Страница 3 из 12
Это Ника, дочка Акулинкина. Обнимает, заглядывает в глаза:
– А почему из дома ушел?
– С тобой встретиться, почему…
– Да нет… оттуда… где родился.
Вздрагиваю. Вспоминается то, о чем предпочел бы не вспоминать.
– Говорю тебе… там это… страшное.
Страшное говорю шепотом. Ника все равно вздрагивает.
– Чего говоришь-то такое…
– Сама спросила.
– А ты почему живой остался?
– По кочану. Да по капусте. А ты хочешь, чтобы я помер там, да?
– Не-е…
– А не-е-е, так и радуйся.
Обнимает. Целует. Вот к чему привыкнуть не могу, так вот к этому, что девчонки здесь сами тебе на шею вешаются. У нас дома из кожи вон вылезти надо было, чтобы девушка на тебя посмотрела, если дома своего нет, считай, не жених. А тут…
– Нет, правда, а почему ты спасся? Ну честно-честно, никому не скажу!
– А чтобы с тобой встретиться. Вот Страшное пришло, а я ему сказал, как же ты меня заберешь, а я Нику не увижу?
– Ах ты!
Смеется.
Обнимает, целует, понимаю – целоваться не умеет, семнадцать лет, а туда же…
Надо спать.
И не спится.
Вспоминаю Нику, еще стараюсь считать, сколько надо проработать, чтобы домик прикупить маленький, зажатый между другими домами на маленькой улочке. Не думается, в голову лезет другое, то, что давно хочу выкинуть из головы.
А почему ты спасся?
По кочану.
Да по капусте.
– …сильнее закручивай. Еще сильнее…
Закручиваю. Сильнее.
– Да куда ты сильно так, сломаешь же!
Окончательно теряюсь. Мастер берет мои руки в свои руки, сжимает мои пальцы, закручивает гайку.
– Вот так. Чуешь?
– Ага.
– Молодец…
– Оглядываю ряды самолетов.
– А… можно вопрос?
– Нужно.
– А… самолетов-то на всех не хватит…
– Ясное дело, не хватит, ты как хотел.
– А… а что с теми будет… кто на самолеты не успеет?
– Что значит, не успеет, самолеты, брат, не для всех… женщинам, детям…
– А… а мы?
– Чего мы… сапожник без сапог, сам знаешь…
Холодеет спина.
Начинаю понимать.
Смотрю на север, откуда – я это знаю – где-то там далеко-далеко надвигается Страшное.
Страшное.
Просыпаюсь, чувствую – оно здесь, оно совсем рядом, оно уже подбирается к городу, где я родился и вырос. Понимаю, что сейчас нужно звонить в колокол, долго, громко звонить в колокол, будить город, чтобы рассаживались по самолетам, кто успе… а-аа-а, нет, не кто успеет, а по билетам, по билетам, сначала женщины и дети, а там уже кто останется…
Выбираюсь из крохотной спаленки, поднимаюсь на крышу, где ждут крылатые машины.
Рвет и мечет бешеный ветер, приближается к городу.
Забираюсь в кабину.
Завожу мотор.
Чувствую, как бешено колотится сердце.
Мир уходит куда-то вниз, вниз, вниз, поднимаюсь навстречу полуночи…
– …вай!
А?
Вставай, говорю!
Оторопело смотрю на Авдея, откуда здесь Авдей, вроде уже полгода как переехал из комнатенки, где ютился с Авдеем…
– А чего случилось?
– Чего-чего, дом-то ты купить хотел?
– Ну… так это поднакопить надо…
– Чего поднакопить, за десятку продают дом этот!
– К-какой дом?
– Какой-какой, губернаторов, какой…
– Э… как? Почему?
Подскакиваю на постели, смотрю на календарь, а-а-а, вот оно что…
– Первое апреля, никому не верю, так да?
– Тьфу ты, долбанный ты на хрен, говорю тебе, за десятку дом продают! Не веришь, сам беги, посмотри! Да живее беги, а то купит кто!
Бегу. Живее. Одеваюсь второпях. И понимаю, что розыгрыш, не может такое дело не быть розыгрышем, а ничего с собой поделать не могу. На бегу думаю, как бы отомстить Авдею, как бы пошутить над ним, чтобы тоже вот так же вот по городу с вытаращенными глазами бегал.
Бегу к дому. Не вижу напирающей толпы покупателей, не вижу хозяина у входа, ни-че-го.
