Страница 12 из 12
— Юргис?
— По имени его не назвала. Он сказал, чтобы насчет квартиры зашла к нему на Йогайлос, двадцать один, он там работает. Ходил я, она же целый день в приюте.
Марите оттого, что Гражина не вернула того еврейского ребенка, явно не могла прийти в себя.
— Неужели она не понимает, чем это ей грозит?
— Так ведь дитя крещеное, — попыталась Текле ее защитить.
— Немцам все равно — крещеный, некрещеный. Для них он — еврей. А для того, кто его укрывает, есть одно наказание — виселица. — Она поднялась.
— Пойду.
— Вы только ее не пугайте. Может, Бог милует. Крещеный ведь. И святое это дело — спасать.
Марите ушла, а они так и сидели, угрюмо молчали.
Наконец Степонас перекрестился и взял в руки ложку.
— Не нравится мне эта девица.
— Подруга она. Не причинит зла.
— Дай Бог. — И принялся есть свой борщ.
Текле не рассказала Гражине о приходе Марите. И Марите молчала. Все было как каждый день.
Но однажды, прошло дня три или четыре, тоже вечером, Текле со Степонасом уже собирались лечь спать, в окно постучали.
Это была Гражина. Запыхавшаяся, видно, спешила добежать до комендантского часа, заплаканная, она, войдя, только и смогла выговорить:
— Их забрали… Малыша и эту женщину из гетто. Дворник сказал, что пришли два солдата. С ними был офицер. Литовец, но в немецкой форме… — И протянула им какую-то записку. Степонас, надев очки, прочел:
«При большевиках ты мне оказала услугу. Теперь я спасу твою жизнь».
…В лесу Гражина, как обычно, долго стояла над крайней ямой, заросшей травою гуще остальных. Почему-то казалось, что именно у этой расстреляли Ципору, ее мать и маленького Гершеле. Потом бродила по лесу, останавливалась около каждой ямы. Может, именно в эту сбросили ее малыша?
Когда стало смеркаться, она вышла на дорогу, оставив этих немых свидетелей злодеяний в темнеющем лесу. И тоже, как всякий раз, навестила овдовевшую Текле.
А утром привычно спешила к своим малышам…