Страница 11 из 19
– Я бы тоже хотел взглянуть, – робко подал голос из своего угла ольт.
Он страшно волновался и потому забыл обратиться к Правителю как следует, Но Великий Иглон великодушно не обратил на это никакого внимания и снова закатал рукав.
Дежурный ольт, вытянув шею, приблизился на почтительное расстояние.
Ему хватило одного взгляда. Потом в глазах ольта загорелось благоговение и, подняв на Донахтира восхищенный взгляд, он прошептал с легкой дрожью в голосе:
– Я слышал, что древние Правители могли творить подобные чудеса, но, честно сказать, не представлял, как такое возможно!
Форфан с Твовальдом, ничего не понимая, уставились на брата, приводя его в смущение – Донахтир еще не решил, как преподнести им новость о записях Гольтфора. Но тут Дихтильф, скромно стоящий в стороне, поспешил на помощь.
– Великому Иглону угодно лететь со мной немедленно, или дело подождет до утра? – смиренно спросил он, подходя ближе.
– Лететь? Куда? – воскликнули Иглоны, тут же забыв о чудесном исцелении.
– В Галерею Памяти, – ответил Донахтир. – Мне необходимо кое-что там просмотреть. А потом…, – он положил руку на плечо Твовальда. – Прости, брат, я не смогу облететь с тобой города, как собирался. После Галереи Памяти меня ждет дело, которое не терпит отлагательств.
Твовальд понимающе наклонил голову.
– Мы улетаем немедленно, Дихтильф!
Донахтир встал с трона, спустился по каменным ступеням и добавил, обращаясь к братьям:
– Ждите. Возможно, я принесу новости, которые избавят нас ото всех сомнений.
С этими словами он прошел мимо согнувшегося в поклоне ольта и покинул зал Церемоний. Следом за ним, почтительно попрощавшись, ушел и Летописец.
* * *
Сверкающая Вершина таинственно мерцала ледяным навершием, особенно красивая и величавая на фоне золотисто-коричневого неба. Бледный лунный серп робко поглядывал на неё снизу, не рискуя забраться повыше, пока не угасли последние отсветы закатившегося солнца.
Летописец с Великим Иглоном опустились перед входом в Галерею Памяти и сложили крылья.
– Правитель пойдет со мной, или предпочтет подождать, пока я вынесу плиту сюда? – спросил Дихтильф.
– Вынесешь? Зачем? – удивился Донахтир.
– Не оставлять же её там, – в свою очередь изумился Летописец. – Я думал, что теперь Тайное Знание следует перенести в тоннель, разве не так?
Он недоумевая смотрел на задумчивое лицо Правителя.
Дихтильф был уверен, что Донахтиру не терпится скорее прочитать найденные записи, и свой вопрос задал исключительно ради соблюдения приличий. Но реакция Великого Иглона оказалась совсем не такой, какую он ожидал. Вместо того, чтобы устремиться по переходам Галереи к желанной тайне, Донахтир нерешительно стоял на пороге и в задумчивости покусывал нижнюю губу.
– Разве ты не станешь переносить эти записи? – еще раз спросил Дихтильф, надеясь вернуть своего Правителя к действительности.
Но Донахтир вдруг отвернулся и сел на большой валун возле входа.
– Я не пойду туда, Дихтильф, – тихо, но твердо сказал он. – Я не могу. Это было неправильное решение. Мне нельзя…
– Но…, как же…? – пробормотал Летописец.
Он потерянно смотрел на Донахтира и не знал, что еще сказать. Почему «не пойду»? С какой вдруг стати? Неужели боится?!
Летописец с жалостью и пониманием покачал головой. «Глупо. Очень глупо, – подумалось ему. – Но понять это можно. Будь я на месте Донахтира, я бы тоже, наверное, не решился. Наследники Дормата живы, и он не чувствует за собой полного права читать о Великом Знании, но…»
– Ты достоин этого, – вслух произнес Дихтильф.
– Я достоин прочитать только то, что написал Гольтфор о себе, – не поднимая головы, ответил Донахтир. – Но остальное читать не стану. Ты ведь понимаешь меня, не так ли?
Летописец вынужден был кивнуть.
– Ну вот. А потом мы занесем плиту в тайный тоннель и оставим там…
– Мы?! Но мне нельзя туда заходить! – в испуге воскликнул Летописец.
– Гольтфор заходил, и тебе можно.
Дихтильф недоверчиво глянул на Великого Иглона.
– А почему Правитель так уверен, что Гольтфор туда заходил?
– Потому что он не оставил там плиту, – коротко обронил Донахтир и встал, всем своим видом давая понять, что ничего больше объяснять не станет.
– Мне помочь тебе вынести записи? – спросил он спустя мгновение, потому что Дихтильф застыл, размышляя над последней загадочной фразой Великого Иглона.
– Нет, нет, – моментально очнулся Летописец. – Я сам…
Через мгновение его шаги уже затихали в недрах черного коридора.
Донахтир остался один.
Не желая больше ни о чем думать, он принялся рассматривать резьбу на камнях, обрамляющих вход в Галерею. Время и ветра изрядно потрудились, сгладив края рисунков и некоторых надписей. Тем удивительнее выглядели на этом фоне четкие линии странных узоров над соседним входом – входом в тайный тоннель.
Отец рассказывал, что эти узоры были здесь всегда. Иначе говоря, даже до того времени, когда Хорик Великий приказал выбить в основании Сверкающей Вершины большую галерею, где велась бы Летопись жизни орелей.
Эта галерея строилась до сих пор. Умелые леппы пробивали её по спирали, уходящей вглубь горы. И подобное строительство могло продолжаться вечно. Но тайный тоннель – неизменный, довольно короткий и завершенный – существовал на Сверкающей Вершине испокон веков. И узоры над входом, несомненно, рассказывали историю его создания языком символов, которые орели почему-то забыли.
Внутри на стенах тоже были узоры, гигантские, замысловатые, но перемежающиеся рисунками более понятными. Донахтир хорошо запомнил изображение большого прямоугольника, исчерченного по периметру шестью прямыми линиями, в центре которого закручивалась спираль.
Сначала Донахтиру показалось, что спираль – это Галерея Памяти, а шесть линий символизируют шесть орелинских городов. Но отец объяснил, что рисунок очень древний и был нанесен на стену тоннеля задолго до того, как на Сверкающей Вершине появился первый город. К тому же, присмотревшись повнимательней, Донахтир разобрал на линиях спирали десять различных фигурок. Была здесь и крылатая фигурка ореля, и четырехногий нохр, и гард… Остальных Донахтир не знал, но его немного покоробило то, что в центре спирали неизвестный мастер поместил почему-то фигурку бескрылого.
Правда, было в этом изображении нечто такое, что примиряло с ним молодого Иглона. Непонятно чем фигурка бескрылого вызывала отвращение, когда на неё смотрели. То ли потому, что попала она на какое-то отложение в стене, имеющее кроваво-красный цвет; то ли из-за угрожающей позы бескрылого, но Донахтиру сразу стало казаться, что спираль олицетворяет развитие зла, и бескрылый получался его сосредоточием. А усиливало это впечатление еще и то, что фигурка ореля была в том ряду самой последней, словно вылетающей из конечного витка спирали.
Следом за этим изображением, перетекая со стены на стену по закругленному потолку, были выбиты странные однообразные облака, густо слепленные и напоминающие скорее бесконечную небесную рябь. В этих облаках, раскинув руки в отчаянном призыве, явно гибли и орели, и нохры, и бескрылые, и те, кого Донахтир не знал.
Этот рисунок пугал его.
С детства зная о том, как погиб Дормат, Донахтир сразу представил, что странноватые облака – это сплошная ледяная пелена, сковавшая своим холодом всех, без разбора, и сбросившая их в какую-то глухую пропасть.
Смысл изображения не совсем был ясен. Но оказывалось достаточно пройти всего несколько шагов, как открывалась целая вереница рисунков, вселяющих надежду и гордость. На них престарелый седой орелин сначала выкладывал на вершину горы какой-то камень, а затем, судя по рисункам, камень этот разрастался, превращаясь в Сверкающую Вершину, а у его основания росло и множилось племя орелей.
Во всех этих изображениях Донахтир усмотрел определенную закономерность.