Комбыгхатор

Как только внутрь «боба» открылась дыра, дышать стало легче. Оттуда начал дуть чистый воздух, отгоняя пыль и другие остатки продуктов взрыва. Орнитолог снова был первым. Через дыру он проскользнул в то внутреннее пространство, техническое помещение, куда мы и пробивали проход изначально. Орнитолог там уже был, когда подключал шланг с водой для нашего самовара. Поэтому он быстро нашел там выключатель, зажег свет, затем придвинул к стене какой-то стол, поскольку дыра находилась довольно высоко, и начал расширять проем изнутри. Потом ушел искать более острый инструмент и — всё, пропал.

Честно говоря, мы не удивились. Мы уже привыкли к подобного рода вещам. Мы удивились, когда позднее нашли Орнитолога. Но это было уже потом. А сначала мы сами пробрались вовнутрь и втянули отца Мортуария, который к тому времени уже немного пришел в себя, но все равно продолжал походить на длинного дождевого червя, слишком долго пролежавшего в луже. Но мы втянули и отца Мортуария тоже.

Технических помещений там было много, одно переходило в другое, вдаль уходили кабели и трубы, вентиляционные короба, через коридор виднелись большие безлюдные залы с рядами шкафов и шеренгами агрегатов, но Орнитолога мы нашли не там, а когда уже искали путь в верхнюю часть «боба». Наш любитель птиц сидел на одной из лестниц, на лестничной площадке, чуть ниже странного круглого люка в потолке, у которого открывалась только половина. Как в танке. Орнитолог не видел нас. Он ничего не видел и не слышал. Он сидел на ступеньке, весь сжавшись в комок и с силой закрывая уши руками. Он сжимал голову так сильно, что казалось, хотел ее раздавить. А пока до конца не раздавил, все повторял и повторял одно слово — «птицы».

Птиц было огромное количество. И все самые разные. Водоплавающие гнездились на островке посреди озера или по берегам, в густых зарослях осоки и камыша, где вытаптывали себе под гнездовья целые проплешины; чайки носились в небе стаями, а прочие совсем мелкие птички поодиночке и стайками мелькали в кронах деревьев, листья которых шевелись от множества трепещущих крыльев. Эти мелкие птички тоже не молчали. Некоторые были наверняка певчие, но не молчали все. Шум стоял чисто адский и это было, наверное, единственное, что имело отношение к аду. Хотя, нет, еще сильно пахло аммиаком от птичьего помета. Но в остальном наблюдался рай.

 

МЫ

Раньше мы никогда не бывали в раю, но в комбыгхаторианстве всегда было принято считать, что раем была Земля. Допустим. Вот только раньше мы никогда не задумывались о том, что Земля состоит из земли. А это было так. Землю можно было найти везде — выбить каблуком ямку в дерне или просто выдрать траву, наскрести рукой горсть и понюхать. На ощупь, на запах и на вид это была земля точно. Ее можно было смыть водой, помыв в озере руки.

Но человек ведь тоже состоит из земли. Из тех микроэлементов, которые в земле есть, и ни из каких других. Нет, не говорил о правоте Химика. Никто из нас не чувствовал себя какой-нибудь аминокислотой или азотистым основанием, или каким-нибудь другим кирпичиком жизни, об этом мы не думали. Просто появилось ощущение, что мы, некоторым образом, странные. И вдвойне было странно то, что мы это хорошо понимали. Обычно ведь так оценивают других, не себя. А тут было именно так. Мы были странные, и неизвестно почему. Возможно, потому что вели себя совершенно естественно.

Кассир уселся на бережке со своим дырявым вязанием, как будто вокруг ничего и не происходило. Возникло даже ощущение, что в какую вселенную его ни забрось, он везде достанет из одного кармана вязание, из другого клубок и продолжит вязать.

Человек не из нашей бригады отошел на лужок и улегся там на траву, закинув руки за голову и положив одну ногу на другую и болтая в воздухе ступней. Он кусал травинку, которая прыгала в его зубах, точно так же, как раньше зубочистка во рту Пастуха. Только не зло и не раздраженно. Он ждал, когда рядом пролетит муха, пчела или стрекоза. Тогда он весь замирал и ждал, когда на травинку кто-нибудь усядется. Не дождался. Вместо этого на щеку запрыгнул кузнечик, переполз через закрытое веко и бровь, а со лба уже стрекнул дальше.

Отец Мортуарий и Ри ушли дальше всех. Они дошли до того места, где на небольшом всхолмке стояла березовая роща. Подступ к воде там был чистый, имелся небольшой обрыв. На обрыве сидел рыбак, свесив вниз ноги. Но это был не Рыбак. Не тот, который рыбачил в лунном кратере наверху. Это был настоящий рыбак. Он ловил карасей, но мечтал поймать карпа «на три восемьсот». Сам так сказал. Отец Мортуарий уселся с ним рядом на обрыве, и они стали говорить о рыбалке. Мы так и не поняли, о чем они говорили, потому что они говорили о вещах не для среднего ума.

Ри не остановилась и здесь. Она пошла вдаль по тропинке, которая уводила от озера, и вдруг наткнулась на маленькую девочку. Та сидела прямо на земле неподалеку от маленького картинного домика, и белеными стенами и резными ставнями. На крылечке домика лежала и крепко спала, растянувшись во всю длину, большая белая собака, а перед крылечком бродили и пестрые куры, а поодаль стояла большая рогатая корова, которая жевала жвачку и задумчиво на всех нас смотрела. Девочка сидела прямо на дорожке, играла в песочек и была уже довольно измазанная, но очень довольная.