Костры похода

Мкртич, хмурясь, как бы укорил Пушка:

- С таким товаром легко: много места не занимает.

- Да ведь у меня этой мелочи был караван. Вьюков около восьмидесяти еще осталось.

Мкртич и Саргис, не вставая, на коленях подползли ближе к Пушку, и Мкртич недоверчиво спросил:

- Откуда ж столько взять, чтоб все было добрым товаром?

- Самарканд дрянью не торгует!

Тогда все время молчавший Акоб, порывистым движением откинув назад космы своей седины, каким-то птичьим голосом воскликнул не то в изумлении, не то в испуге:

- Самарканд?!

- А что?

- Почему ж армянин - из Самарканда?

- У нас там полно армян.

- Живут?

Пушок еще не понял, какого ответа ждет от него побагровевший Акоб, когда Мкртич строго, как бы допрашивая, усомнился:

- И мы там бывали. Закупимся в Самарканде ли, в Бухаре ли - и домой! Вы же шествуете из Самарканда на Москву. Где же дом?

Домом Пушка были караван-сараи, постоялые дворы, степные рабаты на многих, многих торговых дорогах. Ни разу не довелось Пушку разбогатеть, занять верное место на базаре, обзавестись семьей, купить дом. Столько раз выпадало счастье; казалось, вот-вот в руках дом, семья, собственные караваны... И вдруг - ах, и ничего нет!.. Сколько раз! Всю жизнь вот-вот... И каждый раз - ах, и ничего нет! Судьба есть судьба! Хотя языческие философы поучали, что свою судьбу человек носит в самом себе и волен ее подчинить себе... Носит в себе - с этим Пушок не спорит. Но подчинить - это не в силах человеческих: судьба есть судьба!

Но ему не хотелось срамиться перед армянскими купцами - он ответил им небрежно:

- Дом? Как где? В Самарканде!

- И велик?

- Зато крепок!

Акоб снова с таким же испугом и недоумением взвизгнул:

- И еще цел?!

Столь же недоверчиво спросил и Мкртич:

- Это у Тимура-то армянский дом крепок?

- А что?

- Вы не слыхали, что ль, каков он с армянами?

- Когда это было! Более десяти лет прошло. Да и тогда в Самарканде он армян не трогал.

- Более десяти? Да он сейчас там, у нас!

- Я слыхал, он в Армении. Да ведь он дальше идет, через Армению он только проходит! Дальше идет, на вавилонского султана...

- Только проходит? А воззвания наших пастырей? Не слыхали?

- Какие?

- А кровь, а огонь! А девушки, а женщины наши расхватаны нечестивыми иноверцами...

Акоб перебил Мкртича с отчаянием в голосе:

- А книги наши разметаны, пожжены. Святыни наши истоптаны. Не осталось камня на камне от монастырей, от городов... Я же иду оттуда! Я этим двоим только вчера тут встретился! Я это сам видел! О Иисус!..

Мкртич перебил Акоба:

- Наши дома пожжены, поломаны. Семьи неведомо где! Где сам народ наш? Мы встретили его, брата Акоба, - вот и стали на этой проклятой пристани. Не знаем, куда деваться! Куда держать путь? Армянские подворья в Астрахани разграблены. Почтенные старцы погублены. А? Он только проходит? Дальше идет? Куда? Куда идет эта чума?

- Какие воззвания? - испуганно переспросил Пушок. - Не слыхал никаких воззваний...

Мкртич, с недоверием отшатнувшись, крикнул:

- Не слыхали? Может, и нет желания слыхать?

- Как нет? Что вы!

- Тогда слушайте!

Мкртич протянул руку к Акобу, и Акоб из кожаного мешочка, свисавшего на ремешках с его шеи, достал скатанный трубочкой потемнелый пергамент.

- Читайте ему! - гневно велел Мкртич.

Отстранив трубочку на всю длину руки, одним пальцем Акоб развернул и, прищурившись, тихо принялся читать послание:

- "Вам, народ айказян, армяне! Слушайте!

Где бы ни были вы, слушайте!

Великое зло сотворено на земле нашей! Горе нам!

Безжалостный, бессовестный, свирепый, преисполненный ярости, слуга дьявола появился с востока, из города Самарканда, главарь разбойников, коновод убийц. Имя ему Тимур-Ланк!

Горе и плач всем нам, армяне! Ибо растерзана вся наша страна от Арчеша и до Иберии, до Куры-реки Агванской, до городов Вана, до стен Себастии, ныне именуемой Сивас, вся отдана на растерзание, на расхищение, на разбой, предана погибели, резне, насилиям, порабощению, залита кровью невинных.

Всех горестей - ни рассказать, ни описать, армяне!

Родная земля взывает к вам:

"Сын мой! Горе мне, горе! Горе дню твоего рождения, горе мне и горе отцу твоему. Горе разломанным рукам моим, что обнимали тебя, сын мой, отнятый у меня для растерзания; сын мой, кинутый в пучину горести!.."

О армяне! Помощи, помощи ждем от вас!

Это пишу я, видевший своими глазами страну, заваленную телами убитых, тысячи женщин и невинных младенцев, угоняемых, как стада, в нечестивое рабство, разрушенные города, где ничего не осталось, осквернение святынь, голод, нищету.

Голыми, без всякого стыда, босыми, подобно скоту, бродят уцелевшие среди развалин. Ни у кого не осталось достояния, некому выкупить родных и земляков из плена.

Книги наши из монастырей и сокровищниц расхищены. И даже на выкуп благих книг из нечестивого плена ни у кого нет достояния.

Я оповещаю об этом, чтобы слезами гнева омыли вы раны и язвы нашего народа.

Это видел своими глазами я, Фома, монах из Мецопа.

О армяне! Где бы вы ни были, спешите на помощь! Выкупайте из плена людей - кровь нашего народа! Паче людей выкупайте наши книги - ум нашего народа!

Читайте это слово всем армянам. Велите им передавать это слово всем армянам, которые встретятся.

Помощи! Помощи!.."

Акоб поднял мокрое от слез лицо и взглянул в серое сарайское небо.

Мкртич и Саргис опустили головы, чтобы скрыть волнение, а может быть утаить тревоги.

Пушок смекнул: "Повелитель снова шарит по армянским сундукам! Доберутся и до этих! Сам не доберется - здешний хан не упустит случая!"

Пушок украдкой оглянулся: нет ли поблизости кого-нибудь из сарайцев. И спросил:

- Вы только армянам читаете? Здесь никто не видел у вас это?..

Раздавив ладонью слезы на глазах, Акоб сказал:

- Меня послал сам вардапет Фома. Я пронес это, перешагивая через мертвецов, через развалины городов, и везде читал армянам. Везде плакали. Многие собирают деньги и посылают с верными людьми.

- А кроме армян, вас никто не слышал?

- Пусть и нечестивые знают, как велик наш народ в дни бедствия.

- Да это же против Повелителя Вселенной!

- Это о разбойнике?

Пушок повернулся к Саргису:

- Вы будете жертвовать? Пошлете деньги?

- Горе, горе! - покачал головой Саргис. - Где наши дома? Куда деть товар? Мы подаяние пошлем. Но здешние армяне хотят увезти свой товар из Сарая.

- Куда?

- Разное думают: в Каффу, к генуэзцам. В Константинополь, к единоверцам.

Пушок смекнул: "Сбегут, не расплатившись со мной!"

Мкртич, хмурясь, добавил:

- Никто не знает, докуда дойдет эта чума. Он бывал и в Каффе, он может дойти и до Константинополя. Он может пощадить армянских купцов - такое бывало, но армянским товарам от него не жди пощады!

Пушок встал:

- Я пойду. Дела, дела!

Акоб спросил:

- Как получить вашу жертву? Народ в беде!

- Я дам, я дам. Прощайте.

Не замечая привратника, стоявшего поодаль, Пушок заспешил к воротам. Привратник намеревался со скорбным поклоном выпустить Пушка из калитки, но Пушок, торопливой рукой оттолкнув привратника, сам отодвинул засов и почти выпрыгнул через калитку наружу.

Он поспешил, не глядя ни на дождь, ни на вязкую грязь улицы, не по обочине, а серединой дороги, назад на базар.

"Они собираются удирать отсюда! С моими товарами!"

Его охватило нетерпение, решимость.

Он громко застучал каблуками по мосткам и гневно обратился к первому подвернувшемуся купцу из тех, что взяли у него в долг кое-какие товары:

- Торгуете?

- А что? - сонно и нехотя откликнулся должник.

- Давайте, расчет!

- Ах, я уже говорил. Нельзя же об одном и том же...

- Расчет! - закричал Пушок. - Три тюка у меня откупили! Расчет! Немедля! Иначе вся твоя армянская лавчонка полетит в когти дьяволу!