Вкус полыни

Луис принёс мне выпить; я лениво отхлёбывал из стакана, наслаждаясь остатками абсентового опьянения. Музыка забивала все попытки поговорить, и я принялся изучать окружающую публику. По большей части они тихо, не отрываясь, глазели на сцену, словно были под наркотой; несомненно, многие из них ловили сейчас свой приход (я вспомнил, как однажды завалился в клуб, предварительно поев галлюциногенных грибов, и весь вечер созерцал движения гитарных струн, с которых, казалось, капали на сцену размягчённые внутренности). В основном - мальчики, моложе нас с Луисом, чудные и прекрасные в своей грубой одежде из дешёвых магазинов, в коже и в сетчатых маечках и в дешёвых украшениях, с бледными лицами и волосами всех цветов радуги. Возможно, мы приведём одного из них сегодня к себе домой, как делали уже не раз; Луис называл эту породу "восхитительными беспризорниками". В толпе промелькнуло особенно симпатичное лицо - резкие, чуть андрогинные черты - но когда я повернул голову присмотреться, уже исчезло.

Я вышел в туалет. Двое парней стояли у писсуара, что-то оживлённо обсуждая; я мыл руки, смотрел на них в зеркало, и пытался услышать, о чём они говорят. Трещинка в стекле придавала одному из парней - тому, что повыше - лёгкое косоглазие.

- Каспар и Алиса нашли её сегодня вечером, - сказал он. - На каком-то заброшенном складе у реки. Говорят, кожа у неё была серой, и типа сморщенной, как будто кто-то её высосал.

- Вот херня, - сказал второй. Его подведённые чёрным губы еле двигались.

- Ей было-то всего пятнадцать, - сказал первый, застёгивая штаны.

- Да пизда она была, вот и всё.

Они отошли от писсуара и перевели разговор на группу, выступавшую в клубе, "Ритуальное жертвоприношение" или что-то вроде того. На выходе из туалета они глянули в зеркало, и высокий на секунду поймал мой взгляд. Нос, как у надменного индейского вождя, глаза обведены чёрным и серебристым; Луису он бы понравился, но вечер только начинался, и мне пока что хотелось выпить ещё.

В перерыве между песнями мы опять направились к бару. Луис втиснулся в толпу рядом с худощавым темноволосым пареньком, единственную одежду которого выше пояса составлял завязанный вокруг шеи кусок рваной верёвки. Он обернулся, и я узнал его - это был тот самый симпатяга, которого я бегло видел раньше. Красота его была дикой, и даже немного пугающей, но её оттеняло холодное изящество, словно тонкий слой здравомыслия, скрывающего внутреннее безумие; белоснежная кожа туго обтягивала острые скулы, глаза словно пылающие озёра тьмы.

- Мне нравится твой амулет, - сказал он Луису. - Необычный.

- У меня есть ещё один такой же, только дома.

- Правда? Я бы хотел увидеть их вместе. - Парень помолчал, пока Луис заказывал наши коктейли. - Я думал, что такой - только один.

Луис резко выпрямился, словно его позвоночник натянули, как струну. Я знал, что за стёклами очков его зрачки сузились до предела: свет причинял ему больше боли, когда он нервничал. Но в его голосе не было дрожи, когда он спросил:

- И что ты о нём знаешь?

Парень беззаботно и грациозно пожал худыми плечами:

- Это вуду. Я знаю, что такое вуду. А ты?

Луис с трудом сдержался; его лёгкий оскал можно было принять за улыбку:

- Я, как минимум, хорошо знаком со всеми видами магии.

Парень придвинулся ближе к Луису, так что их бёдра почти соприкоснулись, и взял амулет большим и указательным пальцами. Мне показалось, что один из его длинных ногтей дотронулся до шеи Луиса, но я мог ошибаться.

- Я мог бы объяснить тебе смысл этого веве, - сказал он, - если ты действительно хочешь знать.

- Он символизирует власть, - сказал Луис, - всю власть моей души.

Голос его был холоден, но я видел, как он облизал губы кончиком языка. Он испытывал к парню всё усиливавшуюся антипатию - и всё усиливавшееся желание.

- Нет, - сказал парень так тихо, что я с трудом расслышал его слова. Крест в центре перевёрнут, видишь, вот здесь, и окружающая его линия символизирует змею. Эта штука способна поймать твою душу. Вместо вечной жизни, как награды... ты можешь получить её в наказание.

- Вечная жизнь в наказание? - Луис холодно улыбнулся. - Что за херню ты несёшь?

- Перерыв закончился, я хочу послушать группу. Найди меня после шоу, и я тебе расскажу. Можем выпить вместе... и ты мне расскажешь всё, что знаешь о вуду.

Парень рассмеялся, запрокинув голову, и только теперь я обратил внимание, что у него нет одного зуба. Одного из верхних клыков.

Остаток вечера превратился в неясные пятна лунного света и неона, кубики льда, клубы голубого дыма и приятное опьянение. Парень пил с нами абсент, бокал за бокалом, получая удовольствие от его горечи. Никто из наших гостей раньше не пил абсент.

- Где вы его нашли? - спросил он.

Луис долго молчал, потом ответил:

- Прислали из Франции.

Не считая единственного чёрного провала, улыбка нашего гостя была идеальным полумесяцем.

- Ещё по одной? - спросил Луис, наполняя бокалы.

В следующий раз я пришёл в себя уже в объятиях парня. Я не мог разобрать слов, которые он шептал; они могли бы быть заклинанием, если заклинания можно петь на музыку наслаждения. Чьи-то руки прикоснулись к моему лицу, я прикоснулся губами к бледной коже парня. Это могли быть руки Луиса. Я видел, я чувствовал только парня, только нежное движение костей под его кожей, только горький привкус полыни на его губах.

Я не помню, как он отвернулся от меня и занялся любовью с Луисом. Я хотел бы видеть это, видеть похоть, заполнявщую глаза Луиса, наслаждение, терзавщее его тело. Я хотел бы видеть это, поскольку, как оказалось, он любил Луиса гораздо сильнее, гораздо глубже, чем любил меня.

Я проснулся под аккомпанемент собственного пульса, отдающегося глухой болью в глубине черепа. Постепенно, мало-помалу, пришли ощущения скомканные шёлковые простыни, жаркий солнечный луч на моём лице. Потом я окончательно проснулся, и увидел, наконец, что я держал, словно любовника, в обьятиях всю ночь.

На мгновение две реальности сдвинулись в тревожном противостоянии, и чуть не слились. Я был в постели в доме Луиса, я ощущал привычную гладкость простыней, исходящий от них запах шёлка и пота. Но то, что я обнимал несомненно - один из тех хрупких мумифицированных трупов, что мы доставали из могил - что мы анатомировали для нашего музея. Потом я увидел в нём знакомые черты - острый подбородок, высокий изящный лоб; что-то иссушило Луиса, высосало из него до капли всю влагу, всю его жизненную энергию. Его кожа трещала и расслаивалась под моими пальцами, к моим губам прилипли остатки его волос, сухие и бесцветные. Амулет, который ночью всё ещё висел у него на шее, исчез.

Парень тоже исчез бесследно - по крайней мере, так я думал, пока не обнаружил у себя в ногах нечто прозрачное, почти невидимое, напоминающее кусок паутины или тончайшей вуали. Чтобы различить его черты, мне пришлось подойти поближе к окну. Оно имело форму человеческого тела, конечности его были пусты и истончались на концах в совершенно невидимые лохмотья. Ветерок из окна шевелил "паутинки", и мне удалось различить среди них часть лица острый контур скулы, провал на месте глаза - словно отпечаток лица на воздушной ткани.

Я отнёс хрупкую оболочку трупа Луиса в музей, и уложил его перед нишей с головой его матери. В его сложенные руки я вставил палочку курящегося фимиама, а под иссушенную голову подложил подушечку из чёрного шёлка. Я думаю, он бы этого хотел.

Парень ни разу больше не появился в доме, хотя я каждую ночь оставляю окно открытым. Я снова был в клубе, пил маленькими глотками водку и рассматривал публику. Множество красавчиков, масса странных худощавых лиц но не тот, кого я ищу. Мне кажется, я знаю, где я его найду. Возможно, он всё ещё хочет меня.

Я вновь пойду на негритянское кладбище в южной стороне дельты. Вновь найду - на этот раз в одиночку - одинокую могилу, и воткну свою лопату в её чёрную землю. Когда я открою гроб - я знаю, я в этом уверен - я найду там не сморщенные останки, что мы видели в первый раз, но спокойную красоту восполненной юности; юности, что он выпил из Луиса. Лицо его будет резной узорчатой маской спокойствия. Амулет - я знаю, я в этом уверен - будет покоиться на его шее.