Graffitibook

– Неужели это правда? Не верю своим глазам! Великолепный Трефф, самое яркое дарование Подмосковья, смелый, дерзкий, неугомонный… Вы прекрасны, мадемуазель!

– Кто вы и что здесь делаете?

Трефф старалась, чтобы голос звучал ровно, и от ярости кусала губы. Мало того, что этот сукин сын явился без спросу и сунул нос куда не надо, так теперь всему миру расскажет, что бесстрашный и гордый Трефф – всего лишь тощая девчонка. В одних трусиках и лифчике она чувствовала себя совсем незащищенной. Однако не сидеть же тут под его сальными взглядами, как беспомощная клуша рядом с топором повара? Трефф прошла к вороху одежды, выловила чистые джинсы и футболку и принялась одеваться.

– И все-таки, кто вы и чему обязана подобной честью?

– Ты слишком расслабилась, девочка моя, – незнакомец откинул капюшон, ловко изменил тембр голоса, и Трефф, наконец, узнала его. – А если бы это был не я?

– Рэй?

Трефф вздохнула с облегчением. Уж кому-кому, а Рэю – бывшему актеру и одному из первых своих друзей в мире стрит-арта – она доверяла полностью.

– Он самый. Напугал я тебя?

– Есть такое. Зачем?

– Чтобы не расслаблялась и смотрела по сторонам. На моем месте мог быть кто угодно. Насильник, убийца, завистник.

– Плевать, – Трефф достала из покосившегося комода сумку, сунула ноги в кроссовки и надела очки. – Ночью на улицах небезопасно, а кто захочет найти именно меня – рано или поздно найдет. Ты не против, если мы продолжим беседу в другом месте?

Ранний летний рассвет заливал улицы позолотой, и Трефф не торопясь шла под руку с Рэем – несмотря на немолодой возраст, еще весьма привлекательным мужчиной, – и думала, почему в ее жизни все не так, как у других. Ей тридцать – тот возраст, в котором уже пора бы прекратить бегать по улицам, выйти замуж, нарожать детей и жить себе счастливо. За Рэя, например. Он ведь даже предлагал как-то, но, наткнувшись на решительный отпор, больше не заводил разговора на эту тему. Она была уверена, что Рэй представлял себе эдакого Треффа в юбке. Тощая, длинная, она до сих пор была похожа на школьницу как фигурой, так и наивным, вечно удивленным взглядом… Рэй ведь совсем не знал ее, настоящую. И никто не знал, даже, наверное, она сама.

Взгляд ее уперся в рекламный щит. На нем одетая в неглиже модель демонстрировала округлости, прикуривая сигарету от зажигалки в мужской руке. Внизу, белым по бежевому, шла почти незаметная дежурная надпись о том, что «Минздрав предупреждает…». Рэй заметил ее взгляд и рассмеялся:

– Милая, чем тебе не угодила эта юная леди?

– Отвратительная реклама, – честно ответила Трефф. – Рассчитанная на мужиков, у которых мозги в мошонке, и их баб. Займусь ею, пожалуй, следующей ночью…

Рэй хохотнул.

– И что тут будет?

– Вместо этой кобылы? Лошадь.

– Лошадь?!

– Да. Которую убила капля никотина.

Рэй ухмыльнулся и ничего не ответил. Уже возле самого ее подъезда он наклонился к уху Трефф и прошептал:

– Тебя хочет видеть Эн-Би.

– Эн-Би?

– Да. Он в Москве. Интересуется тобой. К счастью, никто ничего не смог сообщить о тебе, и его послали ко мне. Тебя это интересует?

– Эн-Би? – снова переспросила Трефф. – Тот самый, который считается лучшим на улицах всей Европы? Тот самый, который презирает границы, политические движения, оружие, армию, дискриминацию и…

– Тише, тише! – Рэй улыбнулся. – Да, это он. Что ему передать?

– Что я ни за что не упущу такой шанс!

