Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 19 из 23



При сдаче и получении ключей он не присутствовал, и о том, покидал ли охранник свой пост, ничего определенного сказать не может. В шесть утра медсестра, дежурившая на пятом этаже, срочно вызвала его наверх, и там сообщила о случившемся. Войдя в палату, он констатировал смерть Наметкина, причина которой была очевидна — порции воздуха одна за другой с шипением вырывались из поврежденного шланга.

По инструкции он обязан был первым делом доложить о происшествии главному врачу, а затем действовать согласно его указаниям. Но, поскольку профессор Котяра находился в отъезде, не оставалось ничего другого, как позвонить в милицию.

Лично он не сомневается, что это заранее спланированное и умело осуществленное убийство, хотя, честно говоря, мотива для него не видит. Наметкин был человеком совершенно заурядным, давно утратил все связи с внешним миром, и в силу своего физического состояния мог представлять интерес только для психиатров, поскольку страдал не только параличом травматического происхождения, но и какой-то очень редкой формой душевного расстройства, сходного с шизофренией.

— Шизофрения — это, кажется, раздвоение личности? — уточнил Донцов.

— Не только. Клинические проявления этой болезни весьма разнообразны. Но в любом случае это глубокое и часто необратимое перерождение сознания, иногда приводящее к весьма любопытным результатам. Шизофреники совершили немало научных открытий и осчастливили человечество многими шедеврами искусства.

— Вы хотите сказать, что лечить шизофрению не всегда целесообразно?

— Нет, так вопрос не ставится. Подагра, кстати, также возбуждает творческие способности. Но это не повод воздерживаться от ее лечения. Просто для думающего врача существует соблазн использовать болезнь в позитивных целях. Ведь талант, скажем прямо, это тоже отклонение от нормы. Найдите вирус таланта — и станете нобелевским лауреатом. Между прочим, в нашей клинике занимаются не только лечением, но и научными исследованиями.

— Я что-то не пойму… Наметкина лечили или использовали вместо лабораторной крысы?

— Чего не знаю, того не знаю. У нас не принято интересоваться темами работы коллег, пока их результаты не будут опубликованы.

— Короче говоря, в жизни и смерти Наметкина могли быть заинтересованы только психиатры. И главным образом те, которые им занимались.

— Никто в нем не был заинтересован. Он был коматозником. Растением. Овощем. Всякая работа с ним прекратилась полгода назад.

— Зачем тогда вам нужны все эти проблемы с поисками убийцы? Дело бы благополучно заглохло на уровне райотдела.

— По нескольким причинам… Во-первых, убийца должен быть наказан в любом случае, вне зависимости от того, кто стал его жертвой — кумир масс, или беспомощный паралитик. Разве не так?

— Согласно букве закона — так. Но многие люди думают иначе.

— Не важно. Многие люди думают, что земля плоская. Во-вторых, убийца как-то связан с клиникой. Не исключено, что это один из нас. Зачем ждать очередного сюрприза? Змею надо лишить жала… Впрочем, это мое личное мнение. У главврача могут быть и какие-то иные соображения.

Шкурдюк, которого такое заявление чем-то не устраивало, принужденно закашлял и заерзал на стуле. Донцов тем временем продолжал допрос чересчур умного врача:

— Скажите, а вам не показалось странным, что убийца перерубил шланг? Гораздо проще было бы выключить аппарат, или снять с лица Наметкина дыхательную маску.

— Проще. Но со шлангом надежнее. При очередном обходе медсестра могла легко заметить, что гармошка аппарата неподвижна, или что маска отсутствует. А шланг остается как бы вне поля зрения.

— Резонно… Медсестра жаловалась, что в палате, соседствующей с палатой Наметкина, всю ночь буйствовал какой-то шизофреник. Это якобы не позволяло ей слышать подозрительные шумы. Нельзя ли было накачать этого горлопана транквилизаторами? И вам так было бы спокойнее, и ему.

— Если человеку приспичило опорожнить мочевой пузырь, он рано или поздно это сделает. Так и шизофреник в период обострения. Гормоны, провоцирующие приступ, уже циркулируют в крови. Агрессия ищет выход. Загнанная внутрь, притушенная, она отравит организм пациента. Приступ можно отсрочить, но ликвидировать невозможно.

— Это общепринятая точка зрения?



— По крайней мере, ее придерживаются в нашей клинике.

— У меня, в принципе, все. Хотите добавить еще что-нибудь?

— Увы, но я не располагаю сведениями, способными пролить свет на убийство. Ни сведениями, ни домыслами, ни собственными предположениями. Можно, конечно, строить разные версии, копать все глубже и глубже, но это только заведет следствие в тупик. Разгадка где-то рядом, на поверхности. Если она вообще существует. А вдруг это дело рук какого-нибудь маньяка, действовавшего без всяких мотивов? Возможен ведь и такой вариант.

— Маньяк всегда оставляет следы.

— Разве их нет?

— Пока нет. Но я приступил к расследованию всего час назад… А теперь — до свидания. Спасибо за содержательный разговор.

— Подписывать ничего не надо? — похоже было, что врач слегка удивлен.

— Это предварительный допрос. Если понадобится его задокументировать, мы встретимся, как говорится, в другом месте и в другое время.

Едва только врач покинул кабинет, как Донцов обратился к Шкурдюку:

— Что можете сказать по поводу всего услышанного?

— Какие могут быть слова! — патетически воскликнул тот. — Я только развожу руками.

— Как я понял, главврач в момент убийства отсутствовал?

— Да, ездил в Норвегию на конференцию по проблемам ранней диагностики маниакально-депрессивного психоза.

— А вернувшись и узнав о случившемся, сразу потребовал расследования?

— Ну не сразу… Где-то к концу дня.

— И заодно приказал вам стереть рисунок на стене третьего корпуса?

— Он в тот день много чего приказал… Как-никак целую неделю отсутствовал. Масса всяких проблем накопилась.

— Как бы мне самому увидеться с профессором Котярой?

Шкурдюк, собиравшийся утолить жажду, едва не расплескал воду из стакана.

— Вряд ли это возможно, — просипел он. — По крайней мере, в ближайшие дни. Его рабочее время расписано буквально по минутам. И потом, если бы в этом была необходимость, профессор сам бы условился о встрече. Скорее всего, у него нет ничего, что могло бы помочь следствию.