Молниеносный Баязет

- А я хочу поднести вам на память... За ваше благородство.

- Мне? Что же такое?

- А вот...

Ибн Халдун, приоткрыв дверь, сверху дал знак во двор. Слуги внесли тяжелый благоухающий ковер.

- Вот, это от меня.

Перс вскочил на ноги.

- Нет, нет: он чужой! Вы уедете, хозяин вернется, пришлет за своим ковром. Что я скажу ему?

- Это моя вещь. Захочу, возьму с собой. Подарю другу. Отдам слуге. Продам покупателю. Он мой!

- Увезите с собой, у вас не отнимут. А мне оставьте ваше уважение.

Повинуясь молчаливому знаку, слуги беззвучно вынесли ковер.

Ибн Халдун, смутившись, искал слова, чтобы сказать их по-прежнему запросто, как было во все эти дни.

Но разговор запросто между ними больше так и не сложился, хотя они еще день за днем встречались, переговаривались, пока не закончились сборы каравана в путь.

Но пришло время, и сборы закончились.

Двор наполнился провожающими - разными людьми. Из них многие никому здесь не были известны.

Редко каравану удавалось собраться столь скоро: из воинских припасов сюда прислали мешки всякой снеди, достаточной на всю дорогу, даже если бы она шла через безлюдную пустыню. К каравану приставили проводников, обязанных на всем пути заботиться о смене лошадей или верблюдов, если случится надобность, о ночлеге на всех стоянках, хотя по этой древней, исхоженной дороге стоянки были рассчитаны еще за много веков до того: скорость, с какой идет караван, известна, во времена финикийцев и вавилонян верблюды шли с той же скоростью. Можно было и ускорить движение, но тогда брали быстроходных верблюдов, легче завьючивали, реже останавливались, считая, что верблюдов можно поить реже, а кормить расторопнее.

Ибн Халдун попросил вести караван не прямой дорогой на Каир, как ходят купеческие караваны; он вознамерился попутно совершить паломничество в Иерусалим, к тем издревним мусульманским святыням, где благодать аллаха почти осязаема.

Просьбу историка сказали Тимуру.

Не на всю эту долгую дорогу простиралась власть завоевателей: через несколько рабатов уже стояли не самаркандские воины, а стража султана Фараджа, но Тимур снисходительно разрешил:

- Пускай помолится.

И караван Ибн Халдуна пошел по дороге на Иерусалим.

Дорога длилась то по каменистым тропам в предгорьях, то ее пересекали неглубокие ворчливые реки, где было надо переправляться вброд.

Порой дорога отклонялась к пустыне. Обдавала зноем. Песок расползался под ступнями верблюдов. Лошадям доставалось тяжело идти.

Так от ночлега к ночлегу.

Наконец пошли к последней заставе завоевателей.

К вечеру показался высокий каменный хан, окруженный коренастыми густыми дубами.

Пока большое усталое солнце еще держалось на небосклоне, готовое рухнуть и погрузить землю во мрак, караван, столь ярко освещенный закатом, казался выкованным из золота. Одни, казалось, были червонного золота, другие зеленоватого.

Закат словно спаял их воедино, когда, теснясь друг к другу, всадники, опережая верблюдов, подъезжали к воротам хана, полузаслоненным тенями дубов. Кони, чуя желанный отдых, шли бодрее, кивая головами, поблескивая оседловкой.

Вошли в хан.

Столпились, спеша разместиться, пока светло.

Заалели огни очагов под котлами. Расстелился сизый дымок.

Стемнело.

Но едва было заперлись внутри хана, как в ворота заколотили новые путники.

Прибыло несколько всадников на коротких, мохноногих степных лошадках. Такие лошадки могут без устали скакать столько, сколько выдержит всадник.

Лошади вздрагивали, всхрапывали - жаркой была их рысь по неровной дороге, пока не остановились наконец здесь.

Один из прибывших заспешил найти Хамид-уллу.

Ожидавший ужина, Хамид пошел с неохотой.

- Кто звал?

- Дело.

- Слушаю.

- Тут везде люди.

Хамид, высмотрев в полутьме и в тесноте Ар-Рашида, кивнул ему.

Когда Ар-Рашид подошел, все втроем они ушли к коновязям, где лошади весело похрустывали сеном, только что заданным, порой поднимая всю развалившуюся охапку, и наполняли душным крепким запахом всю эту сторону двора.

