Akladok

Люба поняла, что ищет в записной книжке телефоны других друзей Алекса. Их когда-то общих друзей. Неужели, ее намеренья нарушить собственные планы так серьезны?

Ну хорошо, значит теперь Иван.

Иван играл в их группе на синтезаторе и фортепиано. И писал музыку. Неуклюжий, одутловатый, сосредоточенный на чем-то своем, он был во всей их затее с группой наиболее искренним. И честно пошел дальше, уйдя куда-то в безвестность – его музыка стала чересчур сложной и теперь была никому не нужна. Код города, с которого начинался его телефон, по-видимому, изменился, и противный голос в трубке несколько раз сообщил Любе, о неверно набранном номере. Что ж, видно эта книжка уже не может соединить ее с тем миром.

– Вы меня узнаете?

Да, так бывает во сне: когда ни по лицам людей, ни по их фразам не понимаешь, что именно произошло, но чувствуешь, что это серьезно и тебе во что бы то ни стало нужно все знать. Но как это связано с удивительной Настиной улыбкой? А может быть, возраст? Перелет? Или действительно что-то случилось, а она не знает?

Еще раз попробовать включить телевизор?

Следовало немедленно прекратить эти бессмысленные звонки и успокоиться. Хотя бы для того, чтобы осознать, чего хочешь. Люба захлопнула книжку, закрыла глаза и постаралась ни о чем не думать. Вот она здесь, сидит в одном халате на старом диване, на пятом этаже старого блочного дома. В трех километрах от него – Красная площадь, в пятнадцати – спящие зимние леса и поля, в двадцати тысячах – Бостон. Невысокая еще симпатичная женщина, которая всегда знает, что делать. Вот она сейчас выпьет кефира и ляжет спать, а завтра утром проснется и спокойно разберется в своих желаниях. Люба сделала глубокий выдох, задержала дыхание, и в этот момент телефон зазвонил сам.

– Люба, добрый вечер, это Настя.

– Настя? Добрый вечер, – она поймала себя на чувстве облегчения, словно ждала именно этого звонка и, наконец, дождалась. И это необъяснимое чувство отразилось в ее голосе.

– Ты знаешь, у меня возникла идея, – возможно Настя тоже почувствовала подобное чувство, и ее тон из выжидающе робкого превратился в веселый и заговорщицкий. – А что, если нам прямо сейчас поехать к Алексу на дачу?

– Прямо сейчас?

– Ну да. Заедем в магазин, чего-нибудь купим, и часам к девяти будем уже там.

– А, м-м… Смелая идея., – Люба живо представила себе Алекса, уютно пьянствующего у камина с какой-нибудь хорошей и симпатичной особой, уверенного, что полностью затерялся в лесах и снегах, где его никто не сможет побеспокоить, и тут, в самый разгар веселья вваливаются сразу две его жены…. Как это не удивительно, он, наверное, обрадуется.

– В принципе я «за». А…, а почему ты думаешь, что он там? – глупая мысль, что Настя может передумать и отказаться от этого предложения, вдруг не на шутку испугала ее, – Но, в целом, знаешь, я даже очень «за».

– Здорово! – обрадовалась Настя, – А он совершенно точно на даче. Один человек, который с ним работает… В общем, я пойду, попробую завести машину, и если все будет нормально, через полчаса буду у тебя.

Сумерки за окном сгустились. В утепленных джинсах и толстом канадском свитере было тепло и уютно. Нет, ей всегда будет не по душе в большом городе, где за соседними домами не чувствуется дыхания тайги, где зимние дороги бессмысленно посыпают вонючей солью, где нет занесенного снегом здания вокзала… Но, к сожалению, этого здания уже нет и там, на маленькой станции, в маленьком городке среди поросших тайгой гор. Впрочем, там еще стоит ее школа, светится окнами дом, где живут ее родители. И снег… А где-то тут в этом городе или его окрестностях ходит ее самый первый муж Алекс, его друг Семен, Иван и еще некоторые не чужие ей люди. Так все нормально?

И, как ответ на этот вопрос противно и неожиданно громко затренькал дверной звонок.

– Привет! – радостно выпалила Настя. – Ты готова?

– Ты же знаешь, я всегда ко всему готова, – улыбнулась Люба.

– Ну, тогда…, – Настя улыбнулась немного виноватой улыбкой, – Что, в общем, поехали?

И только в этот момент, радостно кивая знакомой Настиной улыбке, Люба отчетливо поняла, что кивает так уже не в первый раз. Все это уже было.

2

Он положил на колени книгу, посмотрел вокруг, моргнул. Подмосковная электричка, городская соленая грязная жижа на полу, темные фигуры пассажиров, рассаживающихся по местам. Так можно было бы начать фильм. Длинный статичный кадр. Полутемное пространство, постепенно наполняющееся людьми, бегущая строка субтитров, хлюпанье шагов, шорох одежд и среди этого медленно проявляется звенящая волшебная музыка: ксилофон, флейта…

«Ну что? Ты уже, смутно представляешь, о чем пойдет речь, или, по крайней мере, ожидаешь чего-то? А зря. Я польщен твоим вниманием, но, вероятно, не оправдаю твоих представлений. Когда-то ты научился читать. Точно так же, как раньше научился говорить, кричать, двигаться, дышать. Сейчас тебе кажется, что это было давно, так как ты уже много-много времени делаешь все это. Ну и что?

Ничего страшного, правда? За исключением того, что ты забыл, зачем это делаешь. И, еще может быть, того, что ты стал совсем не таким, каким хотел быть, когда учился всему этому. Но сильно расстраиваться, по-моему, не следует; многое из того, чего ты с собой не сделал – к лучшему. Что, впрочем, совсем не означает того, что ты уже сделал что-то стоящее или делаешь это сейчас….»

Да, странноватый текст. И знакомый. Словно он его и вправду читал.

Иван Оряхин, бывший клавишник группы «Новый год», ныне учитель музыки в небольшом городке в ста десяти километрах от Москвы оторвал взгляд от книги и снова устремил его в вагон. В кадре появлялись все новые пассажиры, а поезд почему-то никак не трогался. Нищие люди в странной, холодной стране, в старой, плохо освещенной железной коробке на железных колесах, которые, в свою очередь, стоят на железных рельсах. А они, люди, беспомощные, словно дети, – они рассредоточиваются внутри нее, стараясь выбрать не порванное сиденье; так, чтобы не дуло из разбитого окна, и чтобы под ногами не пованивала замерзшая блевотина. Они развешивают свои пакеты, забрасывают сумки на полки, и вот это копошение в грязи – в сущности, модель их жизни! Покорной и агрессивной. Выбрать место поудобнее, устроиться на нем и начать длинный, плоский и скучный разговор-сплетню. Или игру. Бессмысленную игру в карты. Или раскрыть толстый глупый детектив и читать. Про то, как некто за рулем белого «Кадиллака» едет под пальмами, чтобы спасти мир. А в это время за окном будет вставать луна…

Что он здесь делает?

Ответ был очевиден. Иван вздохнул. Легкий пар изо рта поднялся куда-то вверх к тусклым давно немытым лампочкам и вызвал чувство ущербного нищенского уюта. Да, домой, он снова возвращается обратно домой. Опять ни с чем.

Конечно, они были вежливы. В очередной раз поблагодарив его, сообщили, какой он талантливый парень, и как всегда пообещали обязательно позвать в следующий проект. Уж там его мелодизм будет точно соответствовать формату… Делали вид, что стараются не обидеть. И это было обидно.

Иван вздохнул. И, одновременно с этим, вздрогнул и плавно покатился поезд.

Люди, сидящие напритив него, одновременно качнулись. Люди, людишки…. А он сам? Неужели и ему, Ивану, всю жизнь не выбраться из всего этого? Он, так же как и эти обладатели кроличьих шапок, не в силах преодолеть злую волю, которая сделала из их жизни спектакль, а их самих превращает в марионетки. Иван еще раз вздохнул, поморщился. Так бездарно?

Словно в ответ на его мысль, поезд качнуло ещё раз. За окном плыли огни, мрачные склады и депо, косые лучи прожекторов высвечивали длинные заборы, бесконечные гаражи, матрицы из огней многоквартирных домов.

Нет, – решил он, – здесь не стоит читать эту книгу. А, может быть, вообще не стоит читать. Претензия автора на обладание недоступной читателю мудростью раздражала и вызывала недоверие. Как и все вокруг.