставшие, сели отдохнуть на подоконнике третьего этажа одного из этих подъездов. И вдруг мы увидели внизу их. Собака шла под тропинке, наклонив набок голову. Очень сильно кренилась на один бок. Ее все время сносило с тропинки, но она держалась за нее глазом. И было видно: училась переставлять лапы с запасом на снос. Стоило же собаке сойти с тропинки, как она начинала ходить кругами. Тогда мужчина поднимал ее на руки и вновь переносил на тропинку. Поправлял голову, устанавливал лапы.
Я попробовала не пустить Лизу. Но она сделала страшные глаза, вцепилась мне в руку и сказала, что я буду предательница, если с ней не пойду.
Потом мы помогали мужчине принести собаку домой — открывали для него двери. Дома он положил собаку на коврик в прихожей. Собака лежала, как рыба. Я сказала, как рыба, потому что она изгибалась, как лежащая на боку рыба. То есть одновременно отрывала от коврика голову и вытянутые задние ноги.
«Раздевайтесь, я напою вас чаем, — сказал мужчина, увидев, что мы стоим и не раздеваемся. Он накормил нас борщом, паровыми котлетами с картофельным пюре под грибным соусом и налил по огромной фарфоровой кружке красного клюквенного киселя. — Я готовлю еду вперед на несколько суток и никогда полностью не съедаю. Раньше мне в этом помогал Комбыгхатор. А сейчас прошу помочь вас».
После обеда Лиза бросилась помогать мыть посуду. В общежитии она никогда не мыла посуду, а тут даже оттолкнула меня. Стоя бок о бок у мойки, они сосредоточенно мыли посуду, а я прошлась по квартире. Комнат было две. Одна была кабинет, где женщиной и не пахло. В другой немного пахло собакой, и она была совершенно пустая. Там гулял ветер. Там не было ничего, кроме велотренажера. Я села на тренажер и проехала на нем несколько километров. Потом я собралась уходить. Лиза не сделала мне страшных глаз. Напротив, направляя их на меня, она словно отгораживалась стеклянным экраном.
«Не уходите», — сказал мужчина, но я извинилась, сказав, что мне надо срочно идти, и сняла с вешалки пальто. Он взял у меня пальто и держал его так, что мне оставалось только повернуться спиной и продеть руки в рукава. Но я почему-то не разворачивалась. Он держал пальто, а я смотрела в рукава, и он тоже смотрел в рукава.
«Пойду посмотрю телевизор», — сказала, наконец, Лиза и ушла из прихожей в кухню. Было слышно, как она переключает каналы.
Пока мужчина вешал обратно мое пальто, я присела и стала гладить пса.
«А почему вы назвали его Комбыгхатор? — подняла я на него голову. — Разве можно называть собаку именем бога?»
«Бога? — мужчина улыбнулся и посмотрел на собаку. — Никто не знает в чем бог. Или в ком. Правда, Ком?»
Ком опять захотел подняться, как рыба.
«Пойдемте на кухню, — сказал мужчина. — Не будем его волновать».
Когда мы вернулись на кухню, Лиза тут же переключилась на новости и принялась махать на нас руками: показывали открытие статуи Комбыгхатора. Но статую всё не открывали и не открывали. Мне было интересно, что мы увидим, когда сдернут покрывало, но его всё не сдергивали. Молчать было глупо, и я спросила его, как он относится к такой статуе. Он ответил — как к памятнику. Мол, у людей и богов все наоборот. Когда памятник ставят богу, это значит, что в сердце людей он умер. А памятник человеку — это знак того, что человек жив. Он говорил о чем-то еще, но вдруг в телевизоре произошло какое-то шевеление, и трансляция прервалась. Вместо нее нам стали показывать длинный видовой фильм о таежных озерах Луны.
Лиза потащила меня покурить.
«Как ты думаешь, сколько ему лет?» — спросила она меня таким интригующим тоном, как будто спрашивала впервые.