Страница 6 из 12
Комаров отложил в сторону книжку, и на скуластом желтом лице прищурились маленькие светлые глазки.
– Как вижу, вы начали летать планеристом. Это хорошо! – Будто вспоминая, Комаров смотрел в потолок. – Точный расчет без подтягивания двигателем и положить крыло на посадочный знак, верно? В этом своеобразный шик! Много славных и знаменитых летчиков начинали с планеров. Я тоже немного попарил в аэроклубе… – Теперь глаза смотрели в глаза. – Налет у вас, по аэрофлотским понятиям, не очень велик, но машин вы освоили много, а вертолёты даже испытывали….
– Нет, Михаил Михайлович, я не из тех испытателей, кто «учит летать самолеты», а из тех, кто преднамеренно ломает их.
– Да! Слышал, но ни разу не видел, как это делается. В общем, опыт летчика у вас приличный. А опыт политической работы?
– Нулевой, – усмехнулся Донсков.
– Вы хотите сказать?..
– Никогда не был политработником и смутно представляю службу на этой должности у вас.
Комаров мял рукой бороду, пристально всматривался в улыбающиеся глаза Донскова.
– А ведь нам нужен не столько летчик, сколько политработник. До вас был… приборист. Как инженер – умница. Стал замполитом – характер испортился. Раздражаться начал, злиться по пустякам. Почему? Залез не в свою тарелку и понимал, что политработник он никчемный, а сознаться в этом даже самому себе боялся. Гордость и еще что-то не позволяли… Мучился сам и терял уважение людей…
– Вы бы взяли меня просто командиром вертолета?
– По документам вы неплохой пилот.
– Так вот, товарищ командир, если невмоготу будет, я сам попрошусь в рядовые. Давайте считать наш разговор только начатым. Пока попробуем выполнить приказ. Я с сегодняшнего дня приступаю к работе. Не возражаете?
– Хотя бы теоретически вы представляете свои обязанности? – не считая разговор исчерпанным, спросил Комаров и выбил о край пепельницы сгоревший табак из трубки.
– Немного учили. Теоретически! – Донсков услышал в своем голосе резкие нотки, решил сгладить их, но это ему не удалось. – Зачеты принимать будете? Или нет?
– Каждый человек получая власть, должен подумать о ближней и дальней своей цели. Если цель не ясна, зачем же тратить горючее на взлет. Ваша цель или хотя бы общее понятие о ней? – Комаров затянулся дымком из свеженабитой трубки; поджав нижнюю губу, выпустил клуб в бороду. Борода стала серой. – Не надо молчать, Владимир Максимович!
– Политработник – это такая работу на которую стоит тратить жизнь. Извините, товарищ командир, но больше на эту тему я пока говорить не готов.
– Ясно… Не обижайтесь. – Комаров передернул плечами, будто его знобило. – В гостинице для вас выделен номер. Нужна ли будет квартира – со временем решим. Пойдете через площадь, увидите кирпичный двухэтажный дом с вывеской «Нерпа». Отдыхайте. До встречи! – Встав, Комаров протянул руку, и она не показалась Донскову теплой, как при первом пожатии.
Донсков шел по площади, думал о разговоре с Комаровым, и вдруг его внимание привлекла доска «Лучших людей подразделения». Она красиво была собрана из дикого розового камня, алюминиевого уголка и стекла, в меру расцвечена, прямоугольный фундамент затянулся мохнатыми перьями зеленоватого лишайника и желтыми лепешками мха. Вот только фотографии висели на ней равного размера и качества. На самой большой красовалась физиономия Ожникова, он был в форменном кителе, при погонах майора, с ордена ми и медалями на груди. Видно, демобилизовался из армии с правом ношения формы и очень гордился этим.
Донсков, чуть задержавшись, двинулся дальше. До вечера бродил по улочкам. В «Нерпу» заявился голодный, уставший, но в хорошем настроении.
В гостиничном холле его встретили женщины. Впереди статная рыжая красавица средних лет, с лицом добрым, но отчужденно застывшим. В руках она держала деревянную статуэтку девушки-саами. Поодаль от «русской павы», как окрестил про себя женщину Донсков, пара симпатичных старушенций со швабрами в руках.
– Я штурман эскадрильи Лехнова Галина Терентьевна. – А вы – товарищ Донсков? – Сухо, служебно спросила женщина – Комаров приказал встретить. Добро пожаловать!.. Берите свои вещи, провожу.
Поблагодарив, Донсков с двумя тяжелыми чемоданами, неизвестно кем доставленными с квартиры бортмеханика, поплелся вслед за Лехновой на второй этаж.
– Мушшина-то холостой! – услышал он за спиной старушечий шелест.
