Страница 11 из 22
Рдяные искры, как и пурпурные полутона, уже покинули кожу и сакхи Седми, вернув ей бело-золистость, только еще несколько огненных брызг замерли на кончиках его пшеничных, коротких волос, уцепившись за самые кончики. Димург протянул к младшему брату руку, и, стряхнув их с волос, трепетно и с тем ласкающе-полюбовно произнес:
– Бесценный мой, чего об этом толковать. Ты же знаешь, если это отклонение… аномалия, – Бог на миг затих, его толстые губы судорожно вздрогнули, а темно-бурые очи точно остекленели. – Если это уродство, – с трудом выдохнул он, – ничего не поможет… Ничего и никто. И даже Кали. Наша милая, дорогая Кали. Тут либо надо уничтожить, как, несомненно, поступит Родитель, либо сберечь. А сберечь, это значит утаить… Утаить от Родителя, Отца и остальных братьев. Ты, моя драгоценность, должен тот выбор сделать сейчас и сам, дотоль как я унесу мальчика на Землю. Ибо я свой выбор уже сделал.
Глава пятая
Яробора хватились вмале после того как Бабай Умный увел его от ребятни. И первым кто кинулся искать мальчика, была, конечно, Изяслава. Отроковица, выполнив распоряжения матери, возвращаясь из житницы, постройки, что тулилась к сараю, овину, сеннику, хлеву, птичнику и дровнику (стоящих по правую от дома сторону) и проходя под поветью, части крытого тесом двора, где лежала скирда сена, обратила внимание, что среди играющей детворы не видного меньшого братца. Возможно, Изяслава и не придала б тому значения, понеже ну, куда, в самом деле, может уйти со двора малое дитя, ежели бы никакое-то шестое чувство (про которое в грядущем будут почасту толковать люди) подтолкнувшее ее позвать Ярушку. Будучи послушным мальчиком, привязанным к старшей сестре, тот всегда отзывался на ее зов.
Однако, ноне как отроковица не кликала братца, обегав не только двор, но заглянув во все хозяйственные постройки, перетеребив всех деток, Яроборка так и не откликнулся. Ну, оно и понятно, так как в тот момент лежал на кушетке в особой комнате, величаемой худжра, на маковке четвертой планеты и был осматриваем бесицами-трясавицами.
Вскоре к поискам мальца подключилась уже и Белоснежа, услышавшая из избы взволнованные окрики младшей дочери. А погодя мальчонку искала вся община, нынче закончившая страдную пору и потому находившаяся большей частью в поселение. Люди искали Яробора по всем закуткам построек, огородов, домов, дворов. Проверяли берег реки, окраины леса, но мальца словно и след простыл.
На ту пору сошедший с тропки Бабай Умный придав себе вид суховатого пенька, вельми внимательно наблюдал за рыщущими по окоему леса людьми, иноредь не слышимо для них переговариваясь с марухами.
Ярушка отсутствовал не более чем пару часов, ибо большее время Боги не могли себе позволить. А засим Вежды принес его на Землю. Необходимость в Бабае Умном, как таковом теперь для Зиждителей отпала. И Димург положив мальца на тропку, пред тем сняв с него апекс, резко подхватил создание своего младшего брата за изогнутый сучок, коим днесь представлялась рука Бабая Умного, да унес его на маковку. Золотое сияние, точно поглотившее кусок леса, также стремительно иссякнув, явило изумленной Изяславе лежащего братика. Отроковица, бежавшая из глубин леса, куда они вместе с матерью дотоль ушли, чтобы вознести дары к древу дуба и испросить помощи у Бога Воителя, на малость сдержала свой скорый шаг, а после, гулко вскрикнув, кинулась к брату.
– Матушка! Матушка! – громко завопила Изяслава, подхватив на руки мальчика и прижав к себе. Прерывистые рыдания вырвались из ее рта и единожды россыпью слез окатили бледное лицо Яробора. – Матушка! Нашла! Нашла Ярушку!
Прошел и вовсе малый миг времени и из леса выскочили два старших брата мальца Сивояр Велиг и Горобой Дедята. Оба крепкие, мускулистые мужи с темно-русыми, долгими волосами, схваченными позадь головы в хвосты, и густыми усами, брадой купно покрывающими лица. А погодя по тропке не менее ретиво для вже пожилой и полной женщины прибежала Белоснежа. Ее белокурые, присыпанные темноватыми полосами волосы от волнения выбились из-под опояски, широкой тканевой полосы повязанной на голове, концы которой спускались на спину.