Оказавшись дома, перво-наперво Трефф постаралась выспаться. Ее старания не увенчались успехом. Проснувшись около полудня и проворочавшись в постели с полчаса, она вылезла из-под одеяла. Ее била дрожь – то ли от недосыпа, то ли от холода, а, может, сказывалось волнение. Встреча с Эн-Би казалась ей чем-то из ряда вон выходящим. Как с голливудской звездой, только круче, потому что на кой черт ей сдались голливудские звезды? А Эн-Би был гением. Трефф была уверена, что еще немного, и скромная подпись NFB встанет в один ряд с именами Бэнкси или Кита Харинга. Его работы, удивительно абстрактные, обильно расчерченные линиями, многоцветные, казались головоломками. Трефф просиживала часами перед монитором компьютера – благо, Интернет сделал уличное искусство доступным каждому – и пыталась разгадать их.

После душа и чашки крепкого кофе беспокойство немного улеглось, словно согласилось подождать до вечера и дать хозяйке возможность заняться делами.

Трефф сварила вторую чашку кофе и включила компьютер. В электронном ящике пылились вчерашние письма от двух заказчиков. Одному она обещала к сегодняшнему дню черновой вариант сайта, со вторым только начали обговаривать требования. Оба торопили.

С час Трефф добросовестно работала. Покрутила так и эдак макет, поправила кое-что, отправила первому заказчику, написала пространное письмо второму. Однако сердце было не на месте, и она принялась искать доступные в Интернете работы Эн-Би.

Этот самолет из консервной банки, кажется, появился в Жуковском перед самым началом очередного международного авиасалона. Организаторы тогда пошумели, пошумели, и решили оставить рисунок, который разошелся по миру и привлек на выставку небывалое количество зрителей.

А вот известная роспись одного из подмосковных домов. Эн-Би изобразил на торце дома перегородки, перекрытия, комнаты, коридоры так, что казалось, будто стены нет вовсе, и каждый может понаблюдать за жизнью людей, живущих в этом доме. Они тоже были нарисованы, эти люди, за самыми обыденными занятиями: они ели, пили, принимали ванну, занимались любовью – словом, случайному прохожему было на что посмотреть. Видимо, таким образом Эн-Би хотел намекнуть на состояние дома, уже готового развалиться.

Но когда дом через год снесли – было жалко.

Эн-Би в Европе. Карта мира, будто в объеме, стеклянные стены-границы, и камень, готовый пробить хрупкое стекло. А на камне – надпись: NFB.

No fucking borders.

Ну, напишет он роман, и что? Ничего не изменится. Его писанина никому не нужна, ни здесь, в Германии, ни – хотя писал он по-русски – в России. А если даже каким-то чудом на роман обратят внимание, прочтут и примут к публикации – Пауль об этом скорее всего не узнает. А если узнает, то вряд ли успеет подержать в руках книгу.

Что-то неладное творилось с его организмом. Уже полгода. То температура не спадала по нескольку дней. Невысокая такая, мерзкая температура, тридцать семь и два, тридцать семь и пять… Как будто не болезнь, но и не здоровье. То дурнота накатывала волной так, что ноги подгибались от слабости, а горло окутывала липкая тошнота. Все чаще Пауль просыпался посреди ночи на мокрых от пота простынях, а потом до утра не мог уснуть от страха. Звезды остро и зло сверкали в глаза, словно пытались выжечь их сквозь опущенные веки. Ночь давила на стекла сплошной черной массой, так, что даже стекла прогибались вовнутрь.

Вот, как сейчас. Из приоткрытой форточки неприятно тянуло сквозняком. Пауль встал, мелко дрожа и кутаясь в одеяло, задернул толстые шторы. Если совсем не впускать свежий воздух – в комнате станет душно и затхло. «Как в могиле», – хотелось ему сказать. Проклятые литературные клише, до чего же они прилипчивые. Стоит совсем немного покрутиться среди литераторов и не только писать, но даже мыслить начинаешь штампами, причем самыми мрачными и бессмысленными.

Он сел к столу и раскрыл ноут. Компьютер испуганно взвизгнул и сонно замигал. «Покоя от тебя нет, – высветилась на фоне красной кирпичной стены ярко-желтая надпись. – И что тебе не спится?» Пауль вздрогнул и отпрянул от экрана. Вирус, что ли? Не мог он сам загрузить такую идиотскую заставку. Рука потянулась к клавише «escape». «Ты знаешь, который час?» – с издевкой осведомился ноут, и красный фон побледнел, а буквы накренились, сделались массивными и квадратными. Теперь они казались не нарисованными на стене, а объемными и отбрасывали причудливые тени.

– Знаю, – ответил Пауль. – Два часа ночи. Не дури, пожалуйста. Давай лучше поработаем.