«Откуда такие сведения? Уж не от Ожникова ли?» Показав ему дверь номера, Лехнова попрощалась:
– Ближе знакомиться будем на работе. Если вдруг неожиданно возникнут вопросы по жилью – к старушкам. Если недовольство – ко мне. Я квартируюсь на первом этаже.
– Спасибо, Галина Терентьевна!.. А статуэтка саами у вас замечательная! По-моему, я ее видел в кабинете Ожникова?
– Подарок! – буркнула Лехнова и, не сказав больше ни слова, ушла.
Номер в гостинице-общежитии с экзотическим названием «Нерпа» оказался просторным и светлым. Вместо ковров на полу распластались потертые оленьи шкуры. Два кресла, маленький столик, узкое зеркало на подставке и умывальник в углу – вот и вся обстановка. Раскладушку обещала принести одна из старушек. Вместо шкафа для одежды в стене торчали два новых гвоздя. Открытое окно затянуто противомоскитной сеткой. За окном, почти заглядывая в него, шумели вершины молодых сосен.
Вот уже год утром и вечером Донсков занимался йогой. Не нарушил он свой распорядок и сегодня. Распаковал чемоданы, переоделся в спортивный костюм. Повосседал на оленьей шкуре в позе «лотоса», руками плотно обхватив лодыжки, резко опрокинулся на спину.
В дверь постучали. Донсков машинально крикнул:
– Войдите!
С мужчиной Донсков мог начать разговор и в позе «ролика», но, взглянув из-под локтя, он увидел Луговую. Мгновенно вспомнил, что брюки и носки у него не совсем в порядке: спортивные брюки еще в Городе порвал о гвозди в стуле, на пятке правого носка – дырка. Пусть простят его йоги, запрещающие прерывать упражнения, но они ведь тоже уважают женщин! И Донсков упруго, даже молодцевато, вскочил.
Луговая стояла к нему спиной. Под серым шелком халата вздрагивали плечи.
«В халатике! Экая непосредственность!» – подумал он и бодро выкрикнул:
– Добрый вечер!
Она смеялась. В разрезе синеватых глаз мерцали крошечные слезинки. Поднос со стаканом чая и бутербродами мелко трясся в ее руках.
«Первая трещина в твоем авторитете, замполит!» – усмехнулся про себя Донсков.
– Заказывали чай? Пожалуйста… Звонил командир эскадрильи, просил передать, если вы себя хорошо чувствуете, утром можете потренироваться с ним на вертолете. Машина поставлена в наряд на десять ноль-ноль.
– Благодарю… – Донсков поспешно копался в чемодане, разыскивая тапочки. – М-м-м, вы уже официанткой устроились?
– Галина Терентьевна велела послужить знатному постояльцу, я, как ваша соседка по этажу, делаю это с удовольствием. Вы почему не предлагаете мне сесть?.. Я включу настольную лампу для уюта. Можно?
– Пока умоюсь и приведу себя в надлежащий вид, позаботьтесь еще об одном стакане чая.
– Мигом, Владимир Максимович! Газеты сегодняшние принести?
– Неплохо бы, Наташа.
Через несколько минут они пили крепко заваренный чай с карамельками и жевали бутерброды. Наташа была переполнена впечатлениями и тарабанила без умолку:
– Клуб здесь приличный. На уровне районного. Танцуют часто. Люблю! Если музыка хороша. Я забрела туда случайно. Парикмахерскую искала. Открыла дверь в одну из комнат – вижу, человек малюет что-то. Я любопытная. Делаю: к-ха, к-ха, он – ноль внимания. Подошла к нему. На мольберте почти готовая картина. Красотища! Олень в прыжке, на рогах рваный кусок синего облака, под брюхом охряная половинка солнца. От него шерсть у оленя золотистая. Я опять: к-ха, к-ха. Захотелось познакомиться с волшебником. Он, как чугунная глыба, врос в пол и даже голову не поворачивает, пишет. Тогда я его по плечу ладонью тронула. Он и говорит: «Девушка, убирайтесь отсюда вон!» Ведь не смотрел, а определил, кто сбоку стоит. Боковое зрение, значит, развито. Я заметила, что такое зрение сильно развито у художников и летчиков. У этого нахала – тоже. «Не выйду» – говорю, – мне очень нравится!» Медленно так, медленно поворачивается. Уставился невежа, в глаза смотрит пристально, аж мурашки пошли. Повертел кисть с зеленой краской и мазнул мне по носу. Я за зеркальце. Нос зеленый. Краска масляная, платочку не поддается. Тут я ему выдала! Не выражаясь, конечно. Тогда он сует мне пузырек со скипидаром. «Извольте, – говорю, – сами почистить мой нос!» Тут он в первый раз улыбнулся. Я считаю, Владимир Максимович, чем реже человек улыбается, тем он приятнее, так?