Страница 11 из 23
Ладно, еще поговорим, будет время, подумал Кузьма, без всякой страсти чмокая Тину в губы.
Принадлежность к безбожникам была хороша тем, что спозаранку тебя никто не трогал. Пока светляки били земные поклоны и хором распевали псалмы, Кузьма успел все сны досмотреть.
Завтрак, поданный Венедимом, был, прямо скажем, не ахти. Одно из двух — либо светляки продолжали пост, истово усмиряя свою плоть, либо гость, по их разумению, не заслуживал более достойного угощения.
— Послушай, Венька, — вкрадчиво сказал Кузьма, наматывая на палец какое-то малосъедобное волоконце. — У вас же в хозяйстве всякой вкуснятины навалом. Вы и свиней разводите, и кур, и червей. Куда это все потом деется?
— Хворым да убогим скармливаем. — Венедим потупил взор.
— А если честно?
— Приторговываем…
— Дело нужное. А что взамен берете? Телефоны у связистов? Отбойные молотки у метростроевцев? Что-то я тут подобного добра не видел. Какой товар у вас в цене?
— Мне сие неведомо.
— Я к чему этот разговор завел… Угостили бы меня свининкой. А о цене сговоримся. В долг, конечно. Не обману. Все, что надо, в самое ближайшее время доставлю.
— Не я это решаю.
— А кто? Эконом?
— Нет, сам игумен, — после некоторой запинки ответил Венедим.
— Трифон Прозорливый? Так мы с ним знакомы. Договоримся.
— Опочил Трифон.
— С чего бы это? — удивился Кузьма. — Крепкий ведь еще был мужик… А кто вместо него?
— Серапион Столпник. — Венедим старательно отводил взгляд в сторону.
— Вот те раз! — Кузьма решил немного позлить собеседника. — А это что еще за птица? Кем он раньше работал? Поваром у Трифона?
— Не злословь. — Венедим поморщился. — Грех это… Раньше Серапион простым схимником был. Со стороны к нам пришел. Босым и голодным. Праведной жизнью заслужил всеобщее уважение. Известен своим подвижничеством и страстотерпием.
— Как же! Все вы подвижники и страстотерпцы! — скривился Кузьма. — Особенно когда на бабе лежите или свинину трескаете. Ты сам-то вон какое пузо нагулял!
— Это не пузо. — Венедим провел рукой от груди к чреву, и под рясой раздался глухой металлический перезвон. — Это вериги.
— Надо же… — Кузьма немного смутился и для верности пощупал железные цепи, скрытые одеждой. — И сколько тут весу?
— Маловато. Даже пуда не будет. Трудно у нас в последнее время с этим делом.
— Я тебе в следующий раз чугунную сковородку подарю, — пообещал Кузьма. — Мне она без надобности, только зря валяется. На четверть пуда точно потянет. Хочешь — на пузе таскай, хочешь — блины пеки.
— Ты бы еще присоветовал мне ночной горшок рядом со святыми ладанками носить, — обиделся Венедим. — Вещи ведь, подобно людям, тоже погаными бывают.
— Ладно, не обижайся. Я ведь от чистого сердца услужить хотел. Нравы ваши мне малоизвестны… Но ты мое предложение игумену все-таки передай.
— Сам передашь, — буркнул Венедим. — Он как раз побеседовать с тобой собирается.
— Когда? — сразу оживился Кузьма.
— Вот поешь, и пойдем.
— Не-е-е, это ты сам ешь. — Кузьма решительно отодвинул миску. — А я у игумена что-нибудь по-вкуснее выпрошу! Пошли к нему.
— Только я хочу предупредить тебя… — Венедим упорно смотрел мимо Кузьмы. — Со мной тебе вольно ерничать да богохульствовать. А вот с игуменом постарайся вести себя пристойно. Он человек строгий. Прояви смирение. От этого тебя не убудет, а вот гордыня может боком вылезти.
— Если ваш Серапион действительно Божий человек, то он должен к заблудшим душам снисхождение иметь. Ведь когда ребенок при крещении на священника писает, он это не по злому умыслу делает, а от первородного невежества. Вот так и я. Ну не сошла на меня благодать — кто тут виноват?
— В нашей общине принято людей в зрелом возрасте крестить. — Венедим встал, лязгнув всеми своими побрякушками. — Благодать же нисходит только на творения Божьи, но отнюдь не на исчадия адовы.
— Это надо еще доказать, что я исчадье адово, — нахмурился Кузьма. — Мелешь языком что ни попадя… За такие слова и по роже схлопотать недолго…