Так я и думал.
Разыграли.
Тьфу.
Всё-таки вхожу в калитку, просачиваюсь с черного хода.
– Утро доброе.
Дворецкий кивает мне.
– Доброе.
– Я… э-э-э… говорят, за десятку дом продают.
– Верно, верно. Желаете купить?
Сердце сжимается.
– Желаю.
– Я бы вам не советовал.
– А что?
– Ну, сами посудите, зачем вам такой дом?
– А… а что?
– Молодой человек, я все понимаю, по молодости всё и сразу хочется… у меня сын вот такой же… весь в вас… только вы поймите, дом-то хороший выбирать надо… а не абы что… знаю я такого, нахватал домов, один другого хуже, теперь вообще не знает, чего с ними делать…
Вздрагиваю.
– Чем это он хуже?
– А-а-а, так вы не знаете еще?
– Похоже, что нет. А что такое?
– Что-что, крыло у него сломано.
– Только-то?
– Чего только-то, лекарь сказал, не починить. Не будет летать, понимаете?
– Понимаю. Но всё равно… беру.
– Эх, молодой человек… дело-то ваше, конечно… правильно говорят, молодежь учить, только время тратить… они только на своих ошибках учатся…
– Не, на хрена ты этот дом-то купил, ты мне скажи, а? тебе других домов мало, а? не-е-е, я знал бы, что дом-то никакой, в жизни бы не насоветовал…
Это Авдей. Киваю. Бормочу что-то, что спасибо, конечно, за совет, только жить мне, а не Авдею, и дом покупать тоже мне…
– Ну, хорошо… а нормальный дом когда покупать собираешься?
Оторопело смотрю на Нику. Похоже, рехнулась барышня, вот так, ни рожи ни кожи, а изволь к её ножам по десять домов сразу положить…
– А этот тебе чем не нравится?
– Чем-чем, крыло перебито, не видишь, что ли?
– И чего? Слушай, ну чего прицепилась к крылу-то, не крыши же нет?
– Слушай, ты серьезно чуднодурый, или притворяешься?
Здесь не говорят дурной, говорят – чуднодурый.
Хлопает дверью.
Уходит.
Остаюсь наедине с домом, со своим домом, с белыми лестницами и камином в большом зале…
Дома вспархивают, делают хороший круг, снова опускаются на холмы.
Аплодисменты.
Хлопаю вместе со всеми.
– Здорово полетели, – кивает Авдей.
Отвечаю:
– Здорово.
Добавляю чуть погодя:
– Свой дом выпустить так не смогу… не полетит.
– Еще бы он полетел… Ты давай себе нормальный дом-то присматривай… с крыльями. Осень-то уже вовсю.
Пытаюсь отшутиться:
– На юг, что ли, зимой в домах полетим?
– Чего зимой, уже сейчас лететь надо… вон, на крыло встанут… и вперед…
– А… а мой дом?
– Чего твой дом, раньше башкой своей думать надо было, когда покупал! Дом ему… не, понятно, по молодости-то охота дом свой… вот теперь и останешься… бесприютным… счас знаешь как цены на дома подскочат, мало не покажется…
– Нет, а с домом-то что станет?
– Что, что… страшное заберет…
– А что, у вас тут каждый год по осени…
Хочу сказать – страшное, не договариваю.
Снег.
Еще не настоящий снег, еще такой, меленький, который только-только пробует свои силы. Но все-таки снег.
Мой дом неуклюже вспархивает, тут же падает с жалобным дребезжанием. Думаю, как бы его связать, чтобы не пурхался, а то вообще расшибется.
Снег.
Холодает. Думаю, что надо раздобыть где-нибудь дровишек. И растопить камин. Или нет, драпать нужно отсюда. Весь вопрос, куда. И как.
Отсюда, со склона холма видно, как город становится на крыло, вспархивает, отправляется в путь. У меня сжимается сердце, лихорадочно соображаю, надо бежать, надо лететь отсюда, понять бы еще, как бежать, как лететь…
Меня окликают по имени.
Узнаю голос Ники. Ага, вернулась-таки, сменила гнев на милость…
– Слушай, я тебя обыскалась! Пошли давай!
– К-куда пошли?
– Куда-куда, домой, куда… горе ты моё…
На душе теплеет, обнимаю Нику, родную, милую, любимую, Ника уводит меня от дома…