Изгородь

– Ты ошибаешься, мой друг. Колумб – отважный мореплаватель, для него это озеро – лужа! И он вовсе не маленький, он взрослый настолько, что давно уже умер.

– Да нет же! – Юрка даже перестал плакать. – Колумб – это не тот, кто умер, это котенок! Но он теперь тоже умрет… – Слезы полились вновь.

– Не плачь! Неужто ты не понял, что я Вершитель Добра? Скажи мне: ты хочешь снова увидеть своего котенка?

Юрка отчаянно закивал.

– Тогда сиди и не подглядывай, – сказал мужчина. – Я начинаю вершить Добро!

Спрыгнув с обрыва, он исчез из виду. Вскоре послышалось визжание пилы, стук топора… Очень хотелось посмотреть, что же делает добрый Вершитель? Но тот просил не подглядывать, и Юрка решил быть честным.

Наконец мужчина взобрался к нему и протянул руку:

– Ты готов?

– Да! – вцепился в его ладонь мальчик.

– Зажмурься и не открывай глаза, пока я не скажу.

Юрка сжал веки. Вершитель Добра подхватил его и, судя по длинным прыжкам, понес вниз. Затем сильные руки разжались и слегка подтолкнули в спину. Мальчик шагнул и почувствовал, что его закачало. Ему стало не по себе, но Вершитель не разрешал открывать глаза, и он изо всех сил терпел. Наконец откуда-то издали донеслось:

– Открывай!..

Юрка распахнул веки и увидел… серый плащ с вензелем «ВД», распахнутый парусом над сколоченным из узких бревнышек плотиком.

Мальчик в ужасе оглянулся. Берег был уже далеко. Вместе с ним стремительно удалялся гордый силуэт со скрещенными на груди руками.

Автостоп

Сокращать не всегда полезно. Я решил срезать – и машина перемещений стала кварковой пылью, а сам я оказался на незнакомой планете.

Встроенный в мозг скан оценил обстановку, и в миг, когда мои нижние конечности (всего две штуки!) коснулись чужой почвы, я уже знал, что по-местному они называются «ноги», а запаковавший меня скаф выглядит в точности так, как и населявшие эту планету «люди».

Выдвинув, насколько смог, «глаз», я оглядел себя. «Мужчина», «ничо так» – возникли в мозгу ассоциации на новом для меня языке. И если первая означала всего-навсего пол (их здесь тоже было только два!), то вторая выражала одобрение.

Но красоваться перед аборигенами я не собирался. А поскольку очутился в населенном пункте, тут же поспешил его покинуть, благо дело было ночью и никому «на глаза» я пока не попался.

И сразу удача! В стороне от темных жилищ стояла ярко освещенная машина перемещений. Я бросился к ней, и вовремя – сидевшая внутри «женщина» еще не успела стартовать.

– Буду вашим спутником! – крикнул я, протягивая инфокристалл в золотой, в виде кольца, оправе.

Верх ее скафа почему-то стал красным.

– Ты зовешь меня в ЗАГС?

Я обрадовался. От Звездного Анклава Галактических Сфер до Межзвездного Органа Региональных Галактик было недалеко.

– Если вы в ЗАГС, то я с вами! А уже оттуда – в МОРГ.

– В морг? Думаешь, я тебя…

– Нет-нет! В МОРГ я уже сам. Всего-то пятьдесят световых лет!

– Уверен, что тебя хватит на пятьдесят? – один «глаз» «женщины» ненадолго закрылся, а потом отчего-то заблестел.

– Меня?.. – сглотнул я. – Ваш аппарат питается плотью?

– Я думала, твой аппарат будет питаться моей плотью, – снова закрылся и открылся блестящий «глаз». Изо «рта» высунулся «язык» и облизнул «губы».

– Вы знаете, – попятился я, – лучше я поищу машину сразу до МОРГа. Дайте кристалл!

– «Кристаллом» не торгуем, после десяти только пиво! – услышал я в ответ. – А будешь шуметь, морг тебе ребята быстро организуют.

Из-за машины перемещений тут же возникли «ребята» (опять две штуки!). Я с облегчением зашумел.

Мечтатель

Он представлял себя готовящимся к старту космическим кораблем. Как уголь черна казахстанская ночь. Залита тревожным светом кабина. Замерла в кресле-ложементе, опустив руку на цифровую панель пульта управления, космонавт-исследователь Тучко Инна Олеговна. Отважная летчица смежила веки. Но она не спит – вслушивается в доносящиеся через маленькие белые наушники команды ЦУПа:

– Ключ на старт!

– Протяжка-один!

– Продувка!

– Ключ на дренаж!

– Протяжка-два!

– Зажигание…

– Промежуточная!..

– Главная!..

– Подъем!!!

Вскидывается Инна Олеговна, убирает руку с пульта, смотрит на часы, зевает… Эх, испортила такой старт!

Ладно. Это не старт. Наоборот, посадочный модуль только что опустился на неизведанную планету, на пыльные тропинки которой не ступала еще нога не только бесстрашной Инны Олеговны Тучко, но и вообще ни одного человека.

– Улетай, туча!.. – доносится из белых наушников. Но Инну Тучко не запугать. Она поправляет скафандр и пристально вглядывается в темноту за стеклом иллюминатора. Мигают в чужом небе незнакомые звезды. Нет, не просто мигают – подмигивают: дескать, а ну, кто тут у нас такой храбрый? А вот мы тебя сейчас!..

И надо же – две звезды, словно и впрямь спустившись с неба, становятся вдруг ярче, крупнее, разгораются злобным багряным светом. Сноп искр!.. Одна звезда отлетает в сторону. Следом, роняя звездочки поменьше, летит вторая.

Стук в иллюминатор!.. У корабля невольно съеживаются баки. Потек какой-то краник. Простительно – страх-то какой!

Снаружи доносится вой инопланетного чудища:

– И-и-инка!!! Дай пару баллонов заправиться! Трубы горят!..

Рушится иллюзия, перестает течь краник, космонавт-исследователь кидает в рот семечку и сплевывает шелуху.

– В долг не даю. От винта! Проехали!..

Рисунки на стене

– Изрисовали, паразиты!

Крик за окном разбудил Иру. Она позвала маму, та помогла ей сесть в кресло.

Ира подъехала к окну. На торце соседнего дома, выкрашенного недавно в бежевый цвет, синело море. Ира вздрогнула. Такое море она нарисовала вчера на тетрадном листе, а потом свернула его самолетиком и выпустила в форточку. Только на ее рисунке было еще закатное небо, солнце и уплывающая вдаль лодка.

Следующим утром Ира первым делом выглянула в окно. На стене багровое солнце тонуло в морской воде на лазоревом фоне неба.

В этот же день она услышала, как мама говорит бабушке:

– Фроловы вернулись из Англии. Помнишь, их Колька до четвертого класса с Ирой сидел? Потом они уехали, а через месяц с Ирочкой… – из кухни послышался всхлип. – Теперь он в этом же классе два года доучиваться будет. Только Ире не говори.

На третье утро в море появилась лодка. В ней сидели двое – парень и девушка. У парня были светлые, почти золотые волосы.

Вечером Ира достала тетрадь и нарисовала себя. Одну. В кресле на колесах. Свернула самолетик и швырнула в открытую форточку.

На другое утро ей было страшно глядеть в окно. Но она посмотрела. Стена вновь стала бежевой. Сквозь слой свежей краски проглядывало тусклое солнце. «Художнику» пришлось попотеть – с десяток баллончиков, сложенных аккуратной горкой, поблескивало возле стены.

Слез у Иры не было. Колька все сделал правильно.

Ахнула мама, выглянув через день в окно. Испуганно глянула на дочь, закусила губу, стала задергивать штору. Но Ира уже сидела в кресле и быстро подкатилась к подоконнику.

На стене была нарисована она – с раскинутыми словно крылья руками, подобно готовящейся взлететь птице. А снизу ее поддерживал стройный золотоволосый юноша. Он был нарисован столь искусно, что казался настоящим. Или… Да! Он и был настоящим, поскольку, увидев ее в окне, взмахнул руками, и ринулся к ее подъезду. А ее изображение на стене отправилось в полет. Впрочем, Ира не могла уже понять, которая она – нарисованная или настоящая – летела сейчас выше.

«Бы»

Он смотрит на меня долго и пристально, а потом говорит:

– Я обязательно свозил бы тебя на море.

Я никак не могу понять, что выражает его взгляд. Мне почему-то кажется, что в глазах передо мной нет ни капли любви. По-моему, так смотрит удав на кролика, когда хочет пообедать. Но вслух я этого не произношу; наверняка он с обидой скажет, что я – бессердечная привереда с неуемной фантазией, которая вечно напридумывает всякой ерунды, не замечая очевидных вещей. Поэтому я отвечаю: