Страница 4 из 5
Слава приехал сюда на экскурсию. Это же правда интересно – прославленный педик. Всего их было шестеро, не считая женщины-экскурсовода по имени Галина. Рядом со Славой шла девушка с тяжелым отпечатком филологического образования на лице. Они разговорились, и теперь Слава пытался доказать ей, что он интересный собеседник.
– Поймите, Женя, если человек пишет плохой рассказ, он как бы выставляет напоказ свою задницу. Кому-то будет противно, кому-то смешно, ну вы поняли. А вот написать плохое стихотворение и продемонстрировать его, это все равно что трясти причинным местом посреди Таиланда. Причем местом очень маленьким. Это даже никого не оскорбит, понимаете? Презрение и жалость – удел плохого поэта.
Евгения смотрела прямо перед собой и коротко отвечала:
– Почитаешь мне свои стихи?
– Мне нетрудно, но стоит добавить, что некоторым… Некоторым людям и тридцати сантиметров не хватает.
– Как нескромно. И… многообещающе.
Экскурсовод громко вещала.
– Именно на этом диване, судя по рассказам многочисленных свидетелей, поэт Артур Перьев лишил невинности своего сына…
Слава вскинул руку.
– Скажите, пожалуйста, а сам Перьев никогда о себе не рассказывал?
Экскурсовод подняла глаза к небу, заслоненному потолком.
– В архивах сохранились многочисленные жалобы соседей, с подробными свидетельскими показаниями. Сам Перьев никаких автобиографических записей или интервью не оставил, нам приходится восстанавливать картину его жизни из многих кусочков мозаики…
Видимо, она все же разглядела небо и облака. Речь ее стала быстрой и заинтересованной. Она рассказывала о проделанной работе, об опрошенных свидетелях, исследованиях рукописей и архивов в поисках достоверных сведений… Слава вдруг заметил ее полную, стянутую блузкой грудь. Свежесть давно ушла из ее лица, но старость к нему еще не добралась.
– Баба в соку, – вслух сказал Слава.
– Да, ничего так еще, – не отвлекаясь от блокнота, откликнулась Женя.
– Ты не подумай, я не интересуюсь. Просто констатирую факт.
– Да мне как-то все равно.
Экскурсия продолжилась.
– Обратите внимание на крюк в потолке! Именно на нем повесился дед Артура Перьева, Прохор Вячеславович, и его отец, Владимир Прохорович – очень интересный человек – и сам поэт, к сожалению, тоже не избежал этой участи. Интересно, что каждый раз тела находил один и тот же человек – Григорий Лаврентьевич Струкало, он работает на почте недалеко отсюда, заодно сторожит по ночам наш музей. С ним и сейчас можно поговорить, он, к счастью, еще жив.
Галина не любила неясностей.
Слава все это время вертел в руках сувенирную пепельницу, но вдруг оживился:
– Галина, – он вдруг вспомнил ее имя, – не подскажете его адрес?
Женька провела рукой по волосам и вмешалась в разговор:
– Да на почте он живет. Всю жизнь. Как его только ноги еще носят?
Экскурсия двинулась дальше.
– Я с ним говорила, – продолжила Женька, наматывая прядь волос на тонкий палец, – бедного деда уже достали расспросами. «Внученька, – говорит, – да хуле с них взять? Скоты, внучка, скоты!» Как-то так ответил.
Слава слушал и смотрел на пепельницу. Смешная штука, бычок следовало тыкать в харю покойного поэта. Действительно, как еще из продукции местного завода склепать сувенир?
Все закончилось где-то через час. Немногочисленная процессия двинулась к гостинице. У самого входа в номер Слава старательно хлопнул себя по лбу.
– Жень, послушай, я там, кажется, забыл пепельницу эту дебильную. Сбегаю за ней, ты же подождешь?
– Да. Не будешь против, если я у тебя в номере посижу?
– Сколько угодно, – Слава изобразил улыбку, – держи ключи, я скоро.
По дороге к музею Слава заскочил в магазин и взял там бутылку сухого красного.
Чтобы добраться до музея, нужно было подняться в гору, выйти на обширную площадку и пройти еще где-то километр в сторону леса. Слава шел, то и дело поправляя лямки на полупустом рюкзаке. Он смотрел вверх и рассеянно повторял:
– Здравствуй, небо!
И потом:
– Здравствуй, солнце!
