Akladok

3

Семен Ступников по кличке Красный (никто не помнит, почему он ее получил), каратист, ушуист и мастер спорта по боксу, бывший басист группы Новый Год, впоследствии не менее известный продюсер, а ныне безработный, очень давно не видел лес. Это его и спровоцировало.

А началось все банально – ему сильно захотелось писать. Вагон, который вез его в Москву, оказался холодным, а чая, у священника, которому он сдавал работу, было выпито слишком много. Эти два фактора наложились друг на друга, а до Москвы было еще не меньше часа.

Можно было поступить просто – зайти в переход между вагонами и сделать все там, но Семен слишком долго колебался. Во-первых, у него была довольно крупная сумма денег, заплаченная ему за два месяца работ, а в одном вагоне с ним ехали два каких-то быка в кожаных куртках. Семен был в своей единственной и довольно дорогой дубленке, и вообще меньше всего на свете хотел с кем-то драться. Но, даже если бы драться и не пришлось, стоять в узком, холодном, грохочущем и обильно прописанном месте, и, мотаясь из стороны в сторону, разбрызгивать вокруг свою мочу, очень не хотелось тоже. И тут еще объявили станцию, на которой много лет назад его родители снимала дачу. На Семена нахлынули детские воспоминания, и у него появилась мысль выйти и хотя бы постоять на платформе со всех сторон окруженной старыми соснами. А заодно и облегчиться.

А тут еще и бабушка, сидящая неподалеку от двух бандитов, собралась выходить, а эти уроды вышли за ней. Да еще через другую дверь. Вдруг они бабушку ограбят, – пронеслось у Семена, и он быстро вышел за ними.

Но бандиты просто встали на платформе и закурили. Бабушка тем временем ушла куда-то своей дорогой, а электричка тронулась дальше в Москву. Семен огляделся, куда бы ему отойти и… тут увидел его.

Лес стоял метрах в трехстах от платформы в конце небольшой улицы из маленьких одноэтажных домов и освещался дорожным фонарем. Его еловые и сосновые ветки были покрыты снегом, снег искрился в лучах фонаря, и во всей этой картине было что-то такое щемящее, новогоднее, и полное воспоминаний, идущих откуда-то из детства, что Семен не удержался и пошел в его сторону.

С этого все и началось.

Природа часто наводила на Семена всякие непростые мысли. Так произошло и в этот раз. Семен улыбаясь дошел до леса, благополучно избавился от литра мочи, и вот, когда, облегченно и благостно подняв голову на громадные мохнатые лапы елей, он уже застегивал ширинку, – ему опять вспомнилось.

К этому было невозможно привыкнуть. Оно находило внезапно, и потому врасплох. Словно комета из глубин космоса, откуда-то сзади в голову входил старый знакомый горький импульс. Послушай, а помнишь? – говорил он, и внутри Семена что-то сжималось, что-то натягивалось – он вспоминал. Ее. Совершенно бессмысленное занятие. Ее смех, ее улыбку, а чаще ее реакцию на какую-то ситуацию. И наступало такое состояние, что хоть рыдай от жалости к собственной персоне. Странной жалости, которую, кажется, уже давно сменили равнодушие, презрение и легкая ненависть. И вот хлоп! Тут, в этом лесу, под этими елками. Да так сильно.

Когда-то он думал, что это пройдет, потом свыкся, и, вроде бы даже успокоился на этот счет. Но вот – припорошенная пушистым снегом улица, морозный воздух, а в его голове со скоростью мысли возникает картина лета. Парк, деревья, скамейка. И не так важно, что именно она сказала ему тогда. Просто ее улыбка, ее светлые джинсы, то, что она – рядом, встало в его сознании столь ярко, что он зажмурился.

Это, естественно, не помогло. Откуда-то возникла сверлящая мысль, что тогда еще было возможно что-то изменить. Семен остановился, стукнулся спиной о какое-то дерево и, пачкая о кору свою единственную зимнюю одежду, сполз вниз. Этому надо давать какой-то выход. Потому что просто думать об этом, представлять, что где-то сейчас, в этот же самый момент, светится ее лицо, она что-то видит и чувствует, чему-то радуется, а он тут в темном лесу, сидит около обильно описанного широченного ствола, – такое здорово смахивало на пытку. Господи, а ведь когда-то, ее глаза, ее губы, ее волосы были совсем рядом с ним, а он ничего не смог сделать! Семен смотрел на темные деревья, заиндевевшие заборы. Судьба. Господи, ну почему все именно так?!

У этого наваждения было красивое имя. Ее звали Анастасия. Когда-то она ходила в обычную московскую школу, танцевала на дискотеках, пела под гитару. Возможно даже что-то из их с Алексом репертуара. И он, Семен, о ней ничего не знал. Пока не женился на красивой высокой и умной женщине по имени Катерина. У которой был брат. И однажды они пришли к этому брату в гости.

Маленький неудобный стол, низкое мягкое кресло. Настюша, порежь еще хлеба, говорил брат Катерины своей дочке. И она улыбалась. Господи, как она улыбалась! Кажется, она всегда улыбалась, когда к ней обращались. Неужели никто не видел, какая она красивая? Из нее, словно, исходит какой-то свет. Как звездочка, – подумал он тогда.

И запел.

Семен очень редко играл и не пел в чужих компаниях. А еще меньше любил рассказывать анекдоты. Но тогда он пел и рассказывал какую-то чушь так долго, что они засиделись чуть ли не до утра.

– Вот видишь, как все было хорошо, – улыбалась довольная Катерина. – А ты говорил, что мой брат – скучный человек.

Теперь Катерина замужем за каким-то аптекарем, Семен здесь, мерзнет под этим деревом, а она…. Дурак! Кретин и еще раз идиот. Об этом лучше вообще не думать.

После того вечера Семен начал писать длинные, занудливые песни о любви. Он складывал исписанные листки с их текстами в нижнем ящике своего стола в офисе, иногда рвал и злился на себя. Потом зачем-то пытался продвигать ее как актрису и снимал в пробах к каким-то клипам. Ему нужно было видеть ее, и он придумывал все менее правдоподобные причины для этого. А она…

Наверное, ей было интересно. Новый мир, музыка, люди, которые их там окружали, известные дица. Он сам, наконец. Тогда их «Новый год» еще помнили. Она улыбалась, она светилась, но, увы, не так, как Семен этого хотел. Она светилась не ему, а как-то всему этому вообще, и он чувствовал себя бессильным что-либо сделать.

Вот все и полетело к черту.

Это началось с того, что она вдруг стала его избегать. Семен не ожидал, что это на него так подействует. И его дело, и его семья; все, что когда-то было для него важным, вдруг показалось ему лишенным смысла, фальшивым и ненастоящим. Поэтому, когда и то, и другое начало рушиться, он даже обрадовался. В какие-то моменты он, кажется, чувствовал себя немного счастливым, словно освобождался от чего-то мешавшего ему. А, когда проекты совсем заглохли, и денег не стало, он вернулся в свою коммуналку, пил, клянчил деньги у старых должников, подрабатывал грузчиком на складе. И иногда, все это представлялось ему неким достижением, почти сознательным отказом от мира, в котором не осталось никакого смысла. Но не было и ЕЕ.

А потом он узнал, что она с Алексом.

Это было удивительно глупо. Семену почему-то казалось, что только он может дать ей нечто такое, что не сможет дать никто. И тут Алекс… Чем Алекс лучше его?

Несколько дней Семен ходил здорово ошеломленный. Конечно, Алекс заводится от красивых женщин и тогда на него нисходит дар красноречия, от которого те так ведутся. Но почему она? Она – умница, неужели она не видит самых простых вещей? Неужели не понимает, что для этого типа она может быть только одной из многих, а для него всем?

Семен даже пытался рассуждать здраво. Если посмотреть со стороны, кто он такой, этот Алекс? Да, с ним приятно общаться, да, он своеобразный человек. Она, Настя, даже не знает, насколько своеобразный. У Алекса какие-то свои особые взаимоотношения с миром – слишком уж многое он делал не так, как делал бы это обычный нормальный человек. Это он, навязывал им с Ванькой свои концепции песен, это из-за него их всех чуть не выгнали из института, это он убеждал все поменять, когда их песни, наконец, стали известны. И, пусть это спорно, но именно из-за его упрямства группа тогда распалась. А он сам… он стал писать какие-то заумные оккультно-филосовские эссе. А потом, как-то разбудил Семена около пяти утра и сообщил, что это не жизнь.