Конюхи, задав корм, ушли готовить ужин, и теперь никого сюда от котлов не выманишь. Это и предвидели трое собеседников, уединившись здесь.

Упершись спинами в прохладную стену, присели в ряд на корточки и тихо заговорили.

Лошади шелестели сеном. Постукивали копытами.

Прибывший сказал:

- Гонец Айяр проезжал через базар в Дамаске. Ранним утром, кругом людей нет. Выбежал к нему самаркандский купец. Не то кто из вас его знает, не то нет. Звали Мулло Камар. И кричит: "Украли мою пайцзу!.." Тут ему кто-то в спину меч - раз! На том конец. Загадка: купец самаркандский, наш, а одет арабом. К чему бы? Айяр разом прискакал в Пегий дворец: "Так и так, сам чуть купца не убил - вижу, кидается на меня араб в бурнусе, а у меня письмо к Повелителю. Думаю: "Это со злом!.." Уж замахнулся, да не поспел: другие убили". Стали гадать, о чем купец крикнул. Припомнили, какая ему была дадена пайцза. Была дадена на сквозной путь. От самого Повелителя! Угадали: кому-то надобно уйти от нас. Кому? Куда? Кинулись узнавать, выходил ли какой караван из Дамаска? Какие вышли, за всеми кинулась погоня. Тут вот я пригнался за вами. Есть пайцза? Давай отвечай.

Хамид подвигал усами.

- У нас? У нас караван идет по слову Повелителя. Тут взамен пайцзы я! А еще вот он - Ар-Рашид-мирза. Дошли досюда, а дальше у нас пути нет. И была б пайцза, тут ей предел: дальше не наша стража. А с нами идут каирцы. На что им пайцза, когда дальше в ней силы нет? Не тут ее ищете. Не тут.

Прибывший:

- Нет так нет. Однако тут наша последняя застава. А потому вам указано вернуться. Немедля. Всем, кого наших встретим, велено указать: вертаться в Дамаск немедля.

- Мне наказывали: каирцев не бросать посреди пути. Сперва найти им другой караван. Помочь перевьючиться. Как надо, когда это гости.

- Гости! Тут они промежду своих арабов. Сами найдут караван, сами завьючатся. А вам сказано: собирайтесь. И всех верблюдов, коней ведите назад.

- А что там такое?

- Повелитель собрался. Вот-вот трубы заревут.

- В какую же сторону?

- А было, чтоб кто загодя знал сторону, куда он пойдет?

- Того не бывало. Однако, может, слух был?

- Слух всегда есть. Да только Повелитель ходит не по слуху, а чаще в другую сторону.

- Бывает.

- Ну и теперь небось так.

- А по слуху куда?

- Кто на Каир кивает, кто на океан.

- На океан? Помилуй, о аллах!

- Да уж...

- Пойдем, куда не сказывают.

- Бывает!..

Оба они уже много лет ходили в мирозавоевательном воинстве. Оба в тех же походах. В тех же станах стояли. Но встретились впервые.

Заметив, что оба одинаково понимают своего Повелителя, встали, довольные друг другом.

Возвращаться в Дамаск сговорились вместе, когда пойдет обратный караван.

Хамид опять позвал за собой Ар-Рашида:

- Пойдем к Халдун-баю. Скажем.

Но варево из котлов уже переложили на блюда и подносы. Усталые, все занялись ужином, отбросив, как пыльные дорожные накидки, все раздумья о предстоящих днях.

Настал последний вечер, когда и эти арабы, и люди Тимура вместе ели один и тот же хлеб. Хамид и Ар-Рашид тоже сели среди спутников.

Хамид:

- Завтра расстанемся: вам в Иерусалим, нам в Дамаск.

Многие заспорили:

- Зачем это вы? Пойдемте с нами!

- Указ Повелителя Вселенной.

- О, Указ?.. От Повелителя!

Каирские мамлюки, обжившиеся за это время среди завоевателей, то выглядывали себе на подносах куски печеной баранины, то, воздымая руки, измазанные салом, славили великодушие Тимура:

- Еще бы! Столь жесток со всеми, кто против; столь щедр с нами! Вот не попомнил зла: отпускает нас домой. Отпускает со всеми вьюками. На вьюки даже не позарился. Великодушен, щедр.

Ар-Рашид быстро переводил на джагатайский эти слова: вот, мол, сами арабы славят Повелителя. И мамлюки, довольные, как скоро и так твердо слова их превращаются в речь на незнакомом языке, повторяли снова и снова: