Akladok

Зря… Разве это не наказание? Если бы она тогда представляла, какими глупыми окажутся эти годы!

– Я хочу всегда видеть тебя, – когда-то сказал он. Сидя у полуразвалившейся чадящей печки и глядя не нее глазами, которые тогда казались ей старыми и мудрыми. Сколько же ему тогда было? Лет сорок? Пятьдесят? Совсем немного…

– Я хочу всегда видеть, как ты опускаешь глаза, поворачиваешь голову, улыбаешься.

– Я хочу видеть, как раскрываются твои губы, слышать, как звучит твой голос. Когда я вижу тебя, во мне все улыбается…

– Правда? – зачем-то спросила она тогда.

И он кивнул.

– Ты такое хорошее и светлое явление… Ты такая, что мир должен быть для тебя чем-то вроде объятия. Такого громадного и нежного. В котором тебе очень хорошо…

– Правда?..

Тогда это было правдой. Теперь она знает. Он видел в ней то, что потом не видел никто. А она видела, это в нем. Только ей казалось, что так еще будет, а он знал, что это бывает только один раз.

Мария Петровна повернула обратно. Большой коридор. В таком небольшом доме…

На кухне стоял Семен и, глядя куда-то сквозь нее, курил. Один. Ну что ж…

Все остальные, кажется, уже спали.

Она вошла в комнату, сложила пальто на стул и легла. Будет странная ночь. Им что-то приснится. Может быть, во сне они будут вдвоем и что-то поймут.

А ты, дура, если….

И Мария Петровна повернулась на бок и закрыла глаза.

Нью-Йорк.

Подъезд старого дома. Лифт. В котором заклинивает кнопку вызова на пятом этаже. Она не удивилась, что и в этот раз кабина, опустившись и щелкнув контактами реле, вновь поплыла наверх. Сейчас те, кто внутри, засуетятся, нажмут на «Stop» или просто что-то воскликнут. Нет, тихо. Кабина встает где-то в районе третьего этажа, затем снова плывет вверх. И замирает.

Все так и есть. Наверное, это старый Лопес забыл про плохую кнопку. Старику за восемьдесят, можно забыть и что-то поважнее. Поэтому, придется пешком. Она вздохнула, закинула рюкзак на одно плечо и медленно пошла наверх. Длинными серыми пролетами. Мимо пыльных, почти как в Союзе окон, через которые так тоскливо смотреть на мир. Мимо противных дешевых запахов, доносящихся из углов, мимо дверей, вызывавших воспоминания о старых фильмах с актерами в светлых немного мятых плащах и в шляпах с широкими полями. Мимо разбитого окна на втором этаже, свежей краски, ручек, звонков…

Так и есть, кабина была на четвертом этаже. Надо бы совсем вытащить эту идиотскую кнопку. За что берут деньги? Вот увижу снова хозяина….

Она крутанула вниз холодную металлическую ручку и открыла дверь лифта. Затем долго, очень долго, наверное целую вечность смотрела на то, что лежало на полу кабины. Словно никак не могла сообразить, что это – человек. Но уже мертвый. Могла бы понять сразу… Красный цвет, мясо. Чувство, что капли крови попали на одежду и их хочется стряхнуть.

Он лежал, привалившись спиной к стене и некрасиво раскинув ноги. У покойника были ужасно разворочены грудь и плечо. Какой-то мужчина… Она смотрела на куски легких, обломки костей и пропитанную кровью одежду, испытывая безмерное удивление. Словно это не она, а тот человек видел себя мертвым. Ужасаясь и содрогаясь. Как глупо! Разве он хотел, чтобы так! За что?

Ведь он не успел, не сказал и не сделал… А это – так страшно.

Кровь с грязного пола кабины стала капать вниз, в шахту. Рука, словно чужая, захлопнула дверь. Грохот замка показался оглушительным. На двери была аккуратно выведена цифра «4». В этом лифте всегда заклинивало кнопку вызова на четвертом этаже….

Серое небо где-то за окном. Нью-Йорк.

А ему теперь придется жить заново.

Убийца, кажется, совсем не волновался. Только отметил, что шелест одежд проходящих по вестибюлю людей немного возбуждает.

У него были четкие инструкции. Предельно четкие, потому что те, кто дал ему эти инструкции предусмотрел даже самое нелепое, что он переволнуется, испугается. Зачем? Болваны, перестраховщики. Похоже на то, что они не догадываются, с кем имеют дело. Или это их метод?

А пошли они…

Вестибюль. Подвесные потолки, вмонтированные в них дорогие светильники. Эксклюзивный дизайн. Стекло и бетон. А он спокоен – он ждет. Может быть в этом – главный секрет. Даже тот хитрый парень в очках, который давал инструкции, не знает, как это важно – уметь ждать. Спокойно стоять (или сидеть, лежать, ехать …) и ждать. И не делать вид, что ты спокоен, а именно, быть спокойным.

Но он знает. Мышцы расслаблены, внимание обострено, эмоций нет. Все отрепетировано, все предусмотрено. А если и не предусмотрено…. Если бы они знали, насколько глубоко он входит в роль.

Тот парень с черным кейсом напрягся. Дурак. Разве так можно? Но – в жопу; это значит, сейчас будет знак. Точно. Парень ставит свой кейс на пол. Убедительно ставит. Идиот, неужели он думает…. Ладно, теперь раз, два, три, …, десять, одиннадцать. Вот он и пошел. Спокойно, даже расслаблено. Словно после тяжелых переговоров. И к себе в номер. В такой-то гостинице…

Лифт. Да, все очень правдоподобно. Те, кто это разрабатывал, все же неглупые люди. Он подошел первым и ему даже не нужно оборачиваться. Он и так знает, – один, два, три, – точно, шаги! – что это человек встанет позади него. Он все знает: во что тот одет, какие у него движения, какое выражение лица. Очень умного лица.. Но каким умным не будешь, всего не рассчитаешь. Намного спокойнее – выполнять инструкции. Один, два, три, сейчас откроется… Самое главное, что бы те, кто инструктировал, были уверены, он – робот. Что бы не произошло. Только тогда будешь жив. А он, к тому же еще и умный робот. И никто кроме него не знает, сколько раз этот ум сохранял ему жизнь.

В этом теле.

Двери открылись.

Да в этом теле. Оно сильное и точное. Оно повинуется ему до мельчайших нюансов. Иначе смог бы он вот так же вот естественно нажать кнопку и посмотреться в зеркало?

Все рассчитано. Двенадцатый этаж – сейчас там ремонт. И ребята перекрыли коридоры. На всякий случай, чтобы не было лишних. Он спокойно выйдет, и лифт пойдет без него. И в нем уже не будет живых.

Объект, то есть, этот человек стоит сбоку. Краем глаза видно его отражение в зеркале. Твидовый пиджак, зеленая водолазка. Есть люди, которым очень идут водолазки. Этакие спортсмены, альпинисты. Нужно расстегнуть пиджак, достать расческу. Все правильно. Теперь причесать волосы. По настоящему; уложить вон тот хохолок – специально ведь делал. Совсем не нервничать, этот человек никак не может знать, что в кармане, куда он будет класть расческу, лежит небольшой, но мощный пистолет. Не нужно будет даже поворачиваться.

– Ты думаешь, – голос, прозвучавший среди тихого гудения лифта, внезапно ударил его куда-то вниз позвоночника и пригвоздил к месту. – Ты думаешь, мне следует перестать жить?

Человек, стоявший позади него, пристально смотрел ему в глаза. Или это отражение?

Один, два, три. Ну же, опускай руку! Проклятая расческа… Еще мгновение и он отклониться от расчетного времени. И это будет означать конец. Как этот тип догадался?! Как он все понял? «Следует перестать жить….». И зачем он оборачивается и смотрит в его глаза? В которых написано, что это – все. Ничего не получиться. И немного понимания, немного удивления и интерес. Даже сочувствие. Господи…

Человек в водолазке вплотную приблизился к нему. Так близко! Он знает, он видел – люди бояться смерти. И люди чувствуют смерть. Если не сами люди, то что-то в них, их тела. И эти тела пытаются уйти от убийцы. Иначе не бывает. Тогда почему?…

– Ты поверил, что так можно, а это – неправда, – тихо проговорил человек в водолазке и нажал на кнопку аварийной остановки.

Не может быть! Все пропало. Этот черт заранее знал…. Что же делать? Сволочи. Особенно тот хитрый, в очках. Послали его к этому гипнотизеру. А нужно предупреждать…

– Все совсем, совсем по-другому, – голос человека был где-то далеко-далеко. И как бы сверху. – Боишься потерять. А страшно другое. Страшно набрать слишком много. Слишком много беды.