Страница 5 из 7
По воспоминаниям Ц., начинающий поэт Н. Гронский пришел к ней летом 1928 с просьбой подарить одну из ее книг. Любовь вспыхнула мгновенно. В отличие от К. Родзевича, Н. Гронский благоговел перед талантом Ц. и восхищался ей как женщиной: «Я люблю тебя <…> Primo: как человека (существо), Secundo поэта, Tertio – женщину». Ц. также переполняли глубокие чувства: «Мой родной мальчик! Я в полном отчаянии от всего, что нужно сказать Вам: скажу одно – не скажу всего – значит не скажу ничего – значит, хуже: раздроблю все». Роман также оказался непродолжительным: «Он любил меня первую, а я его последним. Это длилось год. Потом началось – неизбежное при моей несвободе – расхождение жизней, а весной 1931 года и совсем разошлись: наглухо».
В 1931 Н. Гронский женился; в 1932 окончил филологический факультет Парижского университета; продолжил образование в Бельгии, где работал над диссертацией о Гаврииле Державине. Последняя записка Ц., адресованная Н. Гронскому, датирована январем 1933. 21 ноября 1934 Н. Гронский погиб, попав под поезд парижского метро. Через три недели после смерти вышла книжечка его стихов «Белладонна». Ц. посвятила памяти своего юного друга статью «Поэт-альпинист» и стихотворный цикл «Надгробие».
В 1930-ые Ц. жила практически в нищете: «Никто не может вообразить бедности, в которой мы живем. Мой единственный доход – от того, что я пишу. Мой муж болен и не может работать. Моя дочь зарабатывает гроши, вышивая шляпки. У меня есть сын, ему восемь лет. Мы вчетвером живем на эти деньги. Другими словами, мы медленно умираем от голода». Однако, страстное желание любить не покидало Ц. и в этих условиях. Ее внимание привлекли личность и творчество Н. Барни.
Приятельница Елена Извольская привела Ц. на одну из литературных пятниц, которую устраивала Н. Барни. Ц. прочитала собственный французский перевод своей поэмы «Молодец» («Le gars») о несчастной любви девушки и вампира. По словам Е. Извольской, выступление не имело успеха. Присутствующие оказали Ц. «не более чем прохладный прием, и после визита к мисс Барни Марина никогда больше не искала контактов с французскими литературными кругами». Е. Извольская не указала точную дату визита, отнеся его к «середине 30-х годов». По мнению Л. Фейлер, это событие состоялось осенью 1930. Не исключено также, что Ц. встречалась с Н. Барни еще ранее того. Об этом позволяет судить собственноручное замечание Ц. в начале «Письма к амазонке»: «Я думаю о Вас с той поры, как увидела Вас – месяц?» (1932).
Знакомство с Н. Барни принесло Ц. много разочарований. Помимо прочего, Н. Барни не сдержала обещания опубликовать поэму «Молодец» и даже потеряла доверенную ей рукопись. Горькая обида на Н. Барни лейтмотивом проходит через все эссе Ц. «Письмо к Амазонке». В парижский период своей жизни Ц. неоднократно возвращалась к лесбийской теме. Так, в мемуарном очерке «Пленный дух» (1934) она рассказала, как переживала отъезд Аси Тургеневой за границу со своим женихом Андреем Белым: «…Вот – уедет, меня – разлюбит, и чувство более благородное, более глубокое: тоска за всю расу, плач амазонок по уходящей, переходящей на тот берег, тем отходящей – сестре».
Сохранилось также письмо Ц. к известной петербургской красавице Саломее Гальперн-Андрониковой. Оно написано под впечатлением эротического сна, который Ц. увидела ночью 11 августа 1932: «Дорогая Саломея, видела Вас нынче во сне с такой любовью и такой тоской, с таким безумием любви и тоски, что первая мысль, проснувшись: где же я была все эти годы, раз так могла ее любить (раз, очевидно, так любила)».
В эмиграции Ц. продолжала много и плодотворно работать. Особое место в ее творчестве заняла автобиографическая проза («Живое о живом», 1933; «Мать и музыка», 1935; «Нездешний вечер», 1936; «Мой Пушкин», 1937 и др.). В отличие от стихов, эти очерки имели успех в эмигрантской среде. Летом 1936 Ц. получила по почте книгу стихов «Неблагодарность» молодого, до той поры малознакомого ей автора. Анатолий Сергеевич Штейгер (1907—1944) родился в селе Николаевка Черкасского уезда Киевской губернии. Потомок старинного швейцарского рода. Сын барона Сергея Эдуардовича Штейгера, предводителя дворянства Каневского уезда и члена Государственной Думы. С раннего детства болел тяжелой формой туберкулеза. В 1920 вместе с родителями едва успел спастись от наступающей на Одессу Красной армии. В дальнейшем жил в Чехии и Франции. С 1931 большую часть времени проводил в высокогорных санаториях Швейцарии. Довольно быстро добился признания как один из наиболее значительных поэтов первой волны русской эмиграции.
Сохранилось 25 писем Ц., красноречиво свидетельствующих об ее отношении к А. Штейгеру: «И хотите Вы или нет, я Вас уже взяла туда внутрь, куда берут все любимое, не успев рассмотреть, видя уже внутри. Вы – мой захват и улов…». Известно также самое последнее ответное послание А. Штейгера: «…В первом же моем письме на 16 страницах – постарался Вам сказать о себе все, ничем не приукрашиваясь, чтобы Вы сразу знали, с кем имеете дело, и чтобы Вас избавить от иллюзии и в будущем – от боли… Меня Вы не полюбили, а по-русски «пожалели», за мои болезни, одиночество, – хотя я отбивался все время и уверял Вас, что мои немощи физические – для меня второстепенное, что я жду от Вас помощи не от них, а от совсем другой и почти неизлечимой болезни. Потому что, когда мне нужен врач – я иду к врачу, когда мне нужны деньги – иду к моим швейцарцам, – к Вам же я шел, надеясь получить от Вас то, что ни врачи, ни швейцарцы мне дать не в состоянии…»
Однако, несмотря на все уверения в любви, Ц. так и не решилась приехать в санаторий, где А. Штейгер ожидал операции. Для нее было вполне достаточно душевной близости: «…у меня такая сила мечты, с которой не сравнится ни один автомобиль…». Она подарила А. Штейгеру зеленую куртку, положив в карман записку: «Я сама хотела бы быть этой курткой: греть, знать, когда и для чего – нужна…» Их единственная личная встреча состоялась в ноябре 1936 в Париже. К этому времени накал страстей значительно снизился. А. Штейгер сблизился с гомосексуальной богемой, к которой всегда испытывал сильное тяготение. Ц. со смирением признала свое очередное заблуждение: «Милый Анатолий Сергеевич, если Вы ту зеленую куртку, что я Вам летом послала, не носите (у меня впечатление, что она не Вашего цвета) – то передайте ее, пожалуйста, Елене Константиновне… Она мне очень нужна для отъезжающего. Если же носите – продолжайте носить на здоровье…»
Ц. посвятила А. Штейгеру стихотворный цикл «Стихи сироте», которому предпослала иронический эпиграф:
Во время Второй мировой войны А. Штейгер участвовал во французском движении Сопротивление, продолжал работать над новыми стихами. Умер от туберкулеза 24 октября 1944 в Швейцарии. Последняя его книга «Дважды два четыре» посмертно издана в 1950.
Последние годы эмиграции оказались для Ц. особенно тяжелыми. Она жестоко страдала от череды бесконечных встреч и расставаний. Писала Б. Пастернаку о мужчинах: «Я им не нравлюсь, у них нюх. Я не нравлюсь полу. Пусть в твоих глазах я теряю, мною завораживались, в меня почти не влюблялись. Ни одного выстрела в лоб – оцени!» Вокруг Ц. сложилась атмосфера недоверия и подозрений в симпатии к большевикам. Разразившийся экономический кризис усугубил и без того тяжелое материальное положение семьи.
Муж Ц. С. Я. Эфрон разочаровался в монархических идеалах и стремился вернуться в Россию. В июне 1931 он передал в советское полпредство в Париже прошение о советском паспорте. По всей вероятности, в качестве условия возвращения в Россию ему было предложено стать сотрудником НКВД. С. Я. Эфрон принял предложение и начал активно выполнять тайные задания чекистов.