Но был поздний вечер. Переведя дух после долгой прогулки, Слава вошел внутрь. Галина еще не ушла, она дожидалась, пока доберется до работы сторож Григорий. В свои девяносто с гаком лет он еще мог осилить подъем. Ничто не делает человека таким живучим, как многолетний и однообразный труд вкупе со сварливым характером. Галина была на кухне. Чайник как раз закипел.
– Галина, здравствуйте!
– Здравствуйте, молодой человек.
По ее губам скользнула тень улыбки.
– Чем я могу вам помочь?
– Я хотел бы сегодня сторожем поработать. Просто у меня, знаете, такая тяга к этому месту возникла. Хотел, так сказать, проникнуться духом.
Во взгляде Галины вспыхнуло разочарование, и Слава заметил это. Но он твердо добавил:
– Пожалуйста.
Она молча, и как будто бы задумчиво сняла чайник с плиты. Бросила чайный пакетик в чашку себе и ему.
– Я думаю, что могу пойти вам навстречу. Нужно только встретить Григория Лаврентьевича.
Оглушительно хлопнула входная дверь. Слава и Галина еще не успели повернуться ко входу, как на порог кухни взлетела Женя.
– За пепельницей, значит, пошел. ЗА ЭТОЙ ПЕПЕЛЬНИЦЕЙ СТАРОЙ ПОШЕЛ, КОЗЕЛ?!
Лицо Галины поползло к земле.
– Вы… ты… да как ты смеешь, прохиндейка малолетняя!..
Женька взревела, как львица, и обрушилась на Галину потоком волос и ногтей. Они вцепились друг в друга. Ничего нельзя было разобрать в них, кроме ног и ярко накрашенных губ. Скоро они успокоятся, выпьют по чашке чая, а потом уйдут вместе, совсем позабыв и о Славе, и о старом стороже.
А сейчас Слава взял с пола рюкзак и вышел в коридор. Переступил порог гостиной и закрыл за собой дверь. Какое-то время он просто стоял и пытался привыкнуть к темноте. Подошел к рабочему столу. Опустил на него ладонь. Потом снял рюкзак с плеча, достал оттуда бутылку вина и отрез веревки. Вино он поставил на пол. Это для деда Гриши. Слава Перьев забрался на стол и горько улыбнулся портрету отца. Технология, отточенная поколениями. Потом он принялся за работу.
Когда дед Гриша вошел в гостиную, то ничему не удивился, даже бутылке вина на полу. Он пил вино и ждал утра. Когда небо за окном стало высоким и красным, старик вышел на порог дома и уселся на ступеньки. Его мутные глаза слезились от света, потому что наступило утро, и он еще мог его видеть.
Тогда он сказал:
– Здравствуй, небо!
А потом
– Здравствуй, солнце!
И больше ничего не говорил.
Незадолго до секса
Денег сегодня до неприличия много. Днем Артем подошел ко мне на улице, протянул пухлый конверт. Сказал: «Ты его нашел, понятно? Давай без вопросов.» Я понял, раз и навсегда.
Теперь я думал о растратах. О дорогих кабаках, об элитных напитках, о десятках книг. Состояние близилось к коматозному. Призрак капитализма обнажил белые зубы. Я тоже. Куда угодно и что угодно. Ворлд ис юрс.
По улице проплыла барышня. Она отбросила волосы с лица, и вместе с ними в воздух ворвался ржавый крюк. Он бережно вошел мне в затылок, и потянул следом за ней. Я обогнал ее, развернулся и застыл на месте, пораженный.
«Ты поразительна, – громко думал я, – смотри, меня обезоружила твоя красота». Я посмотрел ей в глаза. Чтобы оценить свои шансы достаточно одной лишней секунды взгляда. Есть! Мы тоже пускаем крюки! Мы, Александр Второй… Поехали дальше. Я подпустил ее поближе. Выдох и искренняя улыбка:
– Я прямо застыл. (Улыбайся, будь ошарашен. ОШАРАШЕНЕЕ!)
Она прыснула, и на каких-то полшага замедлила ход своих ног и истории человечества. Я пошел рядом с ней и добавил:
– Можешь считать меня навязчивым, но я решил посвятить тебе свою книгу.
Ее лицо тронула маска иронии. Еще и не дура, ну ничего себе. Я, пожалуй, лажанусь с минуты на минуту. Но она ответила.
– Книгу, которая в конверте?
– Это гонорар за предыдущую. Обналичил в банке.