Заплаканные красные очи Белоснежи живописали все тягостные думки об уделе ее драгоценного поскребышки. Мать резко подскочила к дочери, и, выхватив из рук сына, единожды осмотрев, ощупала губами лоб, очи, уста, чуть слышно дыхнув, окружившим ее детям:
– В обмороке. И уже, верно, давно. Где Славушка ты его нашла?
«У…у…у!» – зычно прокатилось по лесу и девочка признав в том окрике сродника не мешкая отозвалась.
– Батюшка! Батюшка! Мы тут! Нашли! Нашли Ярушку! – Она на мгновение вслушалась в звуки насыщающие лес и отдающиеся недалече протяжным хрустом и беспокойным стрекотанием сорок, а после шибутно вздернув плечиками, ответила, – я его тут нашла. Тут прямо на тропке.
– Не может того быть, – низким басом протянул Горобой Дедята самый молодой из сынов Белоснежи и Твердолика Борзяты, однако, уже имеющий двух сынков близнецов годком постарше Яробора. – Мы здесь давеча с Сивояром Велигом проходили, тут никого не было. Лишь пенек сухой, скривившийся с сучком стоял. Скажи братка.
Третий по старшинству брат торопливо кивнул своей и вовсе дубопокатой головой с большим вдавленным лбом, подтверждая слова Горобоя Дедяты. А последний уже обводил взглядом прилежащую к торенке оземь, разыскивая искривленный пенек, днесь, право молвить, ушедший в собственную светелку на безмерной маковке, и ожидающий отбытия из Млечного Пути к своему Творцу Господу Темряю.
– Нежданно, – Изяслава понизив голос, приглушенно молвила. – Златое сияние накрыло все эвонто место, – девочка очертила подле себя круг. – Я выскочила из-за дерева, и, узрев сияние, замерла. А потом свет погас, и на тропке я увидела лежащего Ярушку.
Старшие единожды недоверчиво воззрились в лицо девочки, однако так как она никогда досель не врала, ибо жила по верованиям лесиков, а значит славила Правь… Правду и отворачивала свое лицо от Кривды, мать негромко вопросила:
– А более никого не видела?
– Нет, матушка, – отозвалась отроковица и стремительно хлюпнула и без того плюхающим от сырости носом.
Она протянула руку к голове меньшого братца и с нежностью огладила его русые волоски, тем медленным движением передавая ему всю свою любовь. А Яробор внезапно порывисто вздрогнул конечностями. Легкая зябь прокатилась по всему его тельцу, слегка выгнув ножки, ручки, окутав кожу россыпью крупных мурашек. На бледные щечки мальца резко накатил румянец, точно от прибывшей крови, веки самую толику сотряслись, а после отворились. Ярушка глубоко вздохнул, сначала воззрившись в округлое лицо матери, где зрелась особая массивность нижней челюсти, плоский лоб и вогнутая спинка носа, как признаки первых женщин Дари, тех самых созданных из клетки Бога Дажбы. Малец какое-то время осмысленно разглядывал ставшие водянистыми от переживаний очи Белоснежи, и негромко, хотя весьма четко сказал:
– Бабай. Бабай така кака… Пливел мене туды… ох! ох! така кака.
Сродники Яробора после той пропажи, обобщенно, как и все жители общины признали, что в его уделе участвовал тогда сам Бог Воитель. Так как чудесное появление мальчика на тропке никаким иным образом не можно стало объяснить. Посему и мать, и отец Ярушки еще не раз принесли тому Богу дары от труда своего: зерно, цветы, медовуху… Дары бескровные, потому как по оставленным законам Небо, кровавые жертвы гневили Зиждителей, абы мерзостно было для них принятие невинной крови от созданий Родителя. Хотя, как и понятно, Небо те законы не оставлял, дары ему были без надобности, а Воитель, ноне обитающий в своей Галактике Бискавице не только о дарах, но даже о произошедшем с мальчиком ничего не узнал. О перемещение Яробора на маковку теперь молчал не только Вежды, но и Седми, страшась, что Родитель может прознать про аномалии у Крушеца. Отекная, как и намечалось Димургом, была где-то спрятана на маковке. Бесицы-трясавицы, марухи, Кукер, Бабай Умный предупреждены о недопустимости болтовни, как таковой. И Родитель, приняв от Вежды доклад об установки на мальчика Лег-хранителя, никоим образом не показал, что прознал про доставку последнего